ВОЛОШИНЫМ М. А. И Е. О

ВОЛОШИНЫМ М. А. И Е. О

15 сент<ября> 1917, Москва

Дорогая Пра, спасибо Вам за ласковое приглашение. Рвусь в Коктебель всей душою и думаю, что в конце концов вырвусь. Все дело за «текущими событиями». К ужасу Марины я очень горячо переживаю все, что сейчас происходит — настолько горячо, что боюсь оставить столицу. Если бы не это — давно был бы у Вас.

Вернее всего первой приедут Марина с Алей. Они остановятся у Аси и м. б. пробудут в Феодосии всю зиму.

— Я занят весь день обучением солдат — вещь безнадежная и бесцельная. Об этом стоило бы написать поподробнее, но, увы, — боюсь «комиссии по обеспечению нового строя».

Вчера вечером было собрание «обормотника», на к<отор>ом присутствовала Маргарита Васильевна. — Много вспоминали Вас и Коктебель и… Боже, как захотелось из Москвы.

Здесь все по-прежнему. Голодные хвосты, наглые лица, скандалы, драки, грязи как никогда и толпы солдат в трамваях. Все полны кипучей злобой, к<отор>ая вот-вот прорвется.

— Только что был Бальмонт. Привел с собою какую-то поэтессу,[323] пунцовую от смущения. Она читала свои стихи, выпаливая их с невероятной быстротой. Стихи выглядели скороговорками — вроде — «на дворе трава, на траве дрова». А стихи у нее хорошие.

Бальмонт прекрасен. Он меня очаровал сразу, как я его увидел. Представлял же я его себе совсем иным. Он часто заходит к нам.

До свидания милая Пра. Крепко Вас целую и люблю.

Ваш Сережа

Милый Макс, спасибо нежное за горячее отношение к моему переводу в Крым. Маркс мне уже ответил очень любезным письмом и дал нужную справку.

— Но в Москве мне чинят препятствия и верно с переводом ничего не выйдет. Может быть так и нужно. Я сейчас так болен Россией, так оскорблен за нее, что боюсь — Крым будет невыносим. Только теперь почувствовал, до чего Россия крепка во мне. —

Бальмонт сразу победил меня своим пламенным отношением к тому, что происходит.

С очень многими не могу говорить. Мало кто понимает, что не мы в России, а Россия в нас.

Обнимаю тебя и люблю.

Сережа