Чернобыльская катастрофа

Чернобыльская катастрофа оказалась не только главным событием 1986 г. в Советском Союзе и в мире, но и одним из самых важных событий последней четверти XX века. Эта катастрофа имела большие последствия во всех регионах мира, повлияв на экономику и научно-техническую политику всех развитых стран и изменив представления людей об опасностях и угрозах. После Чернобыля в литературе перестало употребляться понятие «мирный атом». Как проекты, так и планы строительства атомных электростанций были повсеместно пересмотрены, а в некоторых странах было принято решение отказаться в дальнейшем от атомных станций для получения тепла и электроэнергии. Уроки и последствия Чернобыля продолжают изучаться и обсуждаться и сегодня – через 20 лет после самой катастрофы. 20-летняя годовщина чернобыльской трагедии (26 апреля 2006 г.) была отмечена множеством научных конференций и международных совещаний. Внимание к этой дате намного превзошло внимание к 20-летию самой горбачевской перестройки. Эти события совпали во времени лишь случайно. Но и теперь, вспоминая события первых лет перестройки, мы неизменно вспоминаем и Чернобыль.

В первые дни сентября 2005 г. был опубликован наиболее полный отчет о последствиях взрыва, разрушившего четвертый ядерный реактор АЭС в Чернобыле 26 апреля 1986 г. Этот отчет был составлен Чернобыльским форумом ООН – организацией, в которую входят более 100 ученых, восемь агентств ООН и правительства России, Украины и Белоруссии. В отчете приводятся цифры, показывающие, сколь огромные количества радиации были выброшены в атмосферу в первые 10 дней аварии. Число погибших в первые сутки катастрофы было невелико, но несколько десятков человек получили смертельные дозы радиации. Почти все они умерли до 10 июля 1986 г. в специальной больнице в Москве. Отчет ООН определяет общее число погибших в 50 человек – это были главным образом операторы, электрики, турбинисты и наладчики самой АЭС, а также пожарные, гасившие пожар. Однако около 600 тысяч человек получили высокую дозу радиации: это те, кто работал на месте аварии или жил на территории, прилегающей к Чернобыльской АЭС. Из них не менее 4 тысяч умерло позднее от рака, вызванного этим облучением. Общее число людей, получивших повышенные дозы радиации, составляет около пяти миллионов человек. Из зоны бедствия было эвакуировано 135 тысяч жителей Белоруссии и 45 тысяч жителей Украины. Переселению подверглось несколько сот деревень и сел, а 15 из них пришлось сровнять с землей. Существенно пострадала территория в 109 тысяч кв. км, но были задеты загрязнением в заметных масштабах еще около 100 тысяч кв. км. Было заметно задето радиацией 23% территории Белоруссии, 5% территории Украины и 0,5% территории России. Повышение радиоактивности наблюдалось в первые дни и недели после катастрофы в Прибалтике, Швеции и Финляндии, а также в юго-восточной части Европы и в Турции. В ликвидации последствий аварии весной и летом 1986 г. принимало участие более 500 тысяч человек. На больших территориях вокруг АЭС пришлось убирать верхний слой почвы – миллионы тонн земли. В одном из больших захоронений в пострадавшей зоне было закопано более 1600 грузовиков, автобусов и подъемных кранов, а также 28 вертолетов. Этот перечень последствий катастрофы можно продолжить. Только прямые расходы по ликвидации последствий Чернобыля составили сумму, эквивалентную 10 млрд. долларов. К концу года эта сумма поднялась до 20 млрд. долларов. С учетом всех косвенных потерь и в расчете на несколько лет эксперты оценивали потери Советского Союза огромной суммой в 70 – 80 млрд. долларов.

Нет необходимости рассказывать здесь о подробностях самой катастрофы, которая произошла на четвертом блоке ЧАЭС в ночь с 25 на 26 апреля 1986 г. Сами по себе характер и природа катастрофы внутри реактора, которая сопровождалась разрушением и расплавлением активной зоны реактора и выделением огромных количеств радиоактивной пыли, далеко не сразу были поняты всеми, кто имел отношение к работе АЭС. Даже операторы не знали, что реактор, работой которого они управляли, способен при определенных условиях к взрыву. Последующий анализ показал, что еще в час ночи, когда реактор уже был неуправляем и взрывоопасен, взрыв можно было предотвратить, несмотря на все допущенные ранее ошибки. Первые сообщения об аварии на четвертом блоке ЧАЭС поступили на приемный пункт пожарной сигнализации, установленной в помещении диспетчерского пункта пожарной части всего объекта: на Чернобыльской АЭС имелось уже четыре работающих реактора и строился пятый. По тревоге к месту аварии был направлен дежурный караул. Принимал свои меры и ночной персонал по обслуживанию четвертого энергоблока, но все эти меры не остановили развитие катастрофы и пожара. Пришлось направить к месту катастрофы несколько специальных пожарных подразделений УПО УВД Киевского облисполкома. Основной взрыв в реакторе произошел в 1 час 23 минуты 40 секунд 26 апреля. Даже возможности такой аварии никто не предполагал; при более ясном представлении о путях развития катастрофы взрыв можно было остановить даже за 1,2 – 2 минуты до его начала. Почти мгновенно испарилось и было выброшено в атмосферу не менее 50 тонн ядерного топлива, а еще около 70 тонн выброшено на околостанционную территорию и на кровлю ЧАЭС. По проведенным позже подсчетам, общий объем выброшенной радиоактивности превышал 10 Хиросим.

Первые подразделения пожарной охраны прибыли к месту катастрофы в 1 час 30 минут, когда реактор был уже разрушен, а вокруг здания образовались завалы в 35 – 40 метров. Главной опасностью после взрыва четвертого реактора был пожар: интенсивное горение происходило на кровле машинного зала аппаратного отделения, а также на кровле соседних корпусов. На кровле были разбросаны куски радиоактивного графита, радиоактивные и токсичные вещества содержались и в продуктах горения. Пожар происходил на высоте 70 – 75 метров. В таких невероятно тяжелых условиях, да еще ночью, при опасности обрушения в любой момент конструкций, на которых держалась крыша, пожарные команды были вынуждены тушить пожар. Пожар возник сразу во многих местах, и огонь мог проникнуть в соседние реакторы, а также в машинный и аппаратный залы и разрушить системы защиты всей станции. Его распространение могло происходить или через крышу, или по кабельным каналам, система которых охватывала всю станцию. Отнюдь не по соображениям безопасности, а по экономическим соображениям все четыре атомных реактора ЧАЭС были расположены под одной крышей и составляли единый комплекс, так что авария одного реактора легко могла повести к аварии и к взрыву еще трех реакторов. Из соображений экономии очень многие из конструкций в здании АЭС содержали слишком много легковоспламеняющихся материалов. Особенно уязвимой с этой точки зрения была как раз крыша АЭС. Еще за несколько лет до катастрофы в Чернобыле, но после ряда больших пожаров такого рода крыши было запрещено использовать в промышленном строительстве. А ведь четвертый реактор возводился уже после этого запрещения, и главными материалами для крыши были здесь битум и керамзит. Пожар был локализован к 5 часам утра, а к 6 часам 40 минутам он был ликвидирован. Опасность взрыва других реакторов была устранена благодаря самопожертвованию пожарных и ценой жизни многих из них. Но пожар на крыше был только частью катастрофы, которая продолжала развиваться по своей логике. Пожар продолжался внутри поврежденного реактора, который раскалился до 2 – 3 тысяч градусов и продолжал выбрасывать наружу радиоактивность. Не было понятно: как и чем можно погасить реактор и можно ли вообще сделать это? Ни вода, ни разного рода применяемые на пожарах средства в данном случае не подходили: все это испарится и уйдет в атмосферу. Не знали, что делать, и местные власти. Рядом с ЧАЭС был расположен новый город Припять. К утру 26 апреля этот город был оцеплен милицией, как и вся территория АЭС. Персонал станции получил защитные костюмы, но для работников милиции костюмов уже не хватило, и милицейские мундиры через два дня пришлось сжигать. Окрестное население не знало даже самых простых способов защиты от радиации. Здесь не проводилось на этот счет никаких занятий через систему гражданской обороны. Предложение об эвакуации жителей Припяти было утром 26 апреля отклонено, так как первая команда из Москвы была очень проста: «Панику не поднимать». Была суббота, почти все дети школьного возраста пошли в школу, а малыши играли на улице. Работали все магазины и учреждения города, на вечер и день готовилось несколько свадеб. В 30-километровой зоне вокруг АЭС находилось более 110 тысяч человек, здесь строился новый, пятый энергоблок. Продолжал работать второй энергоблок. Однако третий энергоблок был остановлен по распоряжению инженера Ю.Э. Багдасарова и вопреки приказу главного инженера станции Н.М. Фомина. Измерить уровень радиации внутри здания оказалось невозможным, так как здесь не было приборов для измерения радиации выше 4 рентген в час, а реальный уровень был выше. В момент аварии на станции не было ни ее директора В.П. Брюханова, ни главного инженера Фомина. Прибыв на АЭС и ознакомившись с ситуацией, Брюханов сообщил об аварии в Москву в ЦК КПСС заведующему сектором атомной энергетики В.В. Марьину. Это первое сообщение гласило, что на ЧАЭС произошла тяжелая радиационная авария, но что реактор еще цел и его можно загасить.

Рядовой персонал четвертого блока действовал мужественно, но не всегда адекватно, так как происходившее развитие катастрофы не было предусмотрено ни в каких инструкциях. Именно пожарные, турбинисты и электрики сумели спасти от разрушения всю ЧАЭС, но спасти четвертый блок было уже невозможно. Некоторые действия персонала даже усугубляли аварию. Работа на атомной станции происходила в три смены, и наибольшие потери понесла ночная смена. Всего на ЧАЭС числилось 5,5 тысячи эксплуатационного персонала. Большая часть этих людей в ночь на 26 апреля отдыхала. Однако днем и вечером 26 апреля 1986 г. не менее двух тысяч работников станции исчезли из Чернобыля, не поставив в известность своих начальников. Начинала развиваться паника, хотя масштабы ее в первые дни были еще невелики. Наибольшие претензии были позднее предъявлены к руководству ЧАЭС. Стало известно, что некоторые из норм эксплуатации АЭС были 25 апреля грубо нарушены. Четвертый блок АЭС готовился к остановке на плановую перезагрузку топлива. К тому же на этой станции начал проводиться сложный эксперимент по проверке систем безопасности. Станция была введена в строй без проверки этих систем, и их испытания намечались как раз на апрель 1986 г. Активная зона реактора нуждалась в очистке от накопившихся шлаков. Когда постепенная остановка реактора уже начала проводиться, диспетчер из республиканской энергосистемы позвонил из Киева и попросил задержать остановку реактора хотя бы на 24 часа. Директор ЧАЭС Брюханов распорядился поднять мощности, но это почему-то не удавалось. Дежурил неопытный оператор. Поступила команда поднять защитные стержни. Это было запрещено инструкцией, но никто не знал – почему. В инструкциях многое не было предусмотрено. Как только начался подъем защитных стержней в реакторе, началось и развитие неуправляемого взрыва. Ошибок было слишком много, и они совпали. Эксперты позднее писали, что обслуживающий персонал станции допустил 25 апреля и в ночь на 26 апреля «как минимум пять грубых ошибок в эксплуатации АЭС». Главная вина при этом лежала на оперативных руководителях станции. Григорий Медведев, автор одного из наиболее подробных очерков о Чернобыльской катастрофе и заместитель начальника именно того производственного управления Минэнерго, которое отвечало за строительство АЭС в Советском Союзе, писал позже, что персонал станции допустил десять ошибок. Это произошло не только из-за неопытности персонала, но и вследствие пороков конструкции самого реактора, ибо при разумной конструкции таких сооружений подобного рода сложение и сочетание ошибок должно быть вообще исключено[18]. Как известно, руководители станции были летом 1986 г. привлечены к уголовной ответственности. На судебных заседаниях звучали слова о преступной халатности, о разгильдяйстве, об отсутствии самостоятельности, о трусости, о незнании физики. Однако та поспешность, с которой ЧАЭС была введена в эксплуатацию, без должных испытаний и проверок всех систем безопасности, была связана с преступной халатностью гораздо более высокопоставленных лиц, чем дирекция этой станции. Отнюдь не дирекция станции была ответственна и за серьезные недостатки самого проекта ЧАЭС.

В первые часы после взрыва реактора наиболее быстро, эффективно и адекватно действовали военные структуры страны. Уже в 2 часа 20 минут 26 апреля дежурный генерал Центрального командного пункта Генерального штаба доложил начальнику Генштаба маршалу С.Ф. Ахромееву, что на Чернобыльской АЭС произошел взрыв с выбросом в атмосферу радиоактивных продуктов. Ахромеев дал команду уточнить обстановку и вызвать в Генштаб группу генералов и офицеров. Все собрались здесь в 3 часа 30 минут. Была установлена связь с начальником гражданской обороны и поднят по тревоге полк гражданской обороны, дислоцированный близ Чернобыля. В район аварии был выдвинут мобильный отряд радиационной разведки. По тревоге был поднят также специальный мобильный отряд по ликвидации последствий аварий ядерных установок, дислоцированный в Приволжском военном округе. На военно-транспортных самолетах части этого отряда стали перебрасываться в район аварии. К 5 часам утра начали работать главные штабы всех видов Вооруженных Сил, а также штаб Киевского военного округа. К 6 часам утра работали все управления Генштаба, а также служба военных сообщений. По железной дороге началась переброска из Поволжья к Чернобылю всего отряда по ликвидации последствий ядерных аварий и его тяжелой техники. Началась переброска военных самолетов и вертолетов из городов европейской части страны на Черниговский аэродром, наиболее близкий к Чернобылю. Только после этого, в 7 часов 30 минут, С.Ф. Ахромеев проинформировал о своих действиях министра обороны маршала С.Л. Соколова, который проводил оперативный сбор руководящего состава вооруженных сил во Львове. Соколов одобрил действия Генштаба. В 10 часов утра Ахромеев доложил о своих действиях М.С. Горбачеву, который уже знал об аварии в Чернобыле от Н. Рыжкова. К середине дня 26 апреля в район Чернобыля стали прибывать подразделения химических войск во главе с начальником всех химических войск страны генерал-полковником В.К. Пикаловым, который принял на себя руководство всеми действиями военных подразделений в Чернобыле и вокруг него. Образовавшееся над Чернобылем мощное газоаэрозольное облако с сильным радиационным действием перемещалось ветром в западном направлении. Оно обошло стороной город чернобыльских атомщиков Припять с его 50-тысячным населением, но создавало угрозу нескольким областям Белоруссии, Украины и Российской Федерации. В десять и более раз повысился обычный радиационный фон в странах Балтийского региона. Серьезная угроза радиационного заражения возникла для водных источников – рек Припять, Днепр, Киевского водохранилища. К концу дня 26 апреля началось мобилизационное развертывание войск – химических, инженерных и мотострелковых частей, а также частей гражданской обороны и их переброска в район бедствия из всех районов европейской части страны. По свидетельству С.Ф. Ахромеева, в мае 1986 г. в районе аварии действовала группировка войск численностью в 30 тысяч человек, которая располагала большим количеством специальной техники. Здесь были подразделения из всех военных округов и флотов европейской части Союза[19].

Гражданские власти действовали не столь быстро. Первые и по большей части неполные и неточные сообщения об аварии получили в Москве из высоких лиц заместитель министра Средмаша А.Г. Мешков, зав. сектором ЦК КПСС В.В. Марьин и министр энергетики А.И. Майорец. Именно Майорец позвонил утром премьеру Н.И. Рыжкову, который уже собирался ехать на работу в свой кабинет в Кремле. «Извините, что беспокою, но, кажется, на Чернобыльской атомной ЧП». «Кажется или ЧП? – спросил Рыжков. – Подробнее можно?» «Подробностей пока не знаю», – ответил министр. Через час А. Майорец доложил премьеру о взрыве атомного реактора – самое страшное, что могло вообще произойти. Рыжков приказал министру лететь немедленно в Киев и в Чернобыль и вызвал к себе несколько специалистов. Надо было срочно создавать Правительственную комиссию, в состав которой должны были войти ученые разных направлений, а также работники разных министерств и ведомств. Постановление о создании этой комиссии было подписано в 11 часов утра, начались быстрые сборы. Во главе комиссии Н. Рыжков поставил одного из своих заместителей, председателя по топливно-энергетическому комплексу Б.Е. Щербину, который находился в этот момент на газовых промыслах в Оренбурге. Комиссия вылетела из Москвы в 4 часа дня и около 8 часов вечера была в Чернобыле. Отдельно в 9 часов вечера сюда прибыл и Б. Щербина. Гораздо раньше, около часа дня, из Москвы прибыла аварийная группа, а также представитель от главного конструктора реакторов чернобыльского типа – РБМК. Поздно ночью Б. Щербина докладывал об обстановке: на 4-м блоке произошло два взрыва, реактор разрушен, радиационная обстановка тяжелая, но до конца неясная, нужны тяжелые вертолеты и химические войска. Руководство станции было деморализовано, и комиссия приняла управление ЧАЭС на себя. Рыжков связался с Генштабом и с удовлетворением узнал от С. Ахромеева, что утром 27 апреля и вертолеты, и химические войска будут в районе аварии.

Не без споров комиссия приняла в ночь с субботы на воскресенье решение об эвакуации всего населения г. Припять. А. Майорец был против эвакуации, опасался паники и Б. Щербина. Но ветер мог изменить направление. Эвакуация началась в 2 часа дня 27 апреля и проходила весьма организованно: к Припяти удалось подогнать более тысячи автобусов и три железнодорожных состава. Началось временное расселение эвакуированных, к которым через несколько дней прибавилось и все население из 30-километровой зоны вокруг Чернобыля. Главным для Правительственной комиссии был вопрос: как гасить реактор? Было принято предложение академика В.А. Легасова – сбрасывать на горящий реактор мешки с песком и свинцом. По распоряжению Н. Рыжкова все составы в стране, груженные свинцом, были повернуты на Чернобыль. Уже к концу дня 27 апреля к реактору было сделано 110 вертолетовылетов. На следующий день 300 раз, а 29 апреля 750 раз тяжелые вертолеты сбрасывали песок и свинец на горящий реактор. К концу дня 2 мая на реактор было сброшено 5 тыс. тонн свинца и песка. Радиация значительно уменьшилась, но дальше увеличивать нагрузку было опасно: реактор мог уйти под землю, последствия чего были непредсказуемы.

Заседание Политбюро с обсуждением проблем Чернобыльской катастрофы состоялось 28 апреля под председательством М.С. Горбачева. Докладывал Н. Рыжков. И в этот день, и раньше М. Горбачев приглашал к себе ведущих ученых-атомщиков, в том числе президента АН СССР А.П. Александрова, директора НИИ атомной энергии им. Курчатова академика Е.П. Велихова, а также одного из создателей атомных реакторов для АЭС, академика В.А. Легасова. Но и эти ученые в первые два дня не могли понять, что произошло, отказываясь верить в самое страшное – полное разрушение и расплавление активной зоны реактора. На Политбюро было принято решение создать оперативную группу Политбюро. Группу возглавил Н. Рыжков. В нее вошли от Политбюро В.И. Воротников, Е.К. Лигачев, Председатель КГБ В.М. Чебриков, министр обороны С.Л. Соколов, министр внутренних дел А.В. Власов. За освещение в печати и в других СМИ всех событий, связанных с Чернобылем, должен был отвечать зав. отделом ЦК и секретарь ЦК КПСС А.Н. Яковлев. Первое заседание комиссии состоялось 1 мая 1986 г., затем эти заседания происходили ежедневно, а то и два раза в день.

В субботу, 26 апреля, информационные агентства СССР не получили от властей никаких сообщений о катастрофе на ЧАЭС. Не было никаких сообщений на этот счет и в воскресенье, 27 апреля. Советские граждане получили первое и очень краткое сообщение об аварии в Чернобыле лишь вечером 29 апреля. Только 30 апреля мы узнали об эвакуации местного населения и о первых жертвах среди персонала станции, пожарных и милиции. Более оперативная информация стала поступать после 1 мая, когда несколько тщательно отобранных корреспондентов московских газет получили допуск в район Чернобыля. Но и в их сообщениях, подвергавшихся строгой цензуре, преобладала тема подвига, а не тема ответственности, тема героизма, а не халатности, восхищение четкостью работы спасательных служб, а не критика ошибок проектировщиков и строителей станции, ее персонала и службы безопасности АЭС. Можно было подумать, что речь идет о каком-то мощном извержении вулкана, а не о последствиях работы определенных людей и организаций.

За пределами Советского Союза также преобладали разного рода слухи и домыслы. В Европе первые сообщения о неожиданном и значительном повышении радиоактивности пришли 26 апреля из Швеции, где уже имелась собственная АЭС и вокруг нее были созданы системы контроля радиоактивности. Расчеты показывали, однако, что радиоактивность была занесена в Швецию атмосферными потоками из южных районов европейской части СССР. Но на запросы шведских властей в Москве никто никаких разъяснений не давал.

Особенно жесткий контроль за информацией о событиях в Чернобыле был установлен властями Украины и Киева. Общая радиоактивность в Киеве заметно возросла, но не до критического уровня. Атмосферные потоки двигались главным образом на северо-запад. К счастью, в эти дни в большой зоне вокруг Чернобыля не было дождей. Но приближалось 1 Мая, великий праздник труда. Руководство республики, несомненно, при одобрении Москвы, решило не отменять большую праздничную демонстрацию. Почти все высшие деятели Украины во главе с первым секретарем ЦК КПУ В.В. Щербицким стояли на Крещатике на трибунах, хотя многие из них уже отправили в Москву свои семьи. Однако уже вечером 1 мая радиоактивность в Киеве начала подниматься, превысив в несколько раз нормы ВОЗ. Особенно сильной была радиоактивность на асфальте. Власти призвали население не открывать окна и без необходимости не выходить на улицу. Возникла паника. По свидетельству Г. Медведева, из Киева с 1 по 7 мая уехало около миллиона человек. Не хватало поездов и автобусов. Праздничные демонстрации и иные мероприятия прошли 1 мая также во всех других крупных городах Украины и Белоруссии. Затем возникли панические настроения, которые были особенно сильны в Чернигове и в Житомире.

2 мая в Чернобыль прилетели Николай Рыжков и Егор Лигачев. Они осмотрели район катастрофы, затем заслушали доклады членов Правительственной комиссии Щербину, Легасова, Майореца, Велихова, председателя Росгидромета СССР Ю.А. Израэля. В этот же день, оценив все сообщения химиков и медиков, Н. Рыжков принял решение об эвакуации всего населения из 30 километровой зоны вокруг ЧАЭС. Речь шла почти о 200 населенных пунктах, и эта эвакуация началась немедленно. Покинул Чернобыль и Щербина, который уже получил здесь солидную дозу радиации. Его сменил Иван Силаев.

Из украинских руководителей в зоне катастрофы побывала только Валентина Шевченко, Председатель Президиума Верховного Совета УССР. В.В. Щербицкий от поездки в Чернобыль воздержался. Не был в Чернобыле и М.С. Горбачев. Вспоминая о своем разговоре с генсеком перед поездкой на ЧАЭС, Николай Рыжков позднее писал: «Честно говоря, я ждал, что он – глава партии и государства – тоже захочет полететь с нами. Но никакого такого желания он даже не высказал. Даже в виде предположения. Отвлекаясь от хода событий, хочу сам себе поставить вопрос: почему Горбачев проявил такую странную личную пассивность? Почему он так и не был в горящем Чернобыле? Ведь он с первых же дней своего правления усиленно и не без успеха лепил свой собственный образ любимца народа. Шел к людям, говорил с ними прямо на улицах. Он не боялся пресс-конференций. Он легко чувствовал себя под направленными в упор телеобъективами. Он умел и хотел нравиться всем. А тут – как что, так в кусты. Ведь любому ясно, сколько людских симпатий вызвало бы его даже краткое – пусть на несколько часов – появление в Чернобыле! Сколько уверенности прибавило бы оно самим чернобыльцам!»[20] Сходные сомнения высказывали и другие участники чернобыльской эпопеи. При этом все эти люди отмечали исключительно четкую и эффективную работу по ликвидации аварии и ее последствий самого Николая Рыжкова.

В мемуарах самого М. Горбачева о Чернобыле говорится мало. Свое собственное поведение в дни катастрофы он объясняет просто: не было нужной информации и ясности о масштабах аварии. «Считаю нужным сказать со всей откровенностью, – писал позднее М. Горбачев, – в первые дни не было ясного понимания того, что произошедшее – катастрофа не только национального, а мирового масштаба. Представление об ее истинных размерах формировалось по мере накопления информации»[21]. Вполне возможно, что М. Горбачев просто боялся рисковать. Хотя 5 тысяч тонн песка и свинца пригасили взорвавшийся реактор, угроза нового, еще более страшного взрыва сохранялась в течение всего мая 1986 г. 12 мая на пресс-конференции академик Евгений Велихов говорил: «Реактор поврежден. Его сердце – раскаленная активная зона, она как бы «висит». Реактор перекрыт сверху слоем из песка, свинца, бора, глины, а это дополнительная нагрузка на конструкцию. Внизу в специальном резервуаре может быть вода. Как поведет себя раскаленный кристалл реактора? Удастся ли его удержать, или он уйдет в землю? Никогда и никто в мире не находился в таком сложном положении: надо очень точно оценивать ситуацию и не сделать ни одной ошибки»[22]. Надо было копать тоннели под четвертым блоком и заливать их бетоном. Эту работу по созданию подземной бетонной подушки под реактором выполняли главным образом воинские части. Но сюда были направлены и тысячи шахтеров-добровольцев, которым выплачивалась громадная по тем временам заработная плата. Однако мало кто из участников этих работ вполне понимал тогда, какой опасности он подвергал при этом свое здоровье. В течение всего мая объем спасательных работ продолжал увеличиваться. Удалось откачать из-под реактора всю воду, а также прикрыть дамбами все озера и реки в опасной зоне. Только после 10 мая начали публиковаться данные об уровнях радиации на разных расстояниях от ЧАЭС.

Михаил Горбачев выступил по поводу катастрофы в Чернобыле по телевидению только 14 мая 1986 г. Он уклонился от анализа произошедшего и не сказал многого из того, что ему было уже известно. Горбачев сделал упор в своем выступлении «на массовый трудовой героизм при осуществлении спасательных и ремонтных работ». Он говорил также об опасности ядерной войны, «которая будет в тысячи раз страшнее Чернобыля». Однако генсек почти ничего не говорил о жертвах и последствиях уже случившейся катастрофы: на 12 мая в больницах Москвы, Киева и некоторых других городов находилось на лечении около 4,3 тысячи человек; еще несколько тысяч человек прошли обследование, но не были госпитализированы.

В июне и в июле 1986 г. опасность нового взрыва четвертого блока была устранена. Это позволило возобновить в Чернобыле работу первого и второго реакторов в штатном режиме. Украине трудно было обходиться без электроэнергии ЧАЭС. Ученые, конструкторы, инженеры-строители сумели быстро создать проект специального укрытия для разрушенного четвертого блока, которое получило неофициальное, а потом и принятое всеми наименование «саркофаг». Сооружение этого огромного, уникального, но также и дорогостоящего укрытия для продолжающего источать радиацию четвертого блока продолжалось все лето. В это же время и в Совете Министров, и в Политбюро многократно поднимался и обсуждался вопрос о судьбе не только уже работавших в стране АЭС, но и всей той большой программы строительства АЭС, которая была уже не только разработана, но и принята на ближайшие 5 и 15 лет. Были предложения: немедленно остановить все АЭС и подвергнуть их тщательной проверке. Но некоторые из самых крупных государственных деятелей заявляли, что намеченная ранее программа строительства атомных станций в СССР должна неукоснительно выполняться. На момент Чернобыльской катастрофы советские атомщики и строители возводили в разных районах страны, в странах Восточной Европы и на Кубе более 10 новых АЭС, и некоторые из них уже готовились к пуску. В самом Чернобыле строился пятый блок и проектировался шестой блок ЧАЭС. Остановить сразу же всю эту работу было невозможно. В Чернобыле было заморожено строительство 5-го и 6-го энергоблоков. Однако строителям было поручено быстро возвести на правом берегу Днепра близ станции Неданчичи новый город для энергетиков Славутич. Здесь должны были жить работники Чернобыльской АЭС и их семьи, эвакуированные из г. Припять после аварии на 4-м блоке. Было решено также создать специальное министерство – Минатомэнерго. Однако постепенно стала очевидна необходимость существенного пересмотра всех аспектов и всей стратегии в использовании атомной энергии в экономике страны.

Известно, что первая в мире атомная электростанция была построена в СССР в г. Обнинске Калужской области, и она стала давать ток в 1954 г. Однако дальнейшие работы в этой области шли медленно, и к 1970 г. в Советском Союзе было введено в строй только 1,5 миллиона киловатт атомных энергомощностей. В странах Запада в 60-е гг. строительство АЭС шло быстрее, а в первой половине 70-х гг. здесь началось бурное развитие ядерной энергетики. В разных странах Запада строились десятки АЭС, и более 30% из них сооружалось в США. Большой план по строительству АЭС осуществлялся также во Франции и в Японии. Этот бум стал, однако, стихать во второй половине 70-х гг., так как многочисленные неполадки и аварии ослабили доверие к атомным станциям и потребовали больших дополнительных расходов на обеспечение их безопасности. Особенно сильный резонанс в западных странах имела авария на одной из больших АЭС в Пенсильвании. Эта авария могла стать не меньшей, чем Чернобыльская, но ее удалось остановить на более ранней стадии. Тем не менее влияние этой аварии сказалось на судьбе атомной отрасли в США очень сильно, так как она произошла на преобладающем в атомной энергетике Запада реакторе типа PWR, который считался наиболее безопасным. Все новые проекты надо было теперь пересматривать, однако увеличение безопасности новых проектов вело и к увеличению себестоимости получаемой на АЭС электроэнергии. И частные компании, и правительства стали отказываться от возведения новых АЭС. В таких странах, как Австрия, Норвегия и Швеция, были приняты даже законы, которые запрещали строительство здесь новых АЭС.

Но если в западных странах строительство АЭС стало во второй половине 70-х гг. и в начале 80-х сворачиваться, то в СССР оно, напротив, начало расширяться. В конце 70-х гг. в нашей стране ежегодно вводилось в строй до двух миллионов киловатт атомных энергомощностей. К концу 1985 г. в СССР работали или строились 25 АЭС, и атомная энергетика давала в общую энергосистему страны до 10% всего количества произведенной электроэнергии. К 1990 г., как заявил на XXVII съезде КПСС Н.И. Рыжков, планировалось удвоить удельный вес выработки электроэнергии на атомных станциях. Планы 12-й пятилетки предусматривали строительство примерно 80 новых реакторов и 20 новых АЭС. С любой точки зрения Чернобыльская АЭС была одной из самых крупных в мире; здесь должны были работать 6 энергоблоков мощностью в 1 млн. киловатт каждый. Более мощный энергоблок в 1,5 млн. киловатт был построен пока только на Ингалинской АЭС в Литве. Однако ученые-атомщики вели подготовку к сооружению реактора с единичной мощностью в 2,4 млн. киловатт. Ни в одной стране мира не имелось пока еще реакторов с такой большой единичной мощностью. Но как обстояло дело с безопасностью на советских АЭС?

В Чернобыле, как и на большинстве советских АЭС, работали реакторы типа РБМК, которые были разработаны еще в конце 1940-х гг. и реализованы на первой АЭС в Обнинске. Как реакторы для АЭС они использовались только в СССР. На Западе такие реакторы использовались для наработки плутония. Преимущества реакторов такого типа заключались не в области технологии и безопасности, а в сфере экономики: эти реакторы были дешевле. Создание реакторов типа РБМК не требовало специальной машиностроительной базы, и на них можно было реализовать громадные единичные мощности. Это позволяло быстрее развернуть широкую сеть АЭС и получать более дешевую электроэнергию. Однако в реакторах РБМК при повышении температуры внутри реактора цепная реакция ускорялась, и это создавало опасность взрыва. Поэтому безопасность АЭС с такими реакторами осуществлялась не автоматически, а при посредстве строжайшего соблюдения технологической дисциплины. Иными словами, в работе АЭС чернобыльского типа был очень значителен «человеческий фактор».

Не только в западных странах, но и в СССР к началу 1980-х гг. умели делать и более безопасные реакторы типа ВВЭР. В этих реакторах безопасность была гарантирована самой физикой, так как при возрастании температуры цепная реакция в них автоматически затухала. Однако работа по внедрению реакторов типа ВВЭР шла медленно, так как их производство нуждалось в предварительном развертывании крупных предприятий с высокоспециализированным машиностроительным профилем. Этой цели должен был служить огромный завод «Атоммаш», строительство которого развернулось в г. Волгодонске Ростовской области еще в 1970-е гг. Но, как оказалось, строительная площадка под «Атоммаш» была выбрана неудачно, завод развивался медленно и к середине 1980-х гг. еще не вышел на проектную мощность. Но если даже на таком головном предприятии отрасли, как «Атоммаш», имелись крупные неполадки и аварии, порожденные торопливостью и халатностью проектировщиков и строителей, то кто мог гарантировать безопасность и безупречность работы на уже введенных в строй АЭС. Сомнения в надежности и стабильности атомных реакторов были у многих влиятельных людей. Различного рода аварии на советских АЭС происходили еще в 1950-е гг., но в отличие от западных стран они не становились достоянием печати и публики. Эта информация считалась секретной, и о ней знали лишь в кругу немногих «посвященных». Не катастрофы, но достаточно крупные аварии случались на Белоярской и на Ленинградской АЭС, да и в том же Чернобыле. На Армянской АЭС в 1982 г. произошла опасная авария, для ликвидации которой пришлось перебросить группу с Кольской АЭС – на самолете. Многие из этих аварий скрывались даже от работников отрасли. Когда Ю.В. Андропов начал в конце 1982 г. кампанию по наведению порядка и дисциплины в стране, то из ЦК КПСС было направлено в партийные организации большое, но конфиденциальное письмо, в котором имелась и такая фраза: «Только по счастливой случайности преступная халатность работников на одной из АЭС не привела к крупной катастрофе». За недостатки в строительстве «Атоммаша» и АЭС был снят с должности, исключен из партии и отправлен на пенсию заместитель Председателя Совмина СССР И. Новиков. Было решено учредить специальный Государственный Комитет при Совете Министров СССР по надзору за безопасностью работ на атомных электростанциях. Но всего за несколько недель до чернобыльской катастрофы одна из украинских газет опубликовала материалы, свидетельствующие о низком качестве работ и нарушении технологии как раз на строительстве Чернобыльской АЭС. Известно, что руководство Грузинской ССР под давлением общественности решило воздержаться от строительства АЭС на своей территории. Построенная в горной Армении на высоте более 1000 метров мощная АЭС стала не столько гордостью, сколько тревогой республики. В Армении была построена станция не типа РБМК, которую называли еще станцией «канального» типа, а более надежная станция типа ВВЭР, которую называли также станцией «корпусного» типа. По заверениям проектировщиков, такая станция способна выдержать землетрясения мощностью в 8 – 9 баллов. В тот же «чернобыльский» 1986 г. Армянская АЭС выдержала толчки в 4 – 5 баллов. Она выдержала и более мощное землетрясение в декабре 1988 г. в районе Спитака. Не выдержали, однако, нервы как у руководства, так и у населения Армении. В 1989 г. Армянская АЭС была остановлена и законсервирована на 10 лет.

Еще задолго до чернобыльской катастрофы многие из ученых-атомщиков пытались доказать, что разного рода тревоги населения, живущего недалеко от АЭС, ничем не оправданы. Один из создателей реакторов «канального» типа, академик Н.А. Доллежаль, утверждал еще в конце 1970-х гг., что атомные электростанции «являются самыми надежными и благополучными из всех промышленных предприятий». Конечно, этот руководитель обнинского НИКИЭТ знал об инцидентах и авариях на АЭС в США и в Англии. Но он уверял, что подобного рола аварии возможны лишь в капиталистических странах с их погоней за высокими прибылями, тогда как «у советских ученых нет иных интересов, кроме интересов народа. Поэтому принимаемые ими технические решения своей исходной посылкой всегда имеют сугубо гуманные цели»[23]. Тем не менее сам Доллежаль советовал ответственным за то людям не увлекаться строительством АЭС в западных районах Союза. По его мнению, АЭС надо строить «крупными комплексами в районах с небольшой плотностью населения, меньшей дефицитностью и ценностью земель и хорошей обеспеченностью водными ресурсами»[24]. Этим критериям не отвечала ни одна из построенных в СССР мощных АЭС как «канального», так и «корпусного» типа. Академик А.Е. Шейндлин, один из ведущих специалистов по теплоэнергетике, решительно заявлял всего за два года до чернобыльской катастрофы: «Атомные электростанции нашей страны абсолютно безопасны для населения окрестных районов. Так что никакого повода для беспокойства просто не существует. Преимущества атомной энергетики настолько наглядны, что тут нет и предмета для спора»[25]. Один из крупнейших экспертов в атомной энергетике, академик М.А. Стырикович, не соглашался все же со словами об «абсолютной безопасности» АЭС. Рассуждая на эту тему, он писал: «Конечно, можно говорить о возможности крупной аварии с выбросом радиоактивного содержания реактора, которое рассеется в окружающей местности, и при этом пострадает некоторое число людей вблизи станции. Ни один ученый не скажет, что такая авария не может произойти нигде, никогда и ни при каких обстоятельствах. Однако для ее возникновения необходимо, чтобы, во-первых, взорвался прочный металлический корпус реактора, во-вторых, чтобы защитная оболочка, окружающая помещение, в котором находится этот корпус, не удержала продуктов взрыва (а она рассчитана как раз на такое удержание) и сама разорвалась и, в-третьих, чтобы три последовательные системы, поглощающие вырвавшийся пар, отказали. Расчеты показывают, что статистическая вероятность такой аварии при наличии, скажем, ста крупных атомных электростанций равняется одной крупной аварии в десять тысяч лет»[26]. Но из текста этой публикации видно, что Стырикович имел в виду в данном случае именно «корпусные», а не «канальные» АЭС. Атомные реакторы, которые строились в Чернобыле, не имели прочного корпуса из нержавеющей стали. Именно поэтому атомная радиация в поврежденном четвертом блоке легко распространялась по всему помещению, нанося поражение дежурным по станции и пожарным. Да и все помещение для реакторов в Чернобыле не имело защитной оболочки, рассчитанной на удержание продуктов возможного взрыва. Здание реакторов было «прикрыто» крышей, которая загорелась сразу после взрыва, а частично рухнула в помещение реактора, создав множество дополнительных трудностей для ликвидаторов аварии. Отсутствие крепких и прочных защитных устройств считалось почему-то преимуществом реакторов типа РБМК. Даже в Большой Советской Энциклопедии можно было прочесть: «Установленные на первых АЭС уран-графитовые реакторы «канального» типа не имеют тяжелого, громоздкого стального корпуса. Строительство АЭС с такими реакторами представляется весьма заманчивым, поскольку оно освобождает заводы тяжелого машиностроения от изготовления стальных изделий больших габаритов. Корпус водо-водяного реактора имеет форму цилиндра диаметром 3 – 5 метров при толщине стенок в 100 – 250 мм»[27]. По такой упрощенной технологической схеме работали в СССР не только Чернобыльская и Ингалинская АЭС, но также Ленинградская, Курская и Смоленская АЭС. Более надежные «корпусные» АЭС были возведены под Воронежем, на Кольском полуострове и в Армении. Еще больше защитных систем имели «корпусные» АЭС, сооруженные при помощи СССР и ГДР в Финляндии, Румынии, Польше и Венгрии. Учеными разрабатывались и сверхнадежные системы реакторов, но к началу 1986 г. в СССР имелось лишь несколько небольших опытных АЭС с такими новыми системами.

После Чернобыля правительству страны пришлось все же остановить строительство новых АЭС всех типов. Работа тех станций, которые уже давали ток, продолжалась. Работали и уцелевшие реакторы в самом Чернобыле. Все усилия атомщиков были направлены на повышение надежности этих АЭС, на создание новых систем зашиты. Ко второй годовщине чернобыльской катастрофы отдел информации и международных связей Минатомэнерго СССР опубликовал доклад о проделанной работе, в котором, в частности, говорилось: «Чернобыльская авария была тщательно проанализирована. Разработан комплекс мероприятий, гарантирующий от повторения в будущем подобных катастроф. Прежде всего улучшены ядерно-физические характеристики самого реактора РБМК. Значительно повышено быстродействие систем защиты и регулирования. Эта операция возложена на автоматику, причем система многократно продублирована. Внесены изменения в технологический регламент управления оборудованием энергоблока. Проведены дополнительное обучение персонала станций и серьезная переаттестация каждого сотрудника АЭС. Запрещены любого рода нерегламентные испытания энергоблоков. Модернизированы системы управления защитой. Для погружения в активную зону стержней, гасящих нейтронный поток, требуется не 18 секунд, как раньше, а 12 секунд. Испытывается система, которая обеспечит полное погружение стержней за 2 секунды. Для абсолютно полной страховки возможных ошибок оператора на всех действующих в стране реакторах установлены дополнительные стационарные поглотители. Вывести их из активной зоны персонал не сможет просто технически. Если даже – предположим невероятное – персонал какого-либо энергоблока сейчас завяжет в узел такое же количество грубейших ошибок, как это было в Чернобыле, авария не произойдет»[28]. Сама обширность проводимых работ по устранению недостатков в атомной энергетике порождала множество слухов и подозрений, которые трудно было преодолеть. Прибавило слухов и неожиданное самоубийство академика В.А. Легасова, который не имел отношения к сооружению атомных реакторов типа РБМК, но очень помог ликвидации чернобыльской катастрофы в составе Правительственной комиссии.

Большая работа проводилась и по изучению последствий чернобыльской катастрофы на природу. Надо было лечить не только пострадавших людей, но и природу. Предполагались удаление верхнего слоя почвы с 800 тысяч гектаров, вырубка многих лесов, сооружение большого количества дамб для гидрологической изоляции наиболее зараженных территорий. В 1987 – 1988 гг. население было возвращено только в 14 наиболее благоприятных по радиационной обстановке населенных пунктов, но за пределами 30-километровой зоны. Общие размеры «мертвой зоны», которая была обнесена оградой, оказались большими, чем ожидалось вначале. Вокруг станции была построена специальная подземная стена – около 2 километров в диаметре и около 34 метров в глубину. Это было необходимо для сдерживания радиоактивных осадков от их распространения. Стена достигала непроходимых слоев глины. Огромные бетонированные ямы строились для захоронения удаленных верхних слоев почвы. Весьма серьезными были и последствия чернобыльской катастрофы для сельского хозяйства Белоруссии и Украины, а также ряда областей России. Разного рода ограничения в потреблении тех или иных продуктов затронули районы с общим населением 75 млн. человек. Невозможно учесть и общие потери населения и бюджета, связанные с лечением людей и компенсациями. Только в Российской Федерации в 2004 г. компенсации выплачивались более чем одному миллиону «чернобыльцев», главным образом тем, кто участвовал в разного рода работах по ликвидации самой катастрофы и ее последствий.

Уже в 1988 г. стало ясно, что строительство каких-либо новых АЭС в Советском Союзе придется отложить на несколько лет. Постепенно борьба и протесты против строительства атомных объектов стали частью формирующейся в стране демократической и националистической оппозиции. В этих условиях как М. Горбачеву, так и Н. Рыжкову пришлось отступить. Да и средств на сооружение новых АЭС и даже на достройку уже начатых у страны не было: начинался тяжелый экономический и финансовый кризис. К концу 1989 г. только в Советском Союзе на разных стадиях были прекращены проектно-изыскательские и строительные работы почти по 100 энергоблокам. Останавливались даже объекты, близкие к пуску. Так, например, в Нижнем Новгороде была законсервирована практически готовая к эксплуатации атомная станция, которая должна была снабжать электроэнергией и горячей водой весь этот почти 1,5-миллионный город. А между тем даже инспекция МАГАТЭ дала высокую оценку безопасности этой станции, без которой городу уже было жить трудно.

После распада Советского Союза российская атомная энергетика оказалась в кризисе. Многие АЭС работали, не получая денег за электроэнергию и месяцами не выплачивая заработную плату своим сотрудникам. Атомная отрасль выстояла в том числе и благодаря ее участию в строительстве атомных реакторов в Индии, Китае, Иране: эти заказы давали работу более чем 200 тысячам российских атомщиков, занятых во всем производственном цикле. Продолжали разрабатываться новые типы реакторов, в том числе конкурентоспособный проект АЭС с реактором ВВР-1500. Только в 1994 г. был введен в действие четвертый реактор ВВЭР-1000 на Балаковской АЭС. В последующие годы были достроены третий реактор ВВЭР-1000 на Калининской АЭС и пятый реактор РБМК-1000 на Курской АЭС. Возобновились работы на строительстве Смоленской и Ростовской АЭС. Армения, лишенная всех источников органического топлива, решила реактивировать Армянскую АЭС. Значительное переоборудование этой АЭС, состоящей из двух блоков ВВЭР-440, финансировалось армянской диаспорой. Введение первого из реакторов в эксплуатацию отмечалось в декабре 1995 г. как национальный праздник. В 2000 – 2005 гг. концерн «Росэнергоатом» вводил всего по одному новому энергоблоку в три года. Эти планы должны быть увеличены, хотя бы для того чтобы увеличить объемы замещения выбывающих из эксплуатации мощностей. На Урале начато строительство реактора на быстрых нейтронах БН-800, который считается наиболее безопасным. Он будет построен рядом с реактором БН-600, который работает здесь уже более 20 лет. В целом атомная отрасль стала одной из самых крупных в России – и как научный, и как промышленный, и как оборонный, и как энергетический центр. В конце сентября 2005 г. эта отрасль отмечала свое 60-летие, и день 28 сентября был объявлен Днем работников атомной промышленности. Именно в этот день в 1942 г. было подписано постановление Государственного Комитета Обороны «Об организации работ по урану». Система атомной энергетики начала медленно восстанавливаться и во многих западных странах, где она была также надолго прервана. Вступили в новый цикл и научные разработки по созданию мощных термоядерных реакторов. Большой опытный центр для таких разработок создается во Франции – при участии многих стран, включая и Россию. Однако в самом Чернобыле под давлением западных стран все работавшие и после 1986 г. реакторы были все же остановлены. Сооруженный 20 лет назад саркофаг нуждается в тщательном обследовании, и есть проекты и предложения возвести и вокруг него новый, более крепкий и надежный саркофаг. Решить все эти проблемы собственными силами независимая теперь Украина не может, а обещания разного рода западных фондов остаются по большей части на бумаге. Постепенно «мертвая зона» под Чернобылем стала одним из популярных маршрутов для «экстремального туризма» – на тысячах гектаров лесов, полей и болот здесь можно встретить зверей и птиц, которые давно уже занесены в Красную книгу. Вернулась сюда и часть жителей – по собственной инициативе: жить на чужбине им оказалось труднее, хотя там и нет радиации.