Идеологические плотины прорваны

Марксизм как научная доктрина сам по себе был большим шагом вперед в познании общества, его истории и законов его функционирования. В России марксизм-ленинизм также стал важным стимулом революционных перемен в обществе и в государстве. Однако, превратившись затем в оторванную от реальной жизни догматическую идеологию, марксизм-ленинизм, отредактированный и укрепленный Сталиным, стал препятствием для развития как общественных наук, так и самого общества. Постепенно он деградировал в примитивный культ личности Сталина и превратился, таким образом, в светскую форму религиозного учения, в которое можно было только верить и не подвергать сомнению. Попытки сокрушить эти плотины или как-то изменить ситуацию в партийной идеологии были предприняты еще во времена Н.С. Хрущева, но затем они были свернуты. Идеологические плотины сохранились, а кое-где они были даже подправлены и укреплены. Однако после событий весны 1988 г. все шлюзы для критики в этих плотинах были открыты, да и сами они стали разрушаться.

События в области идеологической критики и культуры начали обретать с апреля 1988 г. почти стихийный характер. Даже многие из людей, считающих себя весьма образованными, мало что знали о реальной истории нашей страны и КПСС в XX веке. Но и для многих партийных работников и работников «идеологического фронта» гласность становилась какой-то большой ударной кампанией, подобной подъему целинных и залежных земель. Мы с удивлением начинали убеждаться, что и историческая наука, а также такие науки, как политэкономия, история партии, научный коммунизм, – все это также в основном невозделанная целина, на которой росло множество сорняков, но очень мало полезных и нужных растений. Предполагалось, вероятно, что возделывание этой целины смогут возглавить руководители КПСС, что эта работа будет происходить по какому-то плану и относительно организованно. Но удержать ее в этих рамках не удалось. Мало кто и среди руководителей партии, и других руководящих структур предполагал или понимал, какой накопился в обществе критический потенциал. Кроме того, за многие десятилетия застоя не только в эмиграции, но и в самом советском обществе накопилось большое количество книг, художественных произведений, научных исследований с разоблачениями сталинизма и преступлений прошлого. Эти работы ждали своего часа. Теперь этот нескончаемый и бурный поток критической информации хлынул на страницы массовой печати и в другие СМИ. Я отмечу ниже лишь некоторые эпизоды этой необычной и беспрецедентной критической кампании, которая имела некоторое сходство с «пражской весной» 1968 г., но была во многих отношениях гораздо более широкой и мощной.

Уже в апреле 1988 г. масштабы и характер критики Сталина и сталинизма изменились, а многие прежние запреты были отменены. Невозможно дать здесь полный обзор всем публикациям 1988 г. по проблемам сталинизма. Были, например, опубликованы посмертно заметки о Сталине Федора Раскольникова, материалы из архива писателя К. Симонова и из архива адмирала Н. Кузнецова.

Появилось много публикаций об окружении Сталина и о его семье – о жене Надежде и о дочери Светлане, о сыновьях Якове и Василии.

Было много статей о Молотове, Ворошилове, Вышинском, а также о Калинине, Кирове, Кагановиче и других. Появились статьи о Ежове и Берии. Внимание публики привлекла статья Юрия Карякина о Жданове – «Ждановская жидкость», опубликованная в журнале «Огонек». Такие авторы, как Г. Куницын и М.П. Капустин, пытались разобраться в природе сталинизма.

В этот поток разоблачительных публикаций попытались как-то встроиться и руководители официальных идеологических учреждений – Академия наук СССР, Союз писателей СССР, Академия общественных наук при ЦК КПСС, Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС и другие учреждения. Большое совещание историков и писателей на тему о «правде истории» возглавил в конце апреля вице-президент АН СССР Павел Федосеев, ведущий автор книг по истории марксизма и ленинизма. Но поток обгонял их, оставляя где-то на обочине. Включиться в публикации в массовой прессе эти люди не могли, а в большинстве своем и не хотели. Но и противиться этому потоку уже не могли.

Журнал «Огонек» начал публикацию большой книги А. Орлова – бывшего деятеля НКВД, оставшегося в США еще в 1937 г., – «Тайная история сталинских преступлений». Эта книга была опубликована в США после XX съезда КПСС, переведена на многие языки. Она требовала, конечно, очень критического к себе отношения, но теперь было не до этого. Важна была тема и направленность книги Орлова.

Большая часть публикуемых в 1988 г. произведений была создана еще в 50 – 60-е гг., и чаще всего это были посмертные публикации. Немало таких же, может быть, менее известных среди публики работ все еще дожидались своей очереди. Началось переиздание работ, хорошо известных людям старшего поколения, но неизвестных тем, кто вырос в эпоху «застоя». Журналы «Новый мир», «Октябрь», «Дружба народов», «Знамя», «Нева», в меньшей степени «Москва», «Дон» как бы соревновались друг с другом в публикации наиболее острых антисталинских материалов. Много публикаций по тем же темам можно было найти в журналах «Наука и жизнь», «Искусство кино», «Вопросы литературы», «Литературное обозрение», «Мир и XX век», «Советский экран». Из газет наибольшим успехом в 1988 г. пользовались «Московские новости», «Аргументы и факты», «Литературная газета», но также «Известия», «Советская культура», «Советская Россия». Вне конкуренции был «Огонек».

Конечно, было много газет и журналов, которые решили просто не включаться в эту полемику и воздерживались от публикации острых материалов и по проблемам истории, и по проблемам текущей политики. Не слишком последовательную линию проводил журнал «Наш современник». Активно против критики Сталина и сталинизма выступал в 1988 г. только журнал «Молодая гвардия».

Обращаясь к трагической истории сталинизма, советская пресса поднимала как вопросы, которые уже звучали в начале 60-х гг., так и многие новые проблемы – о голоде начала 30-х гг., об извращениях и насилиях в годы коллективизации, об убийстве С.М. Кирова, о губительном вмешательстве Сталина в дела общественных и естественных наук. Мы узнавали многие подробности о судьбе крупных политиков, писателей, ученых. Помимо людей из самого близкого круга Сталина, в его преступлениях участвовали и многие другие. Нам подробно рассказывали теперь не только о Н. Ежове, Г. Ягоде и Л. Берии, но и о Л. Мехлисе и об А.Я. Вышинском, главном государственном обвинителе на фальсифицированных судебных процессах 1936 – 1938 гг.

В поле зрения печати попадали и другие лидеры. Часто писали о Н.С. Хрущеве, но в первую очередь как о реформаторе, как о человеке, который хотел положить конец сталинизму и провести прогрессивные реформы. Гораздо меньше писали о Брежневе – и в первую очередь как о лидере «застоя», положившего конец хрущевской «оттепели».

Очень много публикаций 1988 г. было посвящено Отечественной войне и особенно просчетам и ошибкам Сталина перед войной и в первые два года. Речь шла не только об истреблении военных кадров в 1937 – 1938 гг. Мы узнали много новых фактов о поражениях в советско-финской войне 1939 – 1940 гг., о тяжелых поражениях лета и осени 1941 г., которых можно было избежать. Мы узнавали о судьбе советских военнопленных, о масштабах военных потерь страны в 1941 – 1945 гг. Более подробно говорилось и об отдельных битвах Второй мировой войны.

Публикаций было очень много, и они появлялись в самых разных изданиях. Но в 1988 г. возникла идея собрать наиболее важные или наиболее «громкие» публикации и издать их в форме больших сборников. Первым таким сборником стала книга «Иного не дано», которая вышла в свет летом 1988 г. под редакцией Юрия Афанасьева и при участии Т. Заславской, Д. Гранина, М. Гефтера, Н. Моисеева, Ю. Черниченко и других. Началась подготовка и других сборников – более узких по тематике: «Осмыслить культ Сталина», «Армия и общество», «Право и власть» и другие.

Наибольшее количество материалов было связано с репрессиями 30-х гг. и проблемами Отечественной войны. Но появились и первые большие публикации об извращениях и ошибках времен коллективизации.

Еще в 1987 г. начали создаваться новые авторские коллективы и комиссии для подготовки нового, хотя бы временного учебника по истории КПСС. Эта работа началась в 1988 г. и велась главным образом в Институте марксизма-ленинизма, но с участием многих ученых из Института истории СССР. Общее руководство всей этой работой осуществлялось, естественно, из ЦК КПСС. Главной инстанцией был во всем этом в 1988 г. А.Н. Яковлев. Работы, совещаний и согласований было много, но дело так и не вышло из стадии набросков и обсуждений. Почти ежемесячно менялись многие оценки и исчезало одно-два из «белых пятен» в истории. Но тем не менее этих белых пятен оставалось еще очень и очень много. Было принято решение о создании новой 10-томной «Истории Великой Отечественной войны», и в этой области шло быстрое накопление новых знаний и новых оценок. Удалось издать новые энциклопедии об Октябрьской революции и о Гражданской войне. Это были однотомники, которые существенно отличались от ставших негодными прежних изданий. Особую активность при этом проявлял Институт военной истории при Министерстве обороны СССР, во главе которого стоял Д. Волкогонов.

Среди новых авторов, имена которых стали появляться в советской печати с апреля 1988 г., оказалось и мое имя. На протяжении почти 20 лет я мог публиковать свои критические материалы только за границей. Но в апреле 1988 г. ко мне обратились журналисты из еженедельника «Собеседник» с просьбой об интервью. Наша беседа была опубликована в № 18 еженедельника под заголовком «Из реки по имени – Факт». Этой публикации была предпослана краткая биографическая справка. Вскоре последовали интервью и для других газет и журналов. На протяжении года я опубликовал более 20 статей и очерков и заключил несколько договоров об издании книг, которые выходили раньше только за границей. С осени 1988 г. меня стали приглашать для выступления в самые различные коллективы в Москве и в Ленинграде. Хорошо запомнились мне встречи в Военно-Воздушной академии им. Жуковского, в штабе ПВО Московского военного округа, в главном здании МИД СССР, в МГУ, в Министерстве сельского хозяйства, в коллективах Театра на Таганке и Театра им. Вахтангова, в Доме кино. Встречи проходили по одинаковой схеме. Вначале я минут 40 – 50 читал отрывок из какой-то своей книги, которые в стране еще не были известны, потом часа полтора или даже два отвечал на вопросы, которых всегда было очень много. Во всех аудиториях слушателей было не менее тысячи человек, иногда 1500, 1700 – столько, сколько вмещал зал. На большом вечере в Центральной школе комсомольских работников я делал доклад «Какой социализм нам нужен?» – и затем опять ответы на вопросы. В Ленинграде я выступал в Доме ученых и техников, в Доме композиторов, в клубе для писателей и перед студентами гуманитарных факультетов ЛГУ.

В публикациях 1988 г. доминировала историческая тематика – и главным образом острокритические материалы. Один из руководителей отделения истории в АН СССР, Ю. Поляков, писал позднее: «Общество все решительнее вставало на путь преобразований, и для успешного движения вперед надо было отрешиться от всего негативного, что накопилось в прошлом. Марш к прозрению был стремительным. Общественное сознание было смущено, растревожено, взволновано тем, что открылось в прошлом. Обществу нужен был толчок, импульс, побудитель для того, чтобы прийти в движение. Нужен был информационный шок, который бы встряхнул всех. Информационный шок включал в себя удар по настоящему и по прошлому. Шок был осуществлен, и он оказался болезненным»[73].

Явная односторонность происходившей в печати дискуссии начала беспокоить многих. Где конструктивный подход? – спрашивали некоторые авторы. В прошлые годы у нас в стране было очень много плохого. Но что надо делать в будущем, чтобы это плохое снова не пришло в нашу жизнь? «Гласность надо оберегать как зеницу ока, – писал Александр Гельман. – Но вопрос о гласности, о большей самостоятельности и независимости средств информации нуждается в обсуждении и изучении. Люди плохо знают исторический путь демократических ценностей, которые были открыты не вчера, а в ходе исторического творчества. Но и демократия не выше разума, ничего нет в жизни людей выше разума, потому что и сама демократия – это дитя разума, дитя мудрости человеческой. Мы видим, конечно, что исчерпывающий критический анализ прошлого, сталинщины наносит удар по авторитету партии как руководящей силы общества. Но партия, открывая обществу возможность критиковать себя, лишать себя некоторых страниц липовой славы, одновременно открывает возможность к обретению новой, незапятнанной славы. Надо думать не только о прошлом, но и о будущем партии. Прошлое не вернешь, а будущее партии закладывается сегодня на очищенном фундаменте правды. Нравственное ядро партии никогда не умирало...»[74]

Это было разумное предостережение, но оно не было реализовано. Нравственное ядро в партии надо было еще собрать и консолидировать, а этим никто не занимался. М. Горбачев использовал поднявшуюся волну критики против консервативного аппарата, но та же волна подняла вверх не только конструктивные силы, но и очень много пустого и вздорного. Дискуссии в стране были важными, острыми и интересными, но было также очевидно, что КПСС и ее руководство эти дискуссии явно проигрывают. Партия и в 1988 г. располагала гигантской базой для пропаганды, ее газеты и журналы выходили в свет многомиллионными тиражами. Однако сформировавшиеся в этой сфере кадры и их идейный багаж были крайне убоги. Никто не знал, что и как делать, и вся дискуссия была пущена на самотек.

Михаил Горбачев часто собирал весной 1988 г. большие группы интеллигенции. Все говорили о наболевшем – и очень откровенно, но ясности это не приносило, и общая растерянность, даже тревога нарастали. Не приносили ясности и большие выступления самого М. Горбачева. «Мы должны жить по Ленину, – восклицал он на одном из таких совещаний в ЦК КПСС 7 мая 1988 г. – Сколько он отдавал и страсти и здоровья для того, чтобы объединять, сплачивать, консолидировать людей на принципиальной основе! Так и мы должны действовать, отдавая все во имя перестройки. Сейчас начинается второй, разгонный этап перестройки. Для нас как бы открылись двери в новое, необычное жизненное пространство. И оно, это пространство, оказалось огромным, во многом незнакомым. Мы движемся путем первопроходцев, значит, мы движемся вперед. И отсюда неоднозначность реакции людей на происходящие процессы. У многих в умах сумятица и внизу и наверху. Решено было сделать выступление генсека – чтобы он внес ясность. Кто-то запаниковал – не ведет ли перестройка к разрушению социализма? Паника эта имеет основания. Не должно быть понятия «враг перестройки». Через перестройку мы хотим восстановить ленинский облик социализма и раскрутить гуманистический потенциал социализма. Мы не меняем ведь формы собственности. Мы ведем перестройку с людьми, выросшими во время социализма, и мы должны брать с собой всех людей, никого не отбрасывая. Нам необходимо сплочение, а наш главный враг консерватизм. Он происходит не только от косности мышления, но и от корысти. Каковы границы гласности? Это интересы социализма. Да, мы все еще с вами не перестроились. Но мы всем даем шанс. Главный акцент, который мы должны делать, – это благосостояние народа и его настроения. Мы должны вернуть социализму революционный характер и историческую перспективу. Нужно избавиться от псевдосоциализма и вычленить элементы социалистичности. Нам необходим политический плюрализм, но только в рамках социализма. Партия должна оставаться авангардом общества, и она должна завершить создание социалистического правового государства. Мы закладываем механизмы, в рамках которых наше общество будет существовать десятилетия. Необходимо дать «второе дыхание» перестройке»[75]. Это были хорошие слова, но по большей части только слова. Все эти рассуждения были слишком абстрактны, и они не давали ответа на множество конкретных вопросов и проблем, которые волновали общество.