Slave to the rhythm[11]

Слушатели концерта классической музыки сидят в привинченных к полу креслах и соблюдают полную тишину. Выразить свои эмоции они могут по окончании исполнения аплодисментами. В промежутках между частями симфонии аплодировать нельзя — и неопытные слушатели это правило часто нарушают. Невозможно представить себе крики «Браво!» после виртуозного выступления скрипача или слушателей, в экстазе вскочивших со своих мест и раскачивающихся в такт музыке. Такое поведение не просто неприлично, оно мешает записи концерта или его трансляции по телевидению или радио.

Исследователь музыки Дэниел Левитин в октябре 2007 года в статье, опубликованной «Нью-Йорк таймс», раскритиковал эти правила. «Музыка вызывала бы у слушателя гораздо более сильные эмоции, если бы ему позволили выражать их, — пишет он. — Когда наступает кульминация равелевского “Болеро”, хочется вскочить с кресла, танцевать, демонстрировать свое восхищение, кричать, выплескивать чувства наружу. В случае реконструкции Линкольн-центра я посоветовал бы сократить количество мест в зале и создать пространство, где публика могла бы танцевать!».

Естественно, это выступление не осталась без ответа. Один из читателей, скорее всего, представитель интеллигенции, пишет: «Представить себе, что во время классического концерта слушатели будут танцевать, невозможно. Разве можно воспринимать музыку под топот копыт сатиров и вопли вакханок? Пусть дети дома или в школе пляшут под фонограмму и получают удовольствие. Но я плачу 200 долларов за билет и не желаю, чтобы во время исполнения “Богемы” какой-нибудь ребенок пинал ногами спинку моего кресла».

Однако даже среди музыкантов нашлись такие, кто воспринял идею Левитина с энтузиазмом. Скрипач оркестра Люцернского фестиваля написал: «В качестве слушателя на симфоническом концерте я чувствую себя неуютно, хотя на сцене получаю удовольствие — ведь там я и мои коллеги могут танцевать с нашими инструментами! Пусть уберут несколько рядов кресел и оборудуют в конце зала бар — и я тут же окажусь среди публики».

Левитин, скорее всего, шутил, и его идея никогда не воплотится в жизнь, потому что есть музыка, которую действительно лучше слушать в полной тишине. И все же полное отделение музыки от движения принято только в европейской культуре. В большинстве других стран не вызывает никакого сомнения, что музыка — это ритм, а ритм — это движение. Их взаимосвязь — не только плод культурного развития, она заложена в природе человека.

Во многих языках, например, африканских, понятия «музыка», «ритм» и «танец» обозначаются одним и тем же словом. Жаль, что европейцы сбрасывают оковы условностей и начинают двигаться в такт музыке только под воздействием алкоголя. «У терапии танцем необъятный простор для деятельности, и она нуждается в более пристальном внимании со стороны науки», — пишет нейролог из Ульма Манфред Шпитцер.

Я как-то поставил такой опыт: равномерно стучал пальцами по столу и записывал этот звук. При первой попытке я следил взглядом за движением курсора на мониторе, который перемещался вдоль оси с обозначенными на ней тактами и отдельными ударами. Во второй раз — включил метроном и старался как можно точнее повторять его удары. В обоих случаях я делал 120 ударов в минуту, то есть по 2 в секунду. Это в некотором роде стандартный темп для популярных песен, соответствующий нашему чувству ритма. На полученном в результате эксперимента графике четко отражались моменты ударов и их соответствие заданному темпу.

В первом случае, когда такт задавал курсор на мониторе, наблюдались отклонения до трех сотых долей секунды в ту и другую сторону. На первый взгляд, это немного, но если прослушать запись, возникает впечатление нечеткости ритма. Музыкант не смог бы играть под такой метроном.

Во втором случае максимальное отклонение составило одну сотую длю секунды и, что очень важно, происходило всегда в одну сторону. Такое запаздывание можно объяснить временем, которое требовалось звуку, чтобы дойти до моих ушей. Но самое главное — в результате получился равномерный ритм, неотличимый на слух от производимого механическими или электронными устройствами.

Из вышесказанного следует вывод: очевидно, наши моторные реакции, в данном случае движения пальцев, лучше синхронизируются с акустическим, нежели с оптическим сигналом.

Затем я проделал второй эксперимент: также отстукивал ритм, заданный в одном случае оптически, а в другом — акустически, но после 16 ударов отключил задающий сигнал и руководствовался уже только своим внутренним «метрономом». В результате обеих попыток получился абсолютно равномерный ритм, однако при оптической синхронизации я отклонился от заданного темпа, делая 125 ударов в минуту, тогда как во втором случае отклонение было минимальным — 0,4 процента или 120,5 ударов в минуту. Кстати, такое изменение темпа закономерно — в условиях стресса музыканты склонны его ускорять.

То, что наш мозг способен настраиваться на частоту ритмического акустического сигнала и запоминать ее, а с оптическими сигналами это удается значительно хуже, доказывает непосредственную связь между органом слуха и двигательным аппаратом (недаром говорится: «Под эту музыку ноги сами идут в пляс»).

Я не ударник и описываю все это не для того, чтобы похвастаться своим чувством ритма. Им обладает любой из нас, за исключением очень небольшого числа людей, у которых он полностью отсутствует. Вы можете убедиться в этом, запустив на сайте фильм, в котором ритм задается мигающей точкой, или акустический сигнал с тем же ритмом, — и проверив, на какой из двух ритмов точнее настроитесь.

Аналогичные эксперименты проводились и в лабораторных условиях. Сотрудник нейрофизиологического института Цюрихского университета Лутц Энке изучал реакцию испытуемых при помощи сканирования мозга. Отклонение от заданного ритма при визуальном стимулировании было в шесть раз больше, чем при использовании акустического сигнала, а данные сканера показали, что при видеосигнале активизируются в первую очередь зрительные центры, то есть те зоны, которые обрабатывают оптическую информацию. Даже после отключения сигнала именно в этих зонах продолжала наблюдаться активность — мозг представлял его себе дальше по памяти и преобразовывал этот фиктивный сигнал в двигательные реакции. После отключения акустического стимулятора активность наблюдалась непосредственно в двигательных зонах коры головного мозга.

Итак, чувство ритма у нас в крови, и взаимосвязь слуха и моторики очевидна. Если музыка — это структурированный по времени звук, то ритм — это способ его структурирования. Наше чувство ритма скорее всего древнее, чем музыка и даже чем человечество. Некоторые животные тоже могут совершать ритмические движения под музыку. Впишите в строку поиска на YouTube словосочетание «dancing parrot», и вы найдете сотни любительских видео с ритмично подпрыгивающими попугаями. Большинство животных, однако, не танцует: ни один вид обезьян не удалось обучить двигаться в такт даже простейшей мелодии.

Вполне вероятно, что протоязык изначально был связан с ритмом и танцем. Когда именно наши предки начали отбивать ритм с помощью различных предметов, неизвестно, но, скорее всего, это произошло задолго до того, как они научились обмениваться информацией посредством простейших звуков.

Палеоантрополог Стивен Митен считает, что чувство ритма возникло у «хомо эректус» — то есть 1,8 миллиона лет назад. Найденные при раскопках скелеты свидетельствуют, что этот наш предок передвигался на двух ногах, ходил, бегал и прыгал, как мы, что требует координации и чувства ритма.

Почему наши предки встали с четверенек на ноги? Причиной, скорее всего, стало изменение климата и, соответственно, условий жизни. Гоминиды жили уже не в лесу, а в саванне, и кроме возможности доставать растущие на деревьях фрукты, прямохождение давало им еще одно, более важное преимущество — меньшая поверхность тела попадала под солнечные лучи. Это, как и утрата волосяного покрова, было способом защиты от перегрева.

Передвижение на четырех конечностях обеспечивает устойчивость. Человек же никогда не стоит устойчиво, так как площадь соприкосновения подошв его ног с опорой очень мала, а во время ходьбы одна нога вообще поднята в воздух. Наше равновесие не статическое, а динамическое, — это означает, что мы постоянно находимся в состоянии контролируемого падения. И чтобы в процессе ходьбы не упасть, необходима координация всех движений тела во времени, то есть ритмичность движений.

Переход к прямохождению и необходимость справляться с усложнившимися задачами привели, во-первых, к увеличению объема головного мозга. Можно предположить, что именно тогда возник протоязык, а затем и речь, и музыка. А во-вторых, верхние конечности освободились для деятельности, требующей мелкой моторики, и появилась возможность использовать их для общения, а ярко выраженная жестикуляция неизбежно привела к возникновению танца.

В основе любой музыки — колыбельной или симфонии, популярной песни или бурной джазовой импровизации — лежит определенный ритм, и его несложно распознать. Примерами музыки без ритма могут служить авангардистские опусы, скажем, композиция «4' 33"» Джона Кейджа, представляющая собой 4 минуты и 33 секунды полной тишины. Или его же произведение для органа «As Slow As Possible», которое начиная с 2001 года исполняется в церкви святого Бухарди в городе Хальберштадт. Оно рассчитано на 639 лет, и раз в год исполняется один звук. Кстати, эта композиция все-таки ритмическая: само ее название говорит, что целью автора было растянуть ритм так, чтобы он перестал соотноситься с естественным для людей масштабом времени.

Free Jazz — стиль современной джазовой музыки, для которого характерен отход от принципов тональной организации музыкального материала, блюзовой последовательности аккордов, традиционной свинговой ритмики, — все же далек от того, чтобы назвать его «аритмичным». Пульс, положенный в основу композиций, всего лишь более свободен и гибок, чем в традиционных музыкальных формах.

Ритм тесно связан и с физиологией человека: это и сокращения сердца, и дыхание, а координирует все головной мозг — именно он является метрономом, дирижирующим «концертом» физиологических функций. Слушая музыку, мы пытаемся привести ее ритм в соответствие с ритмами своего организма. Я, например, потратил немало времени, прежде чем приспособился бегать под музыку, поначалу пытаясь скоординировать ритм своего дыхания и скорость бега с музыкой в наушниках, но выяснилось, что при динамичной рок-композицией таким образом быстро сбиваешься с дыхания. Видимо, именно поэтому выпускают диски со специальной «беговой» музыкой и плейеры, позволяющие устанавливать удобный для себя темп.