И, наконец, кокаин!

О ночь! Я уже принял кокаин, / и кровь его разносит по телу, / волосы седеют, годы бегут, / я должен, должен испытать всю полноту чувств / еще раз, прежде чем уйду.

Готфрид Бенн[366]

Ввиду повреждения у Гитлера обеих барабанных перепонок из расположенного неподалеку от «Вольфшанце» госпиталя к нему вызвали доктора медицины, отоларинголога Эрвина Гизинга. Он тоже сразу заметил, в каком состоянии находится глава государства. Нацистская пропаганда долгие годы говорила о фюрере как о «могучем, таинственном сверхчеловеке»[367], а Гизинг увидел перед собой сутулого, хромающего человека в темно-синем полосатом банном халате и домашних тапочках на босу ногу. Доктор подробно описывает свое впечатление: «Лицо его было бледным и слегка опухшим, под налитыми кровью глазами висели мешки. Его взгляд отнюдь не оказывал того гипнотического воздействия, о котором так много писала пресса. В глаза мне бросились резкие складки, пролегавшие от носа к уголкам рта. Пересохшие, потрескавшиеся губы, заметная проседь в не совсем опрятных волосах, полоса пробора, отступающая назад, почти до позвоночника. Лицо тщательно выбрито, но кожа довольно дряблая, что я отношу на счет усталости. Неестественно громкий, крикливый, хриплый голос […]. Пожилой, усталый, изможденный человек, который должен больше отдыхать, дабы беречь свои силы»[368].

Врач-невролог не обнаружил у «Пациента А» каких-либо явных отклонений: отсутствие галлюцинаций, хорошая концентрация внимания, превосходная память, нормальная ориентация во времени и в пространстве. Но при этом: «Крайности в эмоциональных оценках – либо любовь, либо ненависть. Склонность к продолжительным монологам. При этом высказывания достаточно осмысленные и вполне уместные […]. Психическое состояние фюрера весьма неоднозначно».

Что касалось барабанных перепонок, Гизинг выявил серповидную трещину в левой и небольшую рану в правой. Обрабатывая кислотой нежную ткань, доктор поражался чрезвычайной нечувствительности Гитлера. Он не испытывал ни малейшей боли, о чем заявлял с гордостью. Боль якобы делает человека сильнее духом. Гизинг не мог знать о том, что невосприимчивостью к боли фюрер был обязан фармакологическим заботам своего личного врача. Морелль также мало знал о процедурах, которые проводил в отношении «Пациента А» отоларинголог. «Доктор Гизинг не посвящает меня в подробности своего лечения», – с недовольством отмечал Морелль[369]. Между двумя врачами с самого начала возникла взаимная неприязнь. Когда Морелль встретил Гизинга во время его первого визита вопросами: «Кто вы? Кто вас вызвал? Почему вы не представились мне?», тот моментально парировал: «Как офицер, я должен представляться только моим воинским начальникам, а не гражданским лицам»[370]. С тех пор лейб-медик старался избегать приезжего отоларинголога.

С нескрываемым сарказмом описывает Гизинг типичную мизансцену визита своего коллеги: «Тяжело дыша, Морелль врывается в комнату. Он подает руку одному лишь Гитлеру и взволнованно спрашивает его, не случилось ли ночью что-нибудь экстраординарное. Тот отвечает отрицательно. Спал он хорошо и даже без проблем переварил салат из зелени, который съел за ужином. Затем Гитлер встает, стягивает с себя с помощью Линге китель, снова садится в кресло и закатывает левый рукав. Морелль делает Гитлеру инъекцию. Он извлекает иглу шприца и вытирает платком место укола. Затем покидает комнату и направляется в ванную комнату, держа в правой руке использованный шприц, а в левой три использованные ампулы – одну большую и две маленькие. Там он промывает одной рукой шприц и выбрасывает ампулы в туалет. После этого он моет руки, возвращается в комнату и прощается со всеми присутствующими».

Но и Гизинг приходил к своему фюреру не с пустыми руками. Его излюбленным лекарством, призванным утолять боль в ушах, носу и горле, было не что иное, как кокаин, который нацисты отвергали, называя «еврейским дегенеративным ядом». Данный выбор вовсе не так уж странен, как может показаться на первый взгляд: в те времена выбор средств местной анестезии был не столь широк[371], и кокаин, в качестве лекарства, продавался в каждой аптеке. Если верить Гизингу, единственному в данном случае источнику, с 22 июля по 7 октября 1944 года, то есть в течение 57 дней, он свыше 50 раз смазывал главе государства нос и горло средством, весьма популярным в высших слоях общества, используя его наиболее эффективным способом. Это было абсолютно чистое, первоклассное вещество – знаменитый кокаин фирмы «Мерк», доставлявшийся в Берлин курьерским поездом в виде в высшей степени психоактивного 10-процентного «кокаинового раствора» в запечатанных бутылках, за наполнение которых – в соответствии с предписаниями – нес ответственность аптекарь СС из Имперского управления здравоохранения. В «Вольфшанце» слуга Гитлера Линге хранил их под замком.

И это откровенное употребление наркотиков биографы Гитлера фактически обходят молчанием[372], хотя в силу того, что вызываемое данными средствами состояние эйфории имело большое значение в критический период, последовавший за покушением, оно, безусловно, заслуживает внимания. Визит проходил следующим образом: по утрам, в определенное время, хирург Брандт отводил своего коллегу Гизинга за гостевой бункер, где после 20 июля были значительно усилены меры безопасности. Там сумка Гизинга открывалась, каждый инструмент проверялся и извлекалась лампочка для исследования уха. Гизинг должен был снять свою форменную фуражку, выложить на стол содержимое карманов брюк и кителя и вывернуть их наизнанку. Носовой платок и ключи ему возвращали, а остальное он получал потом. Его тщательно обыскивали, ощупывая сверху донизу. Однако на кокаин этот строгий контроль не распространялся, поскольку он хранился в бункере. Далее в действие вступал Линге, который доставал из сейфа в служебном помещении бутылку и приглашал Гизинга войти[373].

Гитлеру изменение меню пришлось по вкусу. Согласно отчету Гизинга, он утверждал, что благодаря кокаину голова у него становится легче, а мышление яснее[374]. Отоларинголог объяснил ему, что процедура «оказывает медикаментозное воздействие на распухшую слизистую оболочку носа и облегчает дыхание через нос. Этот эффект сохраняется в течение максимум 4–6 часов. После этого он может вдохнуть небольшое количество кокаина, действие которого прекратится спустя некоторое время». Гитлер якобы спросил его, нельзя ли производить это смазывание один или два раза в день – хотя с 10 сентября 1944 года слуховые проходы у него были в порядке. Гизинг, увидев, как восходит его звезда, ответил утвердительно, но предупредил пациента о том, что кокаин из слизистой оболочки носа полностью абсорбируется и поступает в кровоток, и вследствие этого предостерег от слишком больших доз. Тем не менее Гитлер потребовал дальнейшего проведения процедуры, а спустя несколько дней заявил – несмотря на обильное потоотделение – об успехе лечения: «Хорошо, доктор, что вы здесь. Кокаин все же чудесная вещь, и я рад, что вы нашли подходящее средство. Вы избавили меня на некоторое время от головных болей».

Причиной головных болей являлся несмолкаемый грохот, стоявший в те дни в «Вольфшанце» и действовавший на нервы всем обитателям Ставки: солдаты строительных частей с помощью тяжелой техники и отбойных молотков возводили новый, более укрепленный бункер для фюрера. Переносить этот шум «Пациент А» мог только с помощью кокаина. Благодаря этому аналептику он опять чувствовал себя совершенно здоровым: «Теперь у меня снова совершенно ясная голова, и я чувствую себя очень хорошо». Лишь одно тревожило его: «Надеюсь только, что вы не сделаете из меня кокаиниста», – сказал он своему новому фавориту, на что Гизинг заметил: «Настоящий кокаинист нюхает сухой кокаин». Гитлера это успокоило: «У меня нет ни малейшего намерения становиться кокаинистом».

Фюрер продолжал полоскать нос кокаиновым раствором и, обретая таким образом уверенность в себе, ходил на совещания. Для него было ясно как день: война против русских обязательно будет выиграна, тем или иным образом! Когда 16 сентября 1944 года он получил от Гизинга очередную дозу, на него вдруг снизошло одно из его традиционных псевдогениальных озарений, и он довел до сведения изумленного окружения, что, несмотря на превосходство противника в людях и технике, собирается перейти в наступление на Западном фронте. Он тут же сформулировал приказ, требовавший от сражавшихся там солдат «фанатической решимости»[375]. Хотя все отговаривали его от этой бесперспективной затеи – второго наступления в Арденнах, – диктатор был непреклонен и не дал сбить себя с толку: великая победа непременно будет одержана!

Приверженность Гитлера кокаину, воздействие которого устраняло все сомнения и внушало несбыточные иллюзии, начинала беспокоить Гизинга, и он вознамерился прекратить процедуры смазывания. Но Гитлер не желал отказываться от них: «Нет, мой доктор, продолжайте делать их. Сегодня утром я опять ощущал страшный шум в голове – наверное, из-за насморка. Заботы о будущем Германии с каждым днем все больше сжигают меня»[376]. Но соображения врачебной этики у Гизинга перевесили необходимость подчинения служебному долгу, и он отказал Гитлеру. В тот день, 26 сентября 1944 года, Гитлер заупрямился и отказался идти на совещание, заявив, что положение на Восточном фронте, который грозил вот-вот рухнуть, его больше не интересует. Испуганный Гизинг пошел на попятный и пообещал ему кокаин, но взамен потребовал, чтобы Гитлер прошел полное медицинское обследование, от которого тот постоянно отказывался. На сей раз он согласился и 1 октября 1944 года, немного поломавшись, предстал перед врачами обнаженным – только для того, чтобы выпросить желанный кокаин: «Давайте не будем за разговорами забывать о лечении. Пожалуйста, посмотрите еще раз мой нос и смажьте его этим кокаиновым раствором, чтобы у меня исчезла тяжесть в голове. У меня сегодня важные дела»[377].

Гизинг подчинился и нанес ему на слизистую оболочку носа раствор – но на этот раз в такой дозе, что Гитлер якобы потерял сознание и на короткое время возникла опасность остановки дыхания. Так, согласно рассказу отоларинголога, этот убежденный трезвенник, как он сам себя называл, едва не лишился жизни из-за передозировки наркотика.