Отставка

Я оставлю далеко позади себя всех исторических деятелей. Я хочу стать величайшим человеком в истории, пусть даже при этом сдохнет весь немецкий народ!

Адольф Гитлер в разговоре с Тео Мореллем[494]

Следующий день, когда русские обстреляли из «сталинских орг?нов» («катюш») центр Берлина, стал для лейб-медика последним днем службы. Зачем нужен драгдилер, у которого больше нет наркотиков и который находится в таком состоянии, что не может делать инъекции? «Вы держите меня за дурака?! – бросил Гитлер ошарашенному Мореллю, который пришел, чтобы сделать ему инъекцию раздобытого где-то кофеина. – Вы должны вколоть мне морфин!» Когда Морелль попытался протестовать, пациент взял его за воротник и прошипел: «Снимайте свою форму, возвращайтесь домой и ведите себя так, будто вы меня никогда не видели!»[495]

Весьма неуместный совет, ибо Шваненвердер лежал в руинах, окна здания клиники на Курфюрстендамм были заколочены фанерой, а внутренние стены приемной обвалились. С комической поспешностью толстый доктор покинул бункер – после того как немного повалялся в ногах у Гитлера, когда тот пригрозил расстрелять его. Он взбежал, задыхаясь, с бешено колотившимся сердцем по 37 ступенькам и уехал в последнем оставшемся служебном автомобиле, плача, словно маленький ребенок. Не помня себя от страха, он взошел на борт «Кондора». Поднявшись с аэродрома в два часа ночи и пролетев на малой высоте над горевшими деревнями и над позициями русских, в лучах прожекторов, под огнем зенитной артиллерии самолет пересек линию Западного фронта в районе Партенкирхена и сел на чудом сохранившуюся взлетно-посадочную полосу авиабазы Нойбиберг, расположенной южнее Мюнхена.

Целью Морелля являлся Байериш-Гмайн в районе Берхтесгадена, куда он эвакуировал свою исследовательскую лабораторию. Оказавшись там, несколько дней он делал вид, будто все в порядке, перебирал с отсутствующим видом корреспонденцию, выражал тревогу по поводу своей пришедшей в упадок фармацевтической фабрики, пытался довести до ума наполовину собранный электронный микроскоп – подарок Гитлера, – беседовал с единственным оставшимся сотрудником и просил у Финансового управления продлить срок подачи налоговых деклараций о налоге с оборота, корпоративного и промыслового налогов, «поскольку, в связи с трудностями с персоналом, возникшими вследствие войны, мы не смогли вовремя свести баланс»[496].