Менталитет бункера

То, что в прошедшем году я чаще бывал в вашей Ставке, дало мне гораздо больше, нежели вы, мой фюрер, можете себе представить. Я приложил все старания, чтобы передать как можно большему числу людей всю полноту той духовной силы, которую вы вдохнули в меня.

Йозеф Геббельс[232]

Посредством традиционных понятий и моральных категорий осознать суть этого удивительного процесса не представляется возможным.

Перси Эрнст Шрамм[233]

Для того чтобы приблизиться к правде об употреблении Гитлером наркотических средств, нужно представить себе места, где Гитлер проводил б?льшую часть времени в период между летом 1941 года и осенью 1944 года. Поиск следов в Восточной Польше: подобно потерпевшим при посадке аварию бетонным космическим кораблям, высятся в наполненном светом Мазурских лесах руины гигантских бункеров. Они покрылись мхом, а на местами провалившихся крышах растут березы. Плиты изборождены трещинами, в которые вполне может протиснуться человек. Из раскрошившегося бетона торчат стальные прутья арматуры. Всюду расставлены желтые таблички с надписями на польском, немецком и английском: UWAGA!!! ACHTUNG!!! DANGER!!![234] Опасность обрушения. Но это не пугает многочисленных (почти тысяча в день) туристов со всей Европы, в основном молодежь, которые залезают в щели, снимают развалины на видео, делают селфи. Возникает впечатление, будто они что-то там ищут.

Летом 1941 года «Вольфшанце» выглядела совсем иначе. К этому времени крепость неподалеку от восточно-прусского городка Растенбург, окруженная минным полем шириной от 50 до 150 метров, была уже полностью готова к эксплуатации. Ее ядро составляли десять бункеров, задние части которых лежали под двухметровым слоем бетона; там находились спальные места. В передних, менее защищенных помещениях были оборудованы рабочие кабинеты. В центре располагалось огромное казино, напоминавшее уродливый деревенский трактир, где обитатели лагеря принимали пищу. На стене, позади грубого деревянного стола на 20 человек, висело красное полотнище со звездой – трофейное знамя советской воинской части. Гитлер прибыл сюда вечером 23 июня 1941 года, на следующий день после начала вторжения германских войск в пределы Советского Союза. Из «Вольфшанце» он намеревался руководить осуществлением плана «Барбаросса», успешное завершение которого, согласно расчетам, должно было произойти не позже чем через три месяца. Солдаты даже не получили зимнее обмундирование.

Вследствие этой явно завышенной оценки местоположение Ставки для управления войной с Россией было выбрано весьма опрометчиво. Предполагалось, что фюрер не задержится там надолго – точно так же, как было в случае со ставкой «Фельзеннест». Такое опрометчивое самомнение не могло остаться без последствий. Уже в первые дни стало ясно, что более неудачное место, чем этот участок заболоченной земли в окружении озер с застойной водой и трясин, найти в Европе было бы чрезвычайно трудно: дефицит свежего воздуха и света, частые туманы, полчища комаров, пропитанная нефтью почва. Один высокопоставленный чиновник писал своей жене: «Вряд ли существует более мрачное место. Сырой, холодный бункер, в котором мы страшно мерзнем из-за постоянно работающей вентиляционной установки. По этой причине мы плохо спим и просыпаемся утром с головной болью. Постельное белье и форма у нас все время влажные»[235].

«В бункере сыро, атмосфера нездоровая», – отмечал также и Морелль вскоре после своего приезда. Он поселился в разделенном на тесные комнатки бункере № 9. Под потолком непрерывно жужжал вентилятор, который, однако, не приносил свежести, а лишь гонял по помещениям затхлый, сырой воздух. «Держится идеальная температура для роста грибка. Мои сапоги покрылись плесенью, одежда пропитана влагой, дыхание затруднено, хлороз, бункерный психоз»[236].

Гитлера, похоже, все это заботило мало. Пещерная жизнь нравилась ему еще в «Фельзеннест», но только в «Вольфшанце» сбылась его мечта об уединенном убежище, существование в котором всецело подчинено событиям на фронтах. На три последовавших года «Вольфшанце» стала средоточием его деятельности. Над более чем сотней жилых, хозяйственных и административных зданий выросли железобетонные бункеры, были построены аэродром и железнодорожная ветка. Свыше двух тысяч солдат, офицеров и гражданских служащих несли здесь службу. «Вольфшанце» не нравилась никому, кроме шефа, который утверждал, что нигде не чувствует себя так хорошо, как в своем бункере, поскольку там достаточно прохладно, поддерживается постоянная температура и туда закачивается в необходимом количестве свежий воздух. К тому же по распоряжению Морелля в апартаментах Гитлера был установлен кислородный баллон, «чтобы вдыхать и время от времени выпускать кислород. Фюрер очень доволен, можно сказать, воодушевлен»[237].

Искусственная подача кислорода, толстые стены бункера: со стороны казалось, будто Верховный главнокомандующий германских войск, обосновавшийся в своей новой Ставке, находится неподалеку от линии фронта. В действительности никогда он не был так далек от зоны военных действий, как в то время. Эта отнюдь не необычная для диктатора круговая оборона не могла не иметь катастрофических последствий. На протяжении последних нескольких лет мир склонялся перед волей Гитлера и помогал ему добиваться невероятных триумфов, которые неизменно укрепляли его власть над Германией. Но едва столкнувшись с реальным сопротивлением, которое было невозможно отмести в сторону одним движением руки, он еще глубже погрузился в свой иллюзорный мир, зримым воплощением которого являлся железобетонный бункер «Вольфшанце».

Как стало очевидно уже в июле 1941 года, оказывавший ожесточенное сопротивление Советский Союз не собирался уступать претензиям Гитлера на мировое господство, даже потеряв в первые недели войны громадные территории и сотни тысяч красноармейцев. Перед вермахтом открывались все более широкие просторы, и ему противостояли все более многочисленные резервы русских. Гитлеровские войска выигрывали одну битву за другой, быстро продвигались вперед, окружая крупные группировки противника и сея хаос в его рядах, как и было предусмотрено планом «Барбаросса», но Красная армия держалась и словно не обращала внимания на свои неудачи. «Колосс на глиняных ногах», как Гитлер называл Россию, упорно не желал разваливаться. С самого начала борьба с обеих сторон приняла беспощадный характер. Никогда еще немцы не несли столь высокие потери в течение относительно короткого промежутка времени.

Даже допинг, который, как и во время Французской кампании, использовался во время этого молниеносного продвижения – прежде всего офицерами, – не приносил большой пользы. Перед началом военных действий стимулятор выдавался санитарной службой солдатам танковых войск. В течение нескольких месяцев каждая группа армий получила почти 30 миллионов таблеток[238][239]. Тем не менее первитин не принес быстрой победы, и в скором времени расходы на него должны были значительно возрасти, поскольку русские подтягивали из своего необъятного тыла все новые и новые дивизии.

Именно в этот решающий начальный период, в августе 1941 года, Гитлер заболел – впервые за несколько лет. Как всегда, около одиннадцати утра его слуга Линге с бледным от бункерной жизни лицом постучал в дверь бункера № 13. Однако Гитлер все еще лежал в постели. У него отмечались повышенная температура, озноб, понос и боль в суставах. Предположительно это была дизентерия.

«Мне позвонили по телефону и сказали, что я должен срочно явиться к фюреру. У него будто бы внезапно закружилась голова»[240]. Известие о недомогании его пациента застигло Морелля в пристройке 190, в так называемом «бараке трутней» – чрезвычайно тесном рабочем помещении, вызывавшем клаустрофобию, куда почти не проникал свет, которое он был вынужден делить с сыном имперского фотографа Гоффмана. Лейб-медик быстро нашел в заваленной фотооборудованием и медикаментами комнате свою черную сумку и поспешил к Гитлеру. Тот без сил сидел в постели, словно кукла, и явно нуждался в медицинской помощи, ибо ему в скором времени предстояло провести совещание, посвященное положению на фронтах, на котором он должен был принять судьбоносные решения.

Однако на сей раз витаминов и глюкозы оказалось недостаточно. Нервничая, Морелль поспешно приготовил витамультино-кальциевую смесь и добавил в нее стероид гликонорм – гормональный препарат собственного изготовления, включавший выжимку из сердечной мышцы, надпочечников и поджелудочной железы свиньи и другого домашнего скота. Настоящий допинг. Инъекция прошла не так гладко, как обычно. «Во время укола сломалась игла»[241]. Дабы утолить острую боль, Гитлер принял 20 капель долантина – опиоида, по своему действию сходного с морфином[242]. И все же понос, как при дизентерии, не прекращался. «Пациенту А» пришлось остаться в постели, и совещание, назначенное на двенадцать часов в бункере Кейтеля и Йодля, прошло без него. Диктатор недееспособен – это сообщение стало в Ставке сенсацией.

«Фюрер сильно раздосадован, – записал в тот вечер Морелль. – В столь отвратительном настроении я еще никогда его не видел»[243]. Лейб-медик продолжил оздоровительный фармакологический курс и очень скоро с помощью инъекций изгнал дизентерию из организма больного. Уже на следующий день Гитлер провел совещание, приложив все усилия, чтобы компенсировать свое вынужденное однодневное бездействие. Застарелый конфликт между ним и генералами Генштаба, которые, воспользовавшись его отсутствием, поспешили осуществить действия, казавшиеся им необходимыми, разгорелся с новой силой. Камнем преткновения было направление главного удара при осуществлении дальнейшего наступления. В отличие от своего фюрера, генералы считали первоочередной целью Москву: они планировали захватить советскую столицу в результате одного решающего сражения и тем самым завершить кампанию. Гитлер отстаивал другую стратегию: группа армий «Север» захватывает Ленинград и отрезает Красную армию от Балтийского моря, одновременно с этим группа армий «Юг» наступает по территории Украины в направлении Кавказа, где расположены источники сырья, имеющего огромное значение для ведения войны.

Этот кризис и побудил лейб-медика обратиться к концепции «немедленного восстановления». Благодаря ей ему удалось предотвратить ситуацию, когда «Пациент А» оказался бы прикованным к постели и оттесненным на второй план от руководства войсками. Теперь Гитлер последовательно получал профилактические инъекции. Морелль, ставший типичным приверженцем полипрагмазии (массированного лечения), прописывал все новые средства в изменявшейся концентрации, пробовал то одно, то другое[244],[245] не пытался ставить точные диагнозы, но постоянно совершенствовал свое «медикаментозное базовое обеспечение»[246]. В скором времени в число компонентов этого «обеспечения» вошли такие разнообразные средства, как тонофосфан – стимулятор обмена веществ, разработанный фирмой «Хёхст», который сегодня находит применение в ветеринарии; гомозеран – вещество, богатое гормонами и повышающее иммунитет, получаемое из крови рожениц[247]; половой гормон тестовирон, повышающий либидо и жизненные силы; орхикрин, получаемый из бычьих яичек, который помогает при депрессии; простакринум, получаемый из семенных пузырьков и простаты молодых бычков.

Хотя Гитлер не употреблял мясных блюд, вегетарианцем в строгом смысле слова он уже считаться не мог. С осени 1941 года концентрация веществ животного происхождения в его кровотоке постоянно увеличивалась. Это помогало ему предотвращать или преодолевать психическое и физическое истощение, а также повышало сопротивляемость организма. Поскольку применяемые средства постоянно менялись, а их дозировка росла, в скором времени природную иммунную систему Гитлеру заменил искусственный медикаментозный щит. Благодаря Мореллю он становился все более и более необходимым.

Что касается здоровья диктатора, с момента приступа дизентерии, о котором шла речь выше, и вплоть до самого конца велась почти непрерывная стрельба из пушек по воробьям. Во время редких прогулок, которые фюрер совершал вдоль ограждения «Вольфшанце», дыша свежим воздухом, личный врач всегда находился рядом. В двух шагах сзади шел его ассистент с сумкой, где всегда был наготове шприц для инъекций. О том, с какой последовательностью осуществлялось это продолжительное «медикаментозное обеспечение», свидетельствует железнодорожная поездка, предпринятая в августе 1941 года. Гитлер и Муссолини совершили поездку на фронт: 24 часа длилось это путешествие по землям Восточной Европы, где только что прокатилась волна массовых убийств. В городе Каменец-Подольском в Западной Украине, мимо которого они проезжали, военнослужащие СС и солдаты полицейского батальона расстреляли 23 тысячи евреев. Это был первый случай истребления всего еврейского населения целого региона.

Время от времени поезд фюрера останавливался на запасных путях, ибо во время движения, в условиях постоянной тряски, сделать инъекцию не представлялось возможным. Как только бронированный вагон, снабженный двумя зенитными орудиями, замирал на месте, Морелль поспешно открывал свою толстую медицинскую сумку, доставал обитую черной кожей коробку, доставал из нее несколько ампул с металлическими табличками, расстегивал молнию футляра, вынимал шприц, вскрывал ампулу, вставлял в нее иглу и набирал в шприц жидкость. Смахнув пот со лба, он закатывал Гитлеру рукав и делал укол в белую, как бумага, почти без волос руку – сначала в вену, затем сразу же второй, внутримышечно. Морелль с гордостью писал об этих остановках: «Поезд останавливался, чтобы фюреру можно было ввести глюкозу, тонофосфан и витамультин с кальцием. Вся процедура занимала восемь минут»[248].

И это был не исключительный случай, а обычная практика. Шприц все в большей степени определял режим дня, и со временем в «меню» фюрера входили уже свыше восьмидесяти самых разных и зачастую весьма нетрадиционных гормонных препаратов, стероидов и лекарств[249].[250] Тот факт, что сочетание инъекций каждый день слегка изменялось, имел большое психологическое значение. У Гитлера никогда не возникало впечатления, что у него существует зависимость от определенного вещества. Хотя без этого составленного Мореллем комплекса он уже не мог обходиться. В лице своего врача он нашел идеальный инструмент самолечения, которым злоупотреблял все больше и больше. Эта политоксикомания, развившаяся во второй половине 1941 года, представлялась странной даже в те времена, когда взаимодействие стероидов и гормонов, как и их комплексное воздействие на человеческий организм, еще не были изучены. Гитлер не имел ни малейшего понятия о том, какой вред своему здоровью он причиняет. Какими-либо знаниями в области медицины он не обладал, хотя лекарствами интересовался на протяжении всей своей жизни. Даже в качестве потребителя медикаментов, как и в качестве полководца, он оставался дилетантом и руководствовался не логикой, а озарениями. В конце концов это сыграло роковую роль. Если до начала осуществления плана «Барбаросса» принимаемые им решения очень часто оказывались правильными, то затем, когда инъекции, которые делал ему его личный врач, все больше разрушали организм, интуиция стала его подводить. При интенсивном употреблении фармакологических средств развивается привыкание к ним, и дозы нужно увеличивать, иначе их воздействие ослабевает, а этого диктатор уже не мог переносить.

В данном отношении Морелль не оказал своему доверителю никакой поддержки. Судя по всему, он мало задумывался о сложном взаимодействии применяемых им средств – как и своей профессиональной ответственности. Подобно многим другим, он стремился лишь угождать фюреру, дабы не навредить себе и продолжать извлекать выгоду из своего положения. В то время как в осенние месяцы 1941 года набирал обороты механизм систематического уничтожения евреев, а вермахт вел в России преступную войну, которая в скором времени обернется миллионами жертв, национал-социалистский режим, основывавшийся на системе страха, постепенно отравлял себя изнутри.