Август без президента

Путч начался 17 августа 1991 года, когда на секретном объекте КГБ на юго-западе Москвы, где есть сауна, бассейн, комнаты отдыха и хорошая кухня, собрались будущие члены ГКЧП. Не хватало только Пуго, который еще не знал, что его единомышленники решились действовать.

Борис Карлович вместе с женой, невесткой и внучкой отдыхал в крымском санатории «Южный», совсем рядом с Форосом. Там уже изолировали президента Горбачева, но Пуго об этом не подозревал. Вместе с ним в «Южном» отдыхал тогдашний секретарь ЦК КПСС и будущий президент Молдавии Петр Кириллович Лучинский:

«Компания подобралась замечательная: член Совета безопасности Евгений Примаков с внуком, министр внутренних дел Пуго с женой, невесткой и внучкой… Утром 19 августа жена включила радио, и мы не поверили своим ушам: Государственный комитет по чрезвычайному положению берет на себя всю полноту власти!..

Среди членов ГКЧП назвали Бориса Пуго. Но ведь еще вчера утром мы всей своей пляжной компанией провожали его с семейством в Москву. Пригубили по рюмке, пожелали удачной дороги. На прощание невестка Пуго и Рафик Нишанов нас всех сфотографировали. Моему сыну Кириллу тоже потребовалось срочно в Москву, и я попросил Бориса Карловича прихватить его, если можно, с собой. Он с радостью согласился. Самолет Ту-134, служебный спецрейс, мест на всех хватит.

В полете, как рассказывал позже Кирилл, перекусили. Министр пригласил к столу людей из охраны. Немного выпили, шутили… Валентина Ивановна, жена его, также чувствовала себя неплохо. Страшно было через несколько дней узнать, что они оба застрелились…

До сих пор не верю, что Пуго был заговорщиком. Две последние недели перед выступлением Янаева и компании мы были вместе. Борис Карлович, человек исключительной деликатности и добросердечия, был спокоен, приветлив, весел. Озабоченным я увидел его лишь в тот момент, когда немного занемогла жена. Но через несколько дней она поправилась, и лицо генерала вновь засияло мягкой улыбкой…»

Борис Пуго не догулял отпуск и в одиннадцать утра 18 августа вылетел в Москву. Но не из-за путча. Он собирался навестить родственников в Риге, однако его жена, на свое горе, уговорила пригласить их в Москву. В половине второго он был в столице, через полтора часа приехал на служебную дачу в поселке Усово. Тут его и застиг роковой звонок.

Невестка предложила взять трубку и сказать, что Бориса Карловича нет. Пуго улыбнулся и, к своему несчастью, отказался. Звонил Крючков. Пуго, поговорив с ним, соврал семье:

– Крючков говорит, что началась гражданская война в Нагорном Карабахе. Я должен ехать.

Пуго отправился к Язову в Министерство обороны, куда приехал и Крючков. Они ввели Бориса Карловича в курс дела. Тот сразу сказал:

– Я с вами.

Маршал Язов потом рассказывал следователям, что был очень удивлен готовностью Пуго присоединиться к ГКЧП:

– Я вам честно говорю, что за осторожность, за нерешительность, за уход от ответственности я его не уважал, была к нему антипатия. Мне даже показалось странным, что Пуго приехал и не возражает.

Уже после самоубийства Пуго его сын Вадим говорил следователям:

– Я помню разговор, который состоялся задолго до августовских событий. Отец мне тогда говорил, что ни при каких обстоятельствах не может стать путчистом, употребив именно это слово. Он сказал, что это было бы предательство в первую очередь по отношению к президенту…

Борис Пуго входил в узкий круг тех, кому Горбачев полностью доверял. Михаил Сергеевич включил его в Совет безопасности – этот орган фактически заменил уже безвластное политбюро. По свидетельству Болдина, Пуго, как Крючков и Язов, имели право позвонить президенту в любое время на дачу, что другим Горбачев категорически запрещал – не любил, когда беспокоили в нерабочее время.

Тем не менее Пуго мгновенно присоединился к заговорщикам. Они хотели того же, что и он: сохранить тот строй, который привел их к власти. Обычная осторожность изменила Борису Карловичу; он, вероятно, решил, что сила на их стороне: кто может противостоять армии и КГБ?

В восемь вечера 18 августа Пуго вместе с другими заговорщиками присутствовал на совещании в Кремле, которое продолжалось до четырех утра. Здесь были приняты документы ГКЧП, о которых на следующее утро узнают страна и мир. В пять утра 19 августа Пуго приказал своему первому заместителю Ивану Федоровичу Шилову обеспечить машинами ГАИ армейские колонны, входящие в Москву.

Домой Пуго вернулся под утро очень довольный, сказал:

– Ну все, свалили, убрали мы этого…

Потом объяснил сыну:

– Горбачев не может управлять страной, мы ввели чрезвычайное положение…

И добавил:

– Я им говорю, что Ельцина надо брать! Мы не стремимся к власти, у нас ее достаточно, но мы прекрасно понимаем, что Горбачев ведет страну к голоду, хаосу, разрухе.

Утром Пуго еще позвонил председателю Гостелерадио Леониду Петровичу Кравченко и потребовал отключить вещание из Ленинграда – ленинградские тележурналисты поддерживали российского президента Бориса Ельцина и своего мэра Анатолия Собчака. Все дни Пуго постоянно следил за телевидением и угрожал сурово наказать непокорных журналистов.

В девять утра Борис Карлович собрал руководящий состав министерства и зачитал документы ГКЧП. После бессонной ночи он был возбужден, говорил, что Горбачев единолично правил страной, ни разу не посоветовался ни с Пуго, ни с Крючковым. А в стране творится черт знает что, требуются срочные действия. Пуго отозвал из отпуска своего первого заместителя Бориса Громова и приказал создать оперативный штаб. Дважды в день штаб должен был информировать ГКЧП о ситуации в стране.

19 августа он принял участие в печально знаменитой пресс-конференции. Сам Пуго сидел мрачный. У главного оратора вице-президента Геннадия Ивановича Янаева тряслись руки. 20 августа во время заседания ГКЧП Пуго предложил ввести комендантский час в Москве. Он настаивал, чтобы внутренние войска приняли участие в штурме Белого дома, где заседали депутаты Верховного Совета России, хотя его первый заместитель Громов решительно возражал против этой авантюры.

Пуго требовал не пускать в Москву курсантов шести милицейских школ, которых заместитель министра внутренних дел России Андрей Федорович Дунаев вызвал в Москву на помощь Ельцину. Местные УВД следили за передвижением курсантов и сообщали в приемную Пуго. Тот вновь и вновь приказывал: остановить! Но московский главк министерству фактически не подчинялся, и российское МВД твердо поддерживало Ельцина.

Пуго просто зациклился на этих курсантах. Не мог понять, почему министерство не в состоянии исполнить его приказ. Он вызвал к себе первого заместителя министра внутренних дел России Виктора Федоровича Ерина. Сам Ерин спустя три года рассказывал «Российской газете», как это происходило. Он исполнял обязанности министра. Министр – Виктор Баранников – болел и находился в госпитале.

Борис Карлович спросил у Ерина:

– Вы знаете, что мы начали?

– Знаю.

– Ваши действия?

– МВД России будет работать так, как нужно в этих условиях: обеспечивать правопорядок, бороться с преступностью.

– Вы что, не понимаете политического значения этого момента? Вы же опытный профессионал, о вас хорошее мнение. Мы должны быть убеждены в вашей лояльности.

– Борис Карлович, о какой лояльности здесь можно говорить? Есть правительство, есть Верховный Совет России. Они однозначно обозначат свою позицию. И Министерство внутренних дел будет эту позицию выполнять в соответствии с законами России. У вас не должно быть на этот счет иллюзий.

Пуго в своей мягкой манере спросил:

– Не боитесь потерять место?

Ерин ответил:

– Ваше право меня уволить. Но против совести не пойду.

На том они и расстались.

Пуго увидел, что свободно выходит в эфир ленинградское телевидение, которое оказалось вне запретов ГКЧП и принималось почти по всей стране. Он позвонил первому заместителю председателя Гостелерадио Валентину Валентиновичу Лазуткину:

– В восемь вечера ожидается выступление Собчака по ленинградскому телевидению, и он получит союзную трибуну. Этого нельзя допускать.

Разъяренный Пуго потребовал от Лазуткина немедленно отключить ленинградский канал, прекратить вещание. Лазуткин ответил, что технически это невозможно – Ленинград ведет вещание автономно. Пуго продолжал настаивать. Лазуткин перезвонил заместителю министра связи СССР генерал-полковнику Александру Анатольевичу Иванову (прежняя должность – заместитель начальника связи Вооруженных сил СССР по науке) и изложил просьбу Пуго «куда-то залезть и что-то перекусить, чтобы отключить Ленинград». Иванов выругался матерно и сказал:

– Ну и хрен с ним. Ты ведь знаешь, что откусывать это дело надо на ленинградской стороне. Вот пусть Пуго берет кусачки и сам лезет…. его мать!

Увидев, что даже генерал не делает попыток выполнять приказы министра внутренних дел, руководитель Гостелерадио почувствовал себя увереннее. После выступления Собчака Лазуткину еще раз позвонил Борис Пуго, сказал угрожающе:

– Вы не выполнили моего указания. Будете отвечать.

Вечером 20 августа Пуго подписал шифровку, грозившую всем руководителям местных органов внутренних дел наказанием за невыполнение директив ГКЧП. Он сражался до последнего. Именно Пуго вместе с Крючковым предлагали арестовать Ельцина. Борис Громов советовал своему министру отказаться от операции по захвату Белого дома. Пуго улыбнулся и ответил:

– Это приказ, а приказы следует выполнять.

Громов не выполнил приказа. Он позвонил командиру Особой мотострелковой дивизии имени Ф.Э. Дзержинского, предупредил, чтобы тот не двигал свои части в центр Москвы.

Даже 21 августа Пуго продолжал требовать неукоснительного исполнения решений ГКЧП, хотя уже было очевидно, что попытка взять власть не удалась. Генерал Громов рассказывал, как в половине девятого вечера они с Шиловым зашли к Пуго и заявили, что не будут выполнять его приказы.

Пуго улыбнулся, пожал плечами и сказал:

– Какой я дурак, что поверил Крючкову и послушал его.

В мире политики одно слово может перевернуть всю жизнь. Сказал бы бывший председатель Совета министров Литовской ССР Витаутас Сакалаускас в январе 1991 года «Да!», и попал бы в тюрьму, как бывший первый секретарь ЦК Компартии Литвы Миколас Бурокявичюс, или пустил бы себе пулю в лоб, как Борис Пуго. Но Сакалаускас не поддался соблазну и сохранил жизнь, честь и свободу.

Пять лет Витаутас Сакалаускас был председателем правительства Литвы. В конце 1989 года он понял, что в

Вильнюсе скоро будет новая власть, которой он не подойдет, и попросил в Москве по старой традиции подобрать ему местечко в каком-нибудь посольстве. Его отправили советником-посланником по экономическим вопросам в Мозамбик, нищее африканское государство с плохим климатом. Пока он осваивался в Мозамбике, в Москве на его счет строились большие планы. После ареста министра обороны Язова в его бумагах нашли запись: «Не Бурокявичюс, а Сакалаускас. Бурокявичюс будет помогать…»

Накануне попытки государственного переворота в Литве Сакалаускаса без объяснения причин вызвали в Москву. В аэропорту его встретил сотрудник КГБ и отвез на один из конспиративных объектов Комитета госбезопасности. Туда приехали председатель КГБ Владимир Александрович Крючков и секретарь ЦК Олег Семенович Шенин. Они предложили Сакалаускасу принять участие в Комитете национального спасения Литвы. Его обещали вновь сделать главой правительства, Миколас Бурокявичюс был бы первым секретарем ЦК республики.

Сакалаускаса отправили в Вильнюс на военном самолете. Прилетев на родину, Сакалаускас сразу понял то, что упорно не желал понимать Борис Пуго: в Прибалтике люди поддерживают своих депутатов и своих министров. Он отказался от участия в авантюре и вернулся в Мозамбик.

Пуго и Рубике поступили иначе.