Первые аресты

В апреле 1983 года в Бухаре при получении взятки был задержан начальник отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности областного управления внутренних дел Музаффаров. Важность этого события состояла в том, что арестованным занимались не узбекские следователи, а московские.

Дело принял к производству следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре СССР Тельман Хоренович Гдлян, тогда еще известный только профессионалам. Так начиналось «узбекское дело», которое будет продолжаться почти пять лет, пока окончательно не развалится.

Андропов попросил Лигачева побеседовать с Рашидовым уже после того, как получил первые материалы о коррупции в Узбекистане. Но нечто подобное происходило и в других республиках. Почему же появилось именно узбекское дело?

Когда Андропов стал генеральным секретарем, все управления и территориальные органы КГБ получили указание представить кричащие примеры сращивания с преступным миром, коррупции. Андропову нужны были показательные дела.

Комитету государственной безопасности всеми инструкциями было запрещено собирать материалы на партийно-советскую элиту, но, как говорили чекисты, источнику рот не заткнешь. Оперативная информация о том, кто чем занимается, копилась в сейфах. Как только пришли шифротелеграммы с требованием предоставить информацию, сейфы открылись. Республиканские и областные управления спешили сообщать в Москву, что у кого есть. Если материалы были сколько-нибудь серьезными и вырисовывалась судебная перспектива, начиналась разработка тех, кого подозревали в коррупции.

Нашлись бы в тот момент оперативные материалы, скажем, в КГБ Грузии, возникло бы не «узбекское», а «грузинское дело». Ретивость проявляли все региональные управления, все рады были себя проявить. Еще в 1980 году начальник следственной части Прокуратуры СССР Бутурлин был командирован в Узбекистан. Его группа выявила факты преступной практики тогдашнего руководства Министерства внутренних дел Узбекистана, но Шараф Рашидов выставил московских гостей из республики.

Первые же попытки разобраться, что происходит в Узбекистане, выявили картину тотального взяточничества в партийно-государственном аппарате. За счет чего в Узбекистане устраивались пышные приемы и дарились дорогие подарки? Партийные секретари гуляли не на свою зарплату. На представительские расходы им тоже ничего не полагалось – не было такой статьи расходов. В бюджете республиканской компартии была расписана каждая копейка.

Партийное руководство обкладывало данью хозяйственных руководителей, брали и наличными, и борзыми щенками. Система поборов была вертикальной – от республиканского ЦК до сельских райкомов. Нижестоящие тащили деньги вышестоящим. Вышестоящие брали, чтобы передать еще выше. Но и себя не забывали. В такой атмосфере должности, звания, ордена и даже Золотые Звезды Героя Социалистического Труда тоже превратились в товар – они продавались.

Самая крупная афера вскрылась в хлопковой промышленности. Главной причиной возникновения «узбекского дела» стали приписки хлопка-сырца. В документах значились огромные цифры будто бы собранного, но в реальности не существующего хлопка-сырца. А если хлопка в реальности меньше, чем каждый год докладывало руководство республики, значит, обманули не кого-нибудь, а само государство. Это не взятки милицейским начальникам, это уже государственное преступление.

Как потом выяснилось, государству ежегодно «продавали» около шестисот тысяч тонн несуществующего хлопка – таким образом из казны крали сотни миллионов рублей. На эти деньги узбекская элита вела сладкую жизнь и охотно делилась краденым с московскими начальниками.

Со смертью Рашидова этот обман в особо крупных размерах не прекратился. В декабре 1983 года столичные чекисты получили оперативные данные о том, что в Москву приехали два представителя хлопковых заводов из Узбекистана. Они пытались договориться о поставке на хлопокоперерабатывающие предприятия столицы вагонов с большой недостачей хлопка. Тем, кто готов закрыть глаза на недостачу, предлагали большую взятку.

Гостей из солнечной республики в январе 1984 года арестовали. Они дали показания о том, что в Узбекистане сложилась «практика приписок к показателям выполнения государственного плана заготовок сырья». В Ташкент отправилась оперативно-следственная группа управления КГБ по Москве. Но дело быстро вышло за рамки компетенции московского управления. Дело передали прокуратуре Союза.

В Ташкенте пытались остановить расследование, спустить дело на тормозах. Но Рашидов уже был мертв, а его наследники не были столь талантливы в умении завоевывать друзей. Председателю КГБ Виктору Михайловичу Чебрикову позвонил новый первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Инамжон Бузрукович Усманходжаев и попросил передать дело для дальнейшего ведения республиканской прокуратуре. Инамжон Усманходжаев внушал Чебрикову, что приближается пятидесятилетие республики, и не хотелось бы накануне юбилея ее позорить.

Но в КГБ рассудили так: если дело попадет в республиканскую прокуратуру, оно будет прекращено. Поэтому начальник столичного управления Алидин и начальник Следственного управления КГБ Волков написали записку с возражениями и предложили отправить дело в союзную прокуратуру, поскольку арестованы люди не только из Узбекистана, но и из России. Чебриков согласился со своими подчиненными и дело не отдал.

Когда Андропов санкционировал начало «узбекского дела», он не сомневался в успехе. Первая попытка очищения от коррупции была предпринята в Азербайджане, где в 1969 году первым секретарем сделали председателя республиканского КГБ Гейдара Алиевича Алиева. Он провел массовую чистку кадров, снял с работы около двух тысяч чиновников. Часть из них были арестованы, в доход государству поступило немалое число конфискованных ценностей. По существу произошла смена республиканской элиты.

В Баку со всей страны ездили группы партийных работников изучать опыт. Они возвращались приятно удивленные, рассказывали, как Алиев умело борется с коррупцией. Поражались тому, что он сделал прозрачным процесс сдачи экзаменов в высшие учебные заведения, куда раньше поступали за деньги. Андропов ценил Алиева: став генеральным секретарем, перевел его в Москву, сделал членом политбюро. Юрий Владимирович не дожил до того дня, когда самого Алиева, уже отправленного на пенсию, обвинят в покровительстве коррупции…

Юрий Владимирович полагал, что такую же чистку удастся провести и в Узбекистане.

– Уже после смерти Рашидова, – рассказывал Лигачев, – мы отправили в Узбекистан комиссию. Она выявила грубейшие нарушения. Во-первых, громадные приписки хлопка, а Рашидов каждые два года получал орден Ленина за хлопок. Во-вторых, много родственных связей в руководящих органах республики. В-третьих, процветали поборы и подношения. Скажем, отправляется жена Рашидова в поездку по областям – раз едет жена царя, хана, значит, надо что-то дарить. Целые машины добра привозили…

Избранный к тому времени генеральным секретарем Константин Устинович Черненко не остановил расследование в Узбекистане. Оно продолжалось. Но материалы проверки не стали обсуждать на политбюро, а передали на рассмотрение партийного актива республики. Это означало, что Черненко не хотел шумного скандала. Итоги проверки подводились в Ташкенте на пленуме республиканского ЦК в июне 1984 года.

– Меня послали на этот пленум, – вспоминает Лигачев, – был очень острый разговор, много людей отстранили от работы. Но потом, к сожалению, вмешалась команда Гдляна-Иванова, начали хватать людей, измываться над ними – в общем делали карьеру на «узбекском деле». Даже меня обвинили во взяточничестве…

Потом в Москве на собрании аппарата ЦК КПСС в большом конференц-зале Лигачев сделал доклад по итогам работы комиссии, расследовавшей в Узбекистане факты массовых приписок хлопка и незаконного обогащения ряда должностных лиц. Лигачев называл факты, которые потрясли даже видавших виды партийных функционеров, говорил о том, что у местных руководителей по нескольку домов и машин, что многие построили себе настоящие особняки. А в Ташкенте полмиллиона жителей живет в землянках, без водопровода и канализации.

Местные партийные руководители установили полуфеодальный режим, распоряжаясь крестьянами как рабами. Милиция и прокуратура на местах были ручными, все они были тесно связаны между собой.

Тогда же, после смерти Рашидова несколько тысяч партийных работников сняли с должности. Полторы тысячи отдали под суд. Расследование в Узбекистане не знало себе равных по масштабам – следователи добрались до первого секретаря ЦК, до секретарей и зампредов Совета министров республики. Вся неприкасаемая элита, секретари обкомов и райкомов, министры, милицейские генералы – один за другим оказывались на жестком стуле перед следователем.

И все-таки эта операция потерпела неудачу. В Узбекистане КГБ натолкнулся на спаянное сопротивление целой республики. Посланных туда эмиссаров центра ловили на ошибках и глупостях. «Узбекское дело» закончилось провалом. За первым арестом последовали другие, но узбекские чиновники сориентировались, держались упорно, имущество прятали у родственников. Кроме того, следственная группа действовала по-советски, не соблюдая Уголовно-процессуального кодекса, не заботясь о формальностях. В тот момент это не имело значения. Потом, в годы перестройки, все даст о себе знать.

Борьба с коррупцией была поручена республиканскому аппарату КГБ, но эта система дала сбой. Во-первых, в республиканском комитете работали родственники узбекских партийных руководителей, в том числе самого Рашидова. Во-вторых, комитет не мог действовать против партийного руководства, которое держалось сплоченно, помогая друг другу. Андропов не смог отстоять даже председателей республиканского Комитета госбезопасности, которых Рашидов одного за другим выжил из республики.

Председатель КГБ Узбекистана генерал Левон Николаевич Мелкумов был освобожден от должности и отправлен в представительство КГБ в Чехословакию. Его предшественник, генерал Эдуард Болеславович Нордман, бывший белорусский партизан, пользовавшийся полным доверием Андропова, отправился в ссылку в ГДР, где работал в союзническом аппарате госбезопасности.

Плохим помощником в расследовании оказался даже второй секретарь ЦК – глаза и уши Москвы. Леонида Ивановича Грекова отправили послом в Болгарию. А на его место назначили Тимофея Николаевича Осетрова. Он был профессиональным аппаратчиком. Начинал в московском комсомоле – первым секретарем Коминтерновского райкома. После того как за злоупотребление горячительными напитками сняли все руководство Челябинского обкома комсомола, туда на смену отправили трех секретарей московских райкомов. Среди них был и Осетров, которого сделали секретарем Челябинского обкома комсомола по пропаганде.

После смерти Сталина его взяли в аппарат ЦК КПСС, он возглавлял территориальный сектор отдела организационно-партийной работы. В 1970 году его отправили в Ташкент первым заместителем главы республиканского правительства. В 1983-м Осетрова сделали вторым секретарем. Он казался Москве подходящей кандидатурой: с одной стороны, русский, с другой, хорошо знаком с местной жизнью. Следственная группа обнаружила, что второй секретарь слишком хорошо встроился в жизнь республики.

Осетрова заставили подать в отставку в декабре 1985 года; через год, в декабре 1986 года, он был арестован и помещен в специальный изолятор № 4 МВД СССР в Москве. Его самого обвиняли в систематическом получении взяток. Но весной 1989-го его освободили, а дело против него прекратили. Его восстановили в партии, вернули ему награды и выплатили компенсацию.

Люди, которые его знали, говорили, что Осетров по характеру был крайне осторожен и сам ни в чем не был замечен. Но, как второй секретарь республиканского ЦК, не мог не видеть, что происходит вокруг него, и не имел права молчать.