Особенности жизни члена политбюро

Став членом политбюро, Федор Давыдович сразу попал в жестко очерченную жизнь высшего партийного функционера. Ему полагались охрана, «ЗИЛ» с радиотелефоном… Люди из Девятого управления КГБ взяли на себя заботу не только о его безопасности, но и обо всех бытовых проблемах семьи.

Для членов политбюро готовили отдельно. На каждый день под наблюдением врачей-диетологов составлялось обширное меню. Кулаков помечал, что бы он хотел сегодня съесть. К столу каждое блюдо доставлялось в опломбированных судках.

Членам политбюро полагался семейный врач, который постоянно наблюдал пациента и в случае необходимости призывал на помощь любых специалистов. Спецполиклиника находилась на улице Грановского, в старом трехэтажном здании, которое принадлежало Четвертому главному управлению при Министерстве здравоохранения СССР. На втором этаже принимали членов и кандидатов в члены ЦК КПСС, членов Центральной ревизионной комиссии. На первом этаже – членов и кандидатов в члены политбюро, секретарей ЦК.

Каждый член политбюро существовал только в рамках особого протокола, не допускающего отступлений. Этот протокол не всем нравился. Кулаков привык к более свободной жизни на Ставрополье, к частым застольям в большой компании.

А в Москве личного общения между высшими руководителями партии практически не было. Они недолюбливали друг друга и безусловно никому не доверяли. Сталин не хотел, чтобы члены политбюро собирались за его спиной, и страх перед гневом генерального сохранился. Даже члены политбюро не были уверены, что их не прослушивают. Скорее, наоборот: исходили из того, что чекисты как минимум слушают все их телефонные разговоры. Федор Давыдович тянулся к прежним друзьям и приятелям, поэтому всегда рад был видеть Горбачева.

Кулаков старался вникать в дела, держался скромно. По отзывам коллег, был умелым партийным функционером. Брежнев демонстрировал расположение к Федору Давыдовичу, часто приглашал его в Завидово поохотиться.

Кулаков принадлежал к тому узкому кругу высших руководителей партии и государства, кто по праздникам приезжал к Брежневу на дачу. Званых было немного – министр обороны Дмитрий Устинов, министр иностранных дел Андрей Громыко, председатель КГБ Юрий Андропов, верный помощник генерального Константин Черненко, будущий глава правительства Николай Тихонов, секретарь ЦК Андрей Кириленко.

Между Кулаковым и тем же Кириленко, отвечавшим за промышленность, часто вспыхивали конфликты из-за распределения денег между сельским хозяйством и промышленностью. Кириленко считал, что напрасно так много капитальных вложений идет селу, поскольку там все пропадает, отдачи нет.

Кулаков заставил руководителей Совета министров РСФСР создать помимо Министерства сельского хозяйства еще и республиканское Министерство совхозов. Образовать министерство несложно, но прошло пару лет, а не селе ничего не изменилось. Когда летом Брежнев и Суслов ушли в отпуск, Кириленко позвонил председателю Совмина России Михаилу Сергеевичу Соломенцеву:

– Ко мне приходят секретари крайкомов и обкомов. Все критикуют нас за создание Министерства совхозов России и просят его упразднить. Надо прислушаться к их мнению.

Поскольку аппаратный вес Кириленко был выше, он добился отмены решения, принятого Кулаковым. Андрей Павлович со всеми, кроме Брежнева и Суслова, говорил в жесткой, напористой манере. В аппарате его считали хамом. Он однажды и Андропова до сердечного приступа довел. Кулаков и Кириленко были членами политбюро-вроде на равных, но Андрей Павлович с давних пор состоял в дружеских отношениях с Брежневым, они были на «ты», и это обстоятельство определяло его вес в партийной иерархии. У Кулакова личных отношений с Брежневым не было.

Решения принимались узкой группой в пять-семь человек. Даже не все члены политбюро в эту группу входили. За Андроповым стояла империя КГБ. Черненко опирался на партийный аппарат, Устинов – на армию и военно-промышленный комплекс. Кулаков таким влиянием в стране не пользовался.

Виталий Иванович Воротников, который в начале семидесятых был первым секретарем Воронежского обкома, вспоминал, как с идеей реорганизации системы снабжения сельскохозяйственной техникой он обратился к Кулакову. Это происходило в разгар уборочной кампании в середине июля.

Кулаков внимательно выслушал Воротникова, что-то ему понравилось, с чем-то не согласился. Потом сказал:

– Готовьте обстоятельную и доказательную записку в ЦК, тогда будем обсуждать вашу идею.

Воротников попрощался и двинулся к двери. Федор Давыдович остановил его:

– К Леониду Ильичу не заходил?

– Нет, – ответил Воротников.

Кулаков укоризненно заметил:

– Надо чаще наведываться к генеральному.

Воротников позвонил в приемную Брежнева, попросил о встрече. Ему велели перезвонить через день, возможно, Леонид Ильич его примет. Он не стал звонить, а через день пришел в первый подъезд здания ЦК на Старой площади и поднялся на пятый этаж, где был кабинет генерального секретаря.

Его попросили подождать – Брежнев принимал иностранцев. В приемной уже собралось несколько первых секретарей обкомов. Леонид Ильич пригласил в кабинет всех вместе.

– Нам надо чаще общаться, – сказал он, – а многие секретари редко звонят. Конечно, я неплохо информирован о политической обстановке и хозяйственных делах на местах, это так. Но одно дело – информация аппарата ЦК, помощников, другое дело – прямые контакты с вами. Не стесняйтесь лишний раз «побеспокоить» генсека. Правда, нужно не размазывать беседу, доклады должны быть короткими, четкими и объективными.

Брежнев много курил, рассказывал о ситуации в стране, о поездке за границу, о планах. Он расспрашивал и секретарей, но им долго говорить не давал, сам что-то вспоминал.

Прощаясь, опять сказал:

– Во всех делах надежда и опора на вас. Всегда рассчитывайте на мою поддержку. Не стесняйтесь, излагайте мне свои предложения. Нам нужны контакты, общение. Опора государства – это партия, ее ЦК, а на местах – обкомы.

Воротников написал обещанную записку и вновь приехал в Москву. Кулаков прочитал все восемь страниц записки, ему понравилось.

Воротников сказал:

– Раз так, Федор Давыдович, тогда доложите Леониду Ильичу.

Кулаков задумался, покачал головой:

– Так у нас ничего не выйдет.

Он позвонил Черненко и стал ему рассказывать суть предложения:

– Надо бы познакомить с идеей Брежнева. А еще лучше, если бы Леонид Ильич принял Воротникова.

Выслушав ответ Черненко, Кулаков сказал Воротникову:

– Давай иди к Черненко, он все устроит.

Воротников сильно удивился, что член политбюро и секретарь ЦК не решается сам позвонить генеральному, а просит об этом заведующего общим отделом.

Виталий Иванович еще не вник в аппаратные тонкости. Со временем он сам станет членом политбюро, и ему многое откроется. Все документы поступали к Брежневу через Черненко. Даже материалы КГБ шли через заведующего общим отделом. Только в исключительных случаях председатель КГБ докладывал лично генеральному.

На должности заведующего общим отделом Леонид Ильич держал человека, которому стопроцентно доверял, знал, что тот его даже в мелочах не подведет. Зато и Черненко имел возможность влиять на решение больших вопросов. Поэтому даже член политбюро, если он был очень заинтересован в том, чтобы какое-то его предложение получило царское благословение, должен был по-товарищески зайти к Черненко:

– Костя, как дела? Тут у меня одна важная бумага, доложи Леониду Ильичу.

А Черненко жалко, что ли, сделать приятное члену политбюро? Если речь, конечно, не идет о каких-то особо важных вопросах, требующих серьезного подхода.

Брежнев доверялся Черненко и часто, ничего не спрашивая, подписывал заготовленные им резолюции. Или же Константин Устинович просто получал от Брежнева устное согласие и писал на документе: «Леониду Ильичу доложено. Он просит внести предложение». Все, вопрос решен…

Брежнев сидел на пятом этаже, Черненко – на шестом. Он даже не стал читать записку, а сказал Воротникову:

– Оставь, а о приеме известим.

Черненко действительно все устроил. Брежнев на следующий же день принял Воротникова. Брежнев выглядел тогда неплохо, правда, располнел. И у него появились первые проблемы с зубами, вернее, с зубными протезами. Речь становилась невнятной. Генеральный заговорил о межхозяйственных животноводческих комплексах, о мелиорации, удобрениях. Медленно и вдумчиво читал записку, одобрительно комментировал по ходу чтения. Заодно сказал о Кулакове:

– У нас дельный секретарь ЦК Федор Давыдович Кулаков. Контактный, его уважают на местах. Хороший мне помощник.

Кулаков был очень предан Брежневу, заботился о том, чтобы первые секретари не забывали лишний раз демонстрировать генеральному свою преданность. В июле 1974 года тот же Воротников приехал на пленум ЦК и на сессию Верховного Совета. Зашел к Кулакову по сельским делам. В конце беседы Федор Давыдович, как и в прошлый раз, невзначай заметил:

– Вам следовало бы информировать о делах и генерального секретаря.

Вечером Воротников пришел на Старую площадь, поднялся на пятый этаж. В приемной уже было человек тридцать первых секретарей. В семь вечера всех пригласили в кабинет генерального секретаря. Брежнев заговорил о сельском хозяйстве, о ходе уборки зерновых, о транспорте, потом о сахарной свекле, о мелиорации, о том, что надо использовать северные реки, потому что в Средней Азии колоссальная нехватка воды и под угрозой сбор хлопка. Потом словно потерял интерес к беседе.

«Видно было, что генсек устал, как-то сразу сник, – вспоминает Воротников. – От начального активно-напористого поведения не осталось и следа. Я тогда объяснил такое состояние чрезмерной перегрузкой в работе. Он и сам подчеркивал это. Однако последующие встречи с Леонидом Ильичом, его внешний облик, поведение, разговор явно говорили о нарастании болезненного состояния».

В декабре Воротников опять побывал у Кулакова, увидел, что его предложения о совершенствовании управления сельским хозяйством завязли в аппарате. Понял, что нужно идти к генеральному секретарю. От Кулакова поднялся на пятый этаж к Брежневу. В приемной сидела знаменитая в те годы Ядгар Садыковна Насриддинова, которая несколько лет была председателем Совета Национальностей Верховного Совета СССР.

Ядгар Садыковна, по образованию инженер по постройке железных дорог и путевому хозяйству, пошла по комсомольской линии. Хозяин Узбекистана Шараф Рашидович Рашидов, о котором еще пойдет речь в этой книге, сделал ее вместо себя председателем Верховного Совета республики. Но в 1974 году ее карьера сломалась. Вокруг Насриддиновой пошли нехорошие слухи, ее сняли с должности, и теперь она пришла просить Брежнева о новом назначении.

Секретарь сказал Воротникову:

– Леонид Ильич не планировал никого принимать. Но сейчас у него Анатолий Федорович Добрынин, наш посол в Соединенных Штатах. Подождите, я спрошу, примет ли он вас.

Когда Добрынин вышел, секретарь заглянул к Брежневу. Выйдя, он попросил Ядгар Садыковну зайти и предупредил Воротникова, что его тоже примут. Через сорок минут настала очередь Воротникова. Леонид Ильич ворчливо сказал:

– Заходи, Воротников. Все говорите, что надо беречь Брежнева, а сами нагружаете. Вот Насриддинова вымотала мне душу.

Ядгар Садыковна все-таки упросила дать ей должность. Вскоре она была назначена заместителем министра промышленности строительных материалов, поскольку в молодости была строителем. В 1978 году ее отправили на пенсию. Через десять лет, в ноябре 1988-го, против Насриддиновой возбудили уголовное дело. Ее обвиняли в получении взяток и злоупотреблении служебным положением, исключили из партии. Но в декабре 1990 года прокуратура РСФСР прекратила уголовное дело за отсутствием состава преступления…

Генсек был расстроен и заторможен. Говорил медленно, ему, похоже, мешали зубные протезы. Брежнев, не спрашивая, зачем пришел Воротников, стал говорить о разных вещах. Воротников успел только сказать, что в области все хорошо, и стал прощаться. Брежнев положил ему руку на плечо и проводил до двери.