На президентском посту

В 1951 году умер известный физик Сергей Иванович Вавилов, который шесть лет возглавлял Академию наук. Второй человек в партии – Георгий Максимилианович Маленков пригласил к себе ректора Московского университета и директора Института органической химии Александра Николаевича Несмеянова и предложил ему возглавить академию.

Кандидатуру Несмеянова предложил Юрий Андреевич Жданов, зять Сталина, который руководил наукой в аппарате ЦК. Жданов, по образованию химик, учился у Несмеянова. «Быстрый, подвижный, решительный, – таким увидела сталинского зятя жена академика Несмеянова, – маленький Наполеон!»

Между Сергеем Вавиловым и Александром Несмеяновым – помимо крупных научных достижений – было еще нечто общее: репрессированные братья. Брат Сергея Вавилова, Николай Иванович, выдающийся биолог, погиб в заключении. Один из братьев Александра Несмеянова, Василий Николаевич, талантливый геодезист, был расстрелян в 1941 году. Но Сталин любил иногда назначать на высокие должности людей с темными (по советским меркам) пятнами в биографии. Ему казалось, что такие люди будут служить еще преданнее…

После избрания Несмеянов сказал:

– Я благодарю вас за то исключительное доверие, которым вам угодно было меня почтить. Эта честь тем более для меня тягостна, что я отчетливо понимаю, что она совершенно мной не заслужена… Никто не мог бы заменить полноценно Сергея Ивановича Вавилова на его посту. Но это в особенности справедливо в отношении меня: я не обладаю ни одним из выдающихся качеств Сергея Ивановича. Единственный выход состоит в том, чтобы эту недостающую многогранность президента восполнить дружной работой коллектива.

Академик Несмеянов был замечательным химиком, прекрасным организатором и человеком весьма здравомыслящим. Но увлекся идеей, которая многим его современникам казалась безумной. В десять лет Несмеянов перестал есть мясо, потом отказался и от рыбы. Став химиком, он пришел к выводу, что все белки состоят из одних и тех же аминокислот, и это натолкнуло его на идею создания белковой пищи искусственного происхождения. Он надеялся избавить страну от проблем с продовольствием. Он выступал с лекциями и даже устраивал дегустацию своих изделий. Газеты писали, что невозможно отличить натуральный бифштекс от синтетического. Мои родители в юности тоже оказались на такой презентации и пробовали черную икру, сделанную в лаборатории Несмеянова. На настоящую икру у них не было денег, жили они очень скудно, но не без содрогания думали: неужели эксперимент академика удастся и вся еда станет такой же невыносимо невкусной?

Но в главном деле Несмеянов был человеком принципов. Мальчиком, в девять лет, он сочинил молитву, которую читал на ночь:

– Господи! Дай мне ум – острый и быстрый, гибкий и глубокий, широкий и высокий, могучий ум!

Руководить академией Несмеянову пришлось в основном в хрущевские годы. Александр Несмеянов исходил из того, что ученые, занимающиеся академической наукой, должны решать фундаментальные задачи, которые только на первый взгляд кажутся далекими от жизни, а в реальности они-то и питают производство. Он называл академию «теоретическим вождем в науке». Хрущев же требовал от науки немедленной отдачи.

Никита Сергеевич обвинял Академию наук в оторванности от жизни, демонстрировал недовольство академиками, считая, что они слишком мало уделяют внимания практике. Несмеянов не соглашался с реформой академии. Сказал Хрущеву:

– Петр Первый вошел в историю тем, что создал академию наук…

Смысл фразы был понятен.

Не нравилось Хрущеву и то, что Несмеянов не собирался в угоду развитию ракетной техники ломать все планы академии, отдавать ей все ресурсы. Президентом были недовольны ракетчики. Они хотели завоевать более важные позиции внутри академии. Они попытались избрать Сергея Королева вице-президентом, но не получилось, потому что в академии ценились представители фундаментальных наук. Тогда ракетчики стали доказывать и в правительстве, и в ЦК, что президентом нужно избрать математика Мстислава Келдыша. Эта кандидатура устроила решительно всех. Келдыша считали более послушным, более близким к ЦК.

«Келдыш и Курчатов, – вспоминал Хрущев, – в нашем понимании тогда были связаны неразрывно, как люди, работавшие над созданием ракет и ядерных зарядов к ним. Поэтому к Келдышу у нас тоже было особое уважение. Когда на одном из заседаний Совета Министров мы, пригласив туда президента Академии наук СССР Несмеянова, высказали в его адрес критические замечания, в ответ он, будучи очень спокойным и очень деликатным человеком, предложил:

– Может быть, следует вместо меня назначить на пост президента Академии наук Келдыша?

Мы его поддержали:

– Обсудим, подумаем.

Вскоре пришли к выводу, что, действительно, полезно было бы выдвинуть Келдыша президентом. Несмеянов подал в отставку, а Келдыша поддержали академики, избрав его своим президентом. До меня сейчас доходят слухи, что не все ученые довольны Келдышем. Это не должно никого удивлять: трудно, занимая такой пост, угодить буквально всем».

4 мая 1961 года президента Академии наук пригласил к себе первый заместитель главы правительства Алексей Николаевич Косыгин. Несмеянов проводил совещание. Он удивился спешному вызову в правительство и попросил своих помощников:

– Вы никуда не уходите, я скоро вернусь, и мы продолжим работу.

Косыгин, испытывая неловкость, попросил Несмеянова подать в отставку и предложил подготовить сессию для избрания нового академика. Это поручение Косыгину дал Хрущев. Никита Сергеевич не захотел сам вести неприятный разговор. Несмеянов повел себя исключительно достойно. Он даже сам придумал причину, по которой уходит. Вернувшись из правительства, собрал президиум академии и объявил, что истек десятилетний срок его работы на посту президента и что он рекомендует новым президентом Келдыша.

Члены президиума были ошеломлены новостью и молчали. Пауза затягивалась. Несмеянов снова взял слово:

– Товарищи, я понимаю, что вы не успели собраться с мыслями. Но я хотел бы подчеркнуть: по моему глубокому убеждению, Мстислав Всеволодович Келдыш будет очень хорошим президентом, гораздо лучше, чем предыдущий. Но своим молчанием вы ставите Мстислава Всеволодовича в не очень ловкое положение. Поэтому прошу вас высказываться и присоединить свой голос к моему совершенно искреннему голосу.

Обращаясь к Несмеянову, академик-секретарь отделения физико-математических наук Лев Андреевич Арцимович сказал:

– Наше молчание связано с уважением к вам. Для меня, например, это новость, что президент уходит. И если бы мы сейчас сразу же стали выражать свое глубокое желание избрать Мстислава Всеволодовича, то это носило бы некрасивый характер… Я считаю, что Александр Николаевич был прекрасным президентом. И я надеюсь, что Мстислав Всеволодович будет не хуже, будет на том же уровне..

Несмеянов потом лояльно относился к преемнику, но не согласился с тем, что Келдыш упростил правила: при нем выдвигать в Академию наук могли уже не только академики, но и члены-корреспонденты. Несмеянов считал, что избрание в Академию должно быть исключительно трудным делом. Келдыш пытался омолодить кадры в Академии наук, ввел в устав пункт о том, что директор института не может быть старше 65 лет. Но постоянно делались исключения, так что ничего из этого не получилось.

15 июня 1961 года Келдыш возглавил академию. На новом посту он столкнулся с проблемами не только научного, но и политического свойства. Хрущев хотел вывести научные институты из подчинения академии, передать их министерствам и отправить подальше от Москвы и поближе к производству – пусть ученые поварятся в рабочем котле.

Особо Хрущев обижался на академиков из-за Лысенко.

Видные ученые-биологи давно доказывали, что деятельность «народного академика» Трофима Денисовича Лысенко идет во вред сельскому хозяйству. Ни один из обещанных им чудо-сортов пшеницы так и не появился. Зато он успешно мешал другим биологам внедрять свои сорта, выведенные в результате долгой селекционной работы. Но Хрущев верил в его таланты. В отличие от Несмеянова Мстислав Всеволодович возражать первому секретарю ЦК не решался.

На общем собрании академии 26 июня 1964 года сторонники Лысенко выдвинули в академики яростного борца против генетики Николая Ивановича Нуждина, которого в 1953 году избрали членом-корреспондентом.

Возразили авторитетные в академии люди – создатель молекулярной биологии Владимир Александрович Энгельгардт, физики Андрей Дмитриевич Сахаров, Яков Борисович Зельдович, лауреат Нобелевской премии Игорь Евгеньевич Тамм. Они не сочли за труд познакомиться с «научными» трудами Нуждина и доказали, что он не внес никакого вклада в биологическую науку. Он представил большой перечень трудов, но ничего самостоятельного – это были статьи со множеством соавторов. Иначе говоря, Нуждин, как водится, ставил свою фамилию под работами, выполненными его подчиненными.

– Мне не известно за членом-корреспондентом Нуждиным каких-либо вкладов в сельскохозяйственную практику, в селекционное дело, – говорил Энгельгардт, – которые можно было бы хотя бы отдаленно сравнить с вкладом других кандидатов на вакансии по генетике. Следовательно, ясно, что в нашем суждении мы должны исходить из теоретических работ члена-корреспондента Нуждина. Критерий научного потенциала ученого – частота цитирования в работах других исследователей. Просмотрев указатель авторов, цитированных в ряде монографий за последние годы по генетике, я не нашел упоминаний имени Нуждина. Я не нашел также упоминаний об этих работах, перелистав несколько ведущих журналов за последние годы. Поэтому я не могу считать кандидатуру члена-корреспондента Нуждина отвечающей тем требованиям, которые мы предъявляем к самому высокому рангу ученых нашей страны.

Следующим попросил слово Сахаров:

– В том документе, который нам выдан, есть такие слова: «Много внимания уделяет Н.И. Нуждин также вопросам борьбы с антимичуринскими извращениями в биологической науке, постоянно выступая с критикой различных идеалистических теорий… Его общефилософские труды связаны с дальнейшим развитием материалистического учения И.В. Мичурина и других корифеев биологической науки…» Дело научной совести академиков – понимать, какое реальное содержание скрывается за этой борьбой с антимичуринскими извращениями, с развитием философских трудов других корифеев биологической науки…. Я призываю проголосовать так, чтобы единственными бюллетенями, которые будут поданы «за», были бюллетени тех лиц, которые вместе с Нуждиным, вместе с Лысенко несут ответственность за те позорные, тяжелые страницы в развитии советской науки, которые в настоящее время, к счастью, кончаются.

Когда Сахаров вернулся на свое место после выступления, Лысенко громко сказал:

– Сажать таких надо!

Потом Трофим Денисович вскочил:

– Я выражаю протест президиуму за такие позорные суждения!

Но слово получил Тамм:

– Мы, несомненно, находимся сейчас в начале эпохи великих открытий биологии – установления механизма наследственности, структуры гена, механизма синтеза белков, наконец, расшифровки генетического кода. Поэтому с государственной точки зрения важнейшим является развитие этой, к сожалению, сильно отставшей в нашей стране области наук. Я должен сказать, что член-корреспондент Нуждин не только не способствовал проникновению этой науки в практику, но, наоборот, был одним из важнейших противников, тормозивших и препятствовавших этому. И мне кажется совершенно несомненной необходимость голосовать против этой кандидатуры.

Лысенко обратился к Келдышу:

– Я, Мстислав Всеволодович, выражаю категорический протест против приписывания академиком Сахаровыми каких-то позорных явлений, виновником которых были якобы Лысенко и Нуждин. Это клевета! Я заявляю категорический протест, что президиум это допускает и не прервал оратора. Здесь речь идет не о науке. Я требую: предъявите мне тогда обоснованные обвинения. Требую от президиума. Клеветники всегда найдутся!

Келдышу пришлось отвечать:

– Я думаю, что выступление Сахарова было неправильным и нетактичным. Вопросы развития биологии в нашей стране серьезно обсуждались полтора-два года назад. В результате было принято решение ЦК партии и Совета Министров. Мы будем руководствоваться в развитии биологии этим решением.

Лысенко настаивал:

– А президиум разделяет клеветническое заявление Сахарова или нет? Вы сказали, что вы не разделяете. А президиум?

Келдыш:

– Этот вопрос специально президиум не обсуждал. Но президиум считает нужным вести работу в духе постановления ЦК партии и Совета Министров, которое вам хорошо известно, Трофим Денисович.

Слово попросил Зельдович:

– Трофим Денисович Лысенко выступил, защищая свою честь. Я согласен с тем, что эта дискуссия была здесь неуместна, но, к сожалению, ни Трофим Денисович, никто другой ничего не сказали в защиту Нуждина.

На голосовании Нуждина – единственного из всех кандидатов! – прокатили.

Академики, конечно же, бросили открытый вызов самому Лысенко, олицетворявшему лженауку. Хрущев, раздраженный оппозицией Академии наук Лысенко, которого он считал полезнейшим практиком, разозлился:

– Мы разгоним к чертовой матери Академию наук, потому что наука должна быть в отраслях производства, там она с большей пользой идет…

Секретарь Новосибирского обкома Федор Степанович Горячев рассказывал, что Хрущев уже дал ему указание подыскать в области место, где разместится переведенная из Москвы Академия наук. Но осенью Хрущева отправили на пенсию, и все изменилось.

Первый секретарь ЦК Компартии Украины Петр Ефимович Шелест возмущался на собрании актива в Киеве:

– Товарищи, академик Сахаров – наш молодой замечательный атомщик-теоретик, один из создателей нашего атомного и водородного оружия, – выступил в Академии наук и сказал в адрес Лысенко, что у нас биологическая наука загнана и что товарищ Лысенко только мешает развитию биологической науки. (Шум в зале, аплодисменты.) Лысенко способствовал разгону кадров в науке сельскохозяйственной, а вообще, если взять, то у нас сельскохозяйственной науки так и нет. А что Хрущев? Вызывает прокурора: ты, Лысенко, напиши заявление, а вы, юристы, найдите такую статью, чтобы привлечь Сахарова к ответственности за нанесение оскорбления…

Когда в ЦК перестали поддерживать Трофима Денисовича Лысенко, Келдыш воспользовался этим, чтобы восстановить в правах современную биологию, да и другие науки, которые считались буржуазными и вредными. 1 февраля 1965 года на Общем собрании академии Келдыш сказал:

– На развитии биологии в большой мере отразилось монопольное положение группы ученых, возглавляемой академиком Лысенко, отрицавшей ряд важнейших направлений биологической науки и внедрявшей свои точки зрения, часто не соответствующие современному уровню науки и экспериментальным фактам… Для внедрения точек зрения академика Лысенко были использованы методы администрирования… Исключительное положение, которое занимает академик Лысенко в науке, не должно продолжаться…

2 сентября 1965 года на заседании президиума большой академии, президиума Академии сельскохозяйственный наук и коллегии Министерства сельского хозяйства рассматривались итоги проверки экспериментального хозяйства «Горки Ленинские» под руководством Трофима Лысенко.

– Мне кажется, очень важно отметить, что методическая сторона работы «Горок Ленинских» не выдерживает критики, – подчеркнул президент академии, – и не может быть такого положения, чтобы в Академии наук существовала лаборатория, которая вела бы свою работу вне требований, предъявляемых к научной работе.

Советские партийные и государственные чиновники всеми правдами и неправдами пробивались в академию. Они понимали, что рано или поздно лишатся хлебного места в аппарате, но из академии их не исключат, и будут они получать высокую зарплату, смогут пользоваться машиной и академической поликлиникой. Действительный член Академии наук – свидетельство высокого социального статуса и некая гарантия материальных благ. И вообще – одно дело пенсионер, тоскующий на лавочке у подъезда, другое – академик…

Во время академических выборов ЦК прилагал особые усилия для того, чтобы провести нужных людей. Выступать против влиятельных кандидатов уже мало решался. Но голосование оставалось тайным, и академики имели возможность проявить самостоятельность. В 1972 году академиком пытались избрать министра высшего и среднего специального образования Вячеслава Петровича Елютина. Он был директором Московского института стали и сплавов, а потом два десятка лет руководил министерством.

Против выступил ректор московского университета академик Иван Григорьевич Петровский, который видел в министре олицетворение советского бюрократизма. Избрание Елютина академиком затруднило бы полемику с ним. Но самому Петровскому выступать против своего министра было не с руки. Он обратился за помощью к выдающемуся физику-теоретику академику Михаилу Александровичу Леонтовичу.

Академиков выбирают в два этапа. Сначала за него голосуют коллеги по отделению, после чего окончательное решение принимает общее собрание Академии наук. На собрании секретарь отделения доложил, что химики проголосовали за Елютина.

– Есть ли вопросы? – поинтересовался президент академии.

Обычно вопросов не бывает. Но тут Михаил Леонтович попросил секретаря отделения охарактеризовать научные достижения будущего академика. Тот перечислил работы Елютина.

– А когда эти работы были опубликованы? – поинтересовался Леонтович.

Выяснилось, что все они появились до 1958 года.

– Но позвольте, – сказал Леонтович, – именно за эти работы мы его в 1962 году избрали членом-корреспондентом. А что им сделано с тех пор?

Секретарь отделения не знал, что ответить.

– И вообще, – твердо заявил Леонтович, – мне непонятно, как можно одновременно быть министром и работающим ученым, достойным избрания в академики!

Елютина прокатили. Академиком министр не стал. Келдышу это был неприятно. Его считали виноватым в том, что он «не обеспечил избрания одобренного в ЦК кандидата». Но он ничего не мог поделать с человеком такой порядочности и принципиальности, как Михаил Леонтович. Во время выборов в академию осенью 1946 года он написал заявление, вошедшее в историю:

«Довожу до вашего сведения, что я отказываюсь баллотироваться в действительные члены Академии наук СССР и прошу мою кандидатуру снять с баллотировки. Среди представленных в качестве кандидатов в действительные члены АН имеются уже два кандидата физика-теоретика, которые, на мой взгляд, являются несомненно достойными избрания, – это профессора И.Е. Тамм и Л.Д. Ландау. Поэтому, не желая конкурировать с этими кандидатами, я и считаю нужным свою кандидатуру снять…»

Стремившиеся в академики чиновники не обладали и малой толикой такого благородства. Во главе отдела науки и учебных заведений ЦК КПСС Брежнев держал своего давнего помощника Сергея Павловича Трапезникова. В пятидесятые годы он был директором республиканской Высшей партийной школы и одновременно главным редактором журнала «Коммунист Молдавии». В Кишиневе он вошел в команду Леонида Ильича, которая писала первому секретарю ЦК Компартии Молдавии речи и статьи.

Перед назначением Брежнев поделился со своим помощником по международным делам Александровым-Агентовым:

– Знаешь, я думаю заведующим отделом науки сделать Трапезникова. Как ты думаешь?

Александров-Агентов признавался потом, что пришел в ужас: Трапезников – безграмотный, примитивный человек. Он сказал Леониду Ильичу:

– У меня в сейфе лежит написанная Трапезниковым от руки бумага, в которой на одной странице восемнадцать грубейших орфографических ошибок. И этот человек будет руководить развитием нашей науки, работой академиков?

Брежнев нахмурился и оборвал разговор. Не сказал, что, вероятно, думал: грамотных людей полно, а по-настоящему преданных куда меньше… Трапезников был редкостным мракобесом. Горестно вопрошал:

– Что же будет с марксизмом, когда мы умрем?

Трапезников стал членом ЦК, депутатом Верховного

Совета, а мечтал быть академиком. Трапезников выставил свою кандидатуру в члены-корреспонденты Академии наук. Обществоведы его кандидатуру одобрили. Но 2 июля 1966 года на общем собрании академии против Трапезникова смело выступил академик Игорь Евгеньевич Тамм, один из выдающихся физиков, лауреат Нобелевской премии:

– Речь идет не о том, что он может быть очень хорошим начальником отдела науки. Не об этом идет речь, а речь идет о научных заслугах.

Таковых не оказалось. Трапезникова при тайном голосовании прокатили. Президент академии Мстислав Келдыш доложил о неудаче главному партийному идеологу Михаилу Андреевичу Суслову. Тот распорядился еще раз провести голосование. Трапезникова опять провалили. Через десять лет, в 1976 году, он стал членом-корреспонден-том Академии наук. В полные академики так и не пробился, зато попортил немало крови подчиненным ему ученым.

Брежнев и его политбюро демонстрировали полнейшее уважение Келдышу. Относились к нему с уважением, потому что его мнение было столь весомо, столь авторитетно, что не замечать этого было нельзя. И власть это понимала и признавала. И он, конечно же, обладал колоссальным умением убеждать.

Келдыш держался очень самостоятельно. Может быть, еще и потому, что математик – в отличие от инженера, конструктора, создателя ракет – не так сильно зависит от расположения начальства. Математику не нужны ни заводские корпуса, ни лаборатории, ни полигоны. И Келдыш упрямо отстаивал свои позиции, не боялся ссориться с начальством.

На заседании президиума Совета Министров первый заместитель главы правительства Дмитрий Степанович Полянский ему сказал:

– Вы просите так много средств на развитие научных исследований, но ведь у вас в науке так много бездельников.

Келдыш тут же ответил:

– Во-первых, я совершенно не согласен с вашим заявлением. Во-вторых, я считаю, что бездельников в государственном аппарате значительно больше.

Косыгин его поддержал:

– Правильно он нас уел.

Келдыш тратил много времени на изучение других отраслей науки, подолгу беседовал с академиками, вникал в их нужды.

– Его характерная черта, – отмечает лауреат Нобелевской премии академии Жорес Иванович Алферов, – способность войти в курс дела, разобраться в проблемах в чужой области, в которой он сам непосредственно не работал.

В 1971 году Алферов вернулся после шестимесячной работы в США. Он уже занимался исследованиями полупроводниковых гетероструктур, которые в 2000 году были отмечены Нобелевской премией. И вот в институт, где он работал, приехали президент Академии наук, вице-президенты, главный ученый секретарь и много других ученых.

Алферов заведовал сектором. В его крохотный кабинет набились все великие научные мужи. Директор института предупредил:

– Жорес, у тебя три минуты.

За три минуты Алферов должен был рассказать о тех работах, которые он вел. Алферов посмотрел на Келдыша и спросил:

– Как доехали? Как себя чувствуете?

– Хорошо.

– А как вам Ленинград?

Ну, о чем можно говорить, если у тебя три минуты? Мстислав Всеволодович посмотрел на Алферова и сказал:

– У вас столько времени, сколько вы считаете необходимым.

Президент Академии наук провел в лаборатории два с половиной часа. И с тех пор Алферов всегда ощущал его поддержку и внимание. Он сыграл важнейшую роль в избрании Алферова – на следующий год – членом-коррес-пондентом Академии наук.

Каждый сотрудник мог прийти к Келдышу и посоветоваться, и он помогал. Работать с ним было страшно интересно и увлекательно. Но если сотрудник не выполнил задание и еще пытался это скрыть, то Келдыш переставал обращать на него внимание. Это было самое страшное наказание. Он не спускал даже малейшей оплошности.