151. 27 февраля 1936 г.

Париж – Берлин

Любовь моя, счастье мое чудесное, по словам Кука, я выезжаю в 22.45 и прибываю на Шарлоттенбург в 17.19, так что, если погода хорошая и нет насморчка – в субботу, значит, в девятнадцать минут шестого. В понедельник (сегодня четверг, вечер) я завтракал с Софой в русском ресторанчике, она опять рассказывала с ненавистью о Ратнер (которая, по словам Раисы, в свое время, т. е. месяца три тому назад, добывала и добыла деньги для Софы же: за борт, как выразился бы тот же Джойс). Я взял тот тон с нею, который ты в письме наметила. Она сказала: «Все это нужно было мне говорить, когда мне было восемнадцать лет; теперь поздно». На чтение мое у Ридель она не явилась. Засим я заехал за Ириной и с нею в ее лимузине поехал с корректным визитом к Бунину, который принял нас в вишневой пижаме, – мешки под глазами, простуда, тоска, – и угостил самоским вином. Мы посидели с четверть часа (собственно, визит был предназначен Марии Вере Николаевне, которая, однако, отсутствовала) и поехали к Jones’у – такой магазин. Вернувшись домой, нашел у себя Дастакияна, которого скоренько увел по направлению к бульвару Мюра, где таким образом пришлось изобрести визит (к Каминкам). Вернувшись опять домой, нашел то же общество, которое было в прошлый понедельник, и обсуждался вопрос «святости и творчества». Милее всех был Ладинский, похожий на старого, потерявшего голос петуха, – смирного петуха. Разошлись в половине третьего. Во вторник было французское чтение, более чем удачное, и я после этого лег спать в девять часов, донельзя утомленный (длилось с трех до восьми, tout compris!). Вчера завтракал в «Куполе» с Татариновой; в три часа там же встретился с Анной Натановной, с которой сидел до четырех, после чего явилась симпатичная, но безнадежно рыжая Зельдович, проводившая меня до метро. Вечером было собрание у Марсель: он читал свою новую пьесу, совершенно бездарную, с музыкальным немецким эмигрантом в главной роли. В полночь заехали на обратном пути в кафе, где собрались Керенский, Алдановы, Тэффи и еще много других. Сегодня говорил с Рудневом о «Совр. зап.»: он хочет непременно «Чернышевского» для следующего номера. Будет писать старику насчет мемуаров, – обещал. Прощался с Кянджунцевыми, потом побывал в Бельгийском консульстве. Затем купил тюльпанов и под проливным, украшенным снегом дождем пошел с визитом к Mme Ridel (она, кстати, кузина Понсе, амбассадера), где провел очень приятный и полезный час. Завтра увижу Полана и Слонима, а вечером пущусь в обратный путь. С мучительнейшей нежностью думаю о тебе, моя душка. И о моем маленьком. Кажется, придется послать это письмо авионом, а то оно не поспеет. Мне хочется в Берлин. Получил письмо от Лонга, что все в порядке. Идет дождь, чмокает в саду за окном; устал. Я тоже.

Когда-то Теффи, дебелая и белошеяя, сидела в «Бродячей собаке», в декольте на сорок восемь персон, и приблизительно столько же молодых людей с проборами присасывались все вместе к ее плечам, а теперь это страшноватенькая старуха с лицом, необыкновенно похожим на галошу. Слышу голос Шермана, пришел к Зензинову. До скорого, моя душенька, уж не знаю как целую тебя.

В.