213. 5 мая 1937 г.

Париж, авеню де Версаль, 130 —

Берлин, Оснабрюкерштрассе, 21

Му love, любовь моя милая, отмечу, что в твоем последнем (otherwise, delightful) письме нету ни слова о твоем отбытьи.

О паспорте: разумеется, я беру перми и для тебя, и для себя (Родзянко, кстати, хорошо помнит Евсея Лаз. Это грузный, широкоплечий мужчина с бородой и черными очами, – он приходится Мар. Павловне племянником). Меня очень беспокоит, что до сих пор не получил это разрешение (дающее сразу право на «французский» паспорт), ибо прошение я подал еще в феврале, а в марте узнал, что дело в ходу и оборачивается благоприятно. Сегодня Родзянко отправился по этому делу в Сюртэ, и завтра я должен с ним опять говорить. Если бы мы, как предполагалось, поехали в Фавьер, т. е. пребывали во Франции, все вообще было бы очень просто – спокойно ждали бы это перми. Если же до отъезда его не получу, то придется паспорта послать сюда из Чехии. В пятницу потеку в чешское консульство (говорят, что не беда, если виза опоздает на два-три дня против срока). Меня безумно волнует, что я не знаю ни куда, ни когда ты едешь, ни куда, ни когда ехать мне (эти «ни» получили двойную нагрузку, как видишь). Неужели ни 8-го, ни 10-го мы еще не будем вместе. Please, hurry up, ту love! Fve had quite, quite enough of this s?paration. Ни слова от мамы, – что тоже меня сильно беспокоит. Очень ясно вижу твою встречу с Леной.

Сегодня буду вечером диктовать Раисе в машинку «Printemps ? R», которую Denis Roche очень старательно и неразборчиво переписал, как старый француз, от руки. Глебу я написал так, между прочим: «Искренне благодарю вас за вашу энергичную и дальновидную помощь». Дурак, боюсь, не обидится. Мой «Дар» гремит. Руднев мне сделал маленькую сцену, что я поместил отрывок без спроса. Успею ли я сдать ему вторую главу до 1 июля? Все зависит от того, когда я отсюда выберусь (ибо здесь я совершенно не способен работать, хотя замыслов тьма, – и еще сегодня сделаю попытку хотя бы начать задуманный рассказ). Завтра встречаюсь с Люсей – который, как водится, будет мне задавать вопросы, на которые лучше меня знает ответы. Как-то он мне звонил, спрашивая, не могу ли я с ним немедленно встретиться, чтобы ему одолжить сто франков, которые у него просит знакомый, а потом через четверть часа позвонил вновь, чтобы отменить, – я так и не понял, в чем, собственно, дело. Some subtle move, I pr?sum?. Хорошо, – сеточку не буду покупать, но зато tub – непременно, правда? Мне делается душно от счастья, когда думаю, как увижу тебя и маленького моя[135]. Целую моего маленького. На ручки беру моего маленького. Маленький мой! Душенька мой! Три столетья с половиной прошло с тех пор, как я его водил гулять, – по улицам, которых никогда в жизни больше не увижу.

Демидов, этот бородатый глист, со мной холодно-любезен – зато П. Н. несколько «отошел» после моего последнего contribution, – а то воспринял моего Черныша как личную обиду, ибо сам сейчас занимается той эпохой. (Сейчас был звонок телефонный. Иван. «Хотя вы, дорогой, все это и списали откуда-то – но прекрасно!») Зеку вижу очень редко. Он кисл и как-то потерян. Взял у Раисы серебряную вазочку. Желтые башмаки отдал в починку – разинулись. Люблю тебя, моя жизнь.

В[136].