14. Эмиграция из России в США

В условиях достаточно жесткой национальной политики государства проживавшие в Российской империи евреи – и большинство, в черте оседлости, и меньшая часть, сумевшая закрепиться во внутренних губерниях, – должны были ответить себе на вопрос, сформулированный когда-то по другому поводу Чернышевским: что делать?

В очерке «Евреи и власть» читатель уже познакомился с некоторыми из ответов. Перечисленные варианты – в диапазоне от сотрудничества с угнетавшей евреев (и не только их) властью до борьбы за ее свержение – лежали в плоскости внутрироссийской парадигмы. Но существовал и принципиально иной путь, который предполагал не просто попытку вырваться из Черты в относительно свободное внутреннее пространство страны (где, по сути, евреев ждали новые ограничительные меры), а более решительный и отчаянный шаг – выезд за границу самой империи. В некотором смысле это был новый Исход, бегство от фараона, от бесконечной череды ограничений, а главное – от состояния неполноправного, «второсортного» народа.

Конечно, конкретный житель Черты, в конце XIX или в начале ХХ века решившийся на эмиграцию, на связанные с этим риски и тяготы, вряд ли смотрел на ситуацию с философских позиций, думая о проблеме выбора пути для целого народа. Но поскольку эмиграция постепенно начала приобретать довольно значительные масштабы, она действительно стала превращаться в выбор народа. Точнее, в один из вариантов выбора, стоявшего перед обитателями Черты.

Оценивая эмиграцию евреев из России как социально-общественное явление, мы задаемся, как правило, двумя вопросами: в чем заключались ее причины и каковы были ее направления. Надо заметить, что ответы на них, как и сами вопросы, будут связаны самым непосредственным образом: именно от причин зависело то, в каком направлении в то или иное время покидали Россию ее вчерашние граждане – если возможно применять такое наименование по отношению к жителям страны, лишенным многих гражданских прав.

В тех случаях, когда исход из России был вызван ростом национального самосознания, когда он был результатом понимания миссии еврейского народа или, по крайней мере, желанием участвовать в возрождении евреев именно как народа, – путь должен был лежать в Эрец Исраэль, в Палестину, как тогда называлась заветная для евреев земля их предков. Обстоятельства возникновения и развития этой ветви еврейского общественного и политического движения описаны в главе, посвященной зарождению сионизма на рубеже ХХ века.

Но не всегда и не все представители еврейских общин мира, и российского еврейства в частности, были уверены в возможности возрождения государства именно в том месте, где некогда существовал древний Израиль. Подчеркнем: речь здесь идет именно о вере в возможность, а не о целесообразности. Именно поэтому возник в свое время план «Уганда», предлагавший евреям эмиграцию в Кению, и другие экзотические проекты. Кроме того, далеко не все евреи были всерьез увлечены идеями сионизма; гораздо больше они думали о решении своих собственных жизненных проблем и проблем своей семьи. И тогда их взгляды устремлялись туда, где открывались перспективы – подлинные или мнимые, – где были шансы устроить свою жизнь, навсегда освободившись не только от унизительного статуса иноверца, но и от нищеты. Так в эпоху Черты стал формироваться и расти поток евреев, пытавшихся эмигрировать в США.

Вот что пишет в книге «Моя жизнь» Голда Меир[83]: «В 1903 году – мне было лет пять – мы вернулись в Пинск. У отца, который никогда не унывал, появилась новая мечта. Ничего, что ему не повезло в Киеве, – он поедет в Америку. “А голдене медине” – “золотая страна” называли ее евреи. Там он разбогатеет».

Как видим, потенциальным еврейским эмигрантам Америка представлялась не просто новой страной проживания, страной с большими возможностями и перспективами, но страной, где золото – буквально под ногами, и стоит лишь достичь ее, как самые несбыточные надежды воплотятся в жизнь. И хотя детство Голды Меир, о котором она вспоминает, пришлось на начало ХХ века, стремление евреев Российской империи попасть в «goldene medine» зародилось еще раньше, в 80-е годы XIX века.

Что же послужило тогда причиной – или причинами – многочисленной стихийной эмиграции евреев в Америку?

Основных, вероятно, было две, и главной принято считать еврейские погромы, прокатившиеся по западным и южным губерниям империи в 1881 и 1882 годах и связанные с реакцией на убийство террористами императора Александра II. Еще больше усугубили ситуацию введенные его сыном Александром III в 1882 году Временные правила, которые, как уже было сказано в очерке о законодательстве, отменяли некоторые ранее существовавшие вольности: в частности, запрещали евреям вновь селиться в деревнях, приобретать недвижимость и арендовать землю вне местечек и городов, сокращали возможности торговли, вводили запреты на профессии и ограничивали поступление еврейской молодежи в учебные заведения.

В дальнейшем эмиграцию стимулировали новые правовые притеснения: выселение евреев из Москвы и Московской губернии в 1891 году, еще большее сокращение процентной нормы для поступления в учебные заведения. Подталкивали евреев к новому исходу и волна погромов (Кишиневский в 1903 году и погромы, связанные с русско-японской войной и революцией 1905–1907 годов), и обострение антисемитских настроений во время «дела Бейлиса» (1911–1913 годы), и другие события.

Второй причиной, повлекшей за собой массовую эмиграцию, стали специфические социально-экономические условия, сложившиеся в черте оседлости. При постоянном росте еврейского населения в местечках все труднее было найти работу, а селиться в деревнях и заниматься сельским хозяйством евреям было запрещено. Не лучшим было и положение евреев в разрешенных для проживания городах, где многие превращались в людей без определенных занятий и перебивались случайными заработками. Легко понять, почему в таких условиях полумифический образ «голдене медине» занимал воображение многих российских евреев и отчего так быстро и легко распространялась в еврейском мире мечта о земле сказочных возможностей, расположенной на противоположной стороне земного шара.

Для самой Америки жители черты оседлости, устремившиеся туда в конце XIX века, стали уже третьей волной еврейской иммиграции. Развитию ее благоприятствовали сдвиги, происходившие в экономике Соединенных Штатов. Быстрый рост американской промышленности с ее ориентацией на выпуск массовой стандартной продукции, большое количество технических нововведений, высокий уровень механизации производства увеличили спрос на квалифицированную рабочую силу. С другой стороны, связанная с индустриальным ростом потребность в промышленном и топливном сырье требовала огромных человеческих ресурсов для тяжелого, неквалифицированного труда. Проще говоря, Америка испытывала потребность в дешевой рабочей силе, которую могла обеспечить только миграция из менее развитых в промышленном отношении стран. И на том этапе экономического развития США доля занятости представителей «новой» иммиграции составила в основных индустриальных отраслях более 60 %.

Принципиальной особенностью еврейской эмиграции можно назвать ее семейный характер. Обычно после приезда в Америку одного из членов семьи (как правило, мужчины в трудоспособном возрасте) начиналась подготовка переезда его родственников, а иногда и друзей и даже просто вдохновленных примером земляков. Этот фактор определил особенность половозрастного состава еврейской миграции. На рубеже ХХ века женщины составляли 43,4 % евреев-мигрантов, в то время как среди представителей нееврейских переселенцев этот показатель был существенно ниже. Количество детей младше 14 лет среди приезжавших в США евреев могло достигать 25 %, что также свидетельствует о семейном характере еврейской эмиграции.

К концу XIX века процедура самого переезда стала относительно доступной для многих жителей Западного края – денег от продажи нажитого поколениями имущества уже хватало на оплату путешествия. Многие, кроме того, рассчитывали на помощь европейских и американских благотворительных организаций.

До 1914 года путь российских эмигрантов обычно начинался с городов, лежавших на пересечении нескольких железнодорожных маршрутов, например, с Киева, Варшавы или Бродов. Затем путь лежал вглубь континента, чаще всего в Вену, Берлин или Бреслау, а оттуда уже в какой-нибудь портовый город. Крупнейшими портовыми городами, в которых эмигранты из Восточной Европы обычно садились на корабль, плывущий в Америку, были Гамбург, Бремен, Амстердам или Антверпен. Особого упоминания заслуживает маршрут, проходивший через Англию: из Гамбурга или Бремена по Северному морю эмигранты плыли до Лондона, а затем, на судах английских морских линий, – из Ливерпуля в Нью-Йорк. Такой вариант обходился дешевле прямого сообщения из германских портов; к тому же, именно в Великобритании эмигранты могли рассчитывать на помощь англо-еврейских благотворительных обществ. Несмотря на то что у русских евреев существовала возможность добраться до Америки напрямую из какого-нибудь российского портового города, например из Либавы, этот путь был не так прост: здесь необходимо было предъявлять российский паспорт, доказывать легальность выезда семьи из страны.

Более безопасным считался технически несложный незаконный переход российско-немецкой границы. Он не только избавлял эмигрантов от всех тягот и затрат, связанных с приобретением документов, но и позволял им избежать тщательной проверки со стороны немецких чиновников, относившихся особенно придирчиво к обладателям российского паспорта. Трудности получения самого паспорта для выезда состояли и в длительности его оформления, и в высокой цене, и в возможном отказе – например, если эмигрировал молодой человек призывного возраста, а в многодетных семьях так было почти всегда. Поэтому распространенной стала практика тайного перехода границы под руководством специально этим занимавшихся (и неплохо на этом зарабатывавших) людей.

Информацию о том, как решать многочисленные «технические» проблемы переезда, выходцы из Черты могли найти в русско-еврейской периодической печати, в разделах «Заграничная хроника», «Эмиграция» и т. п., а также в специальных брошюрах: «Путь эмигранта через европейские страны», «Медицинский осмотр эмигрантов», «Наставления к получению заграничного паспорта». Встречались и «методички», посвященные определенному маршруту, например изданная в 1911 году в Петербургской типографии «Лурье и К°» брошюра «Либава. Указания для эмигрантов, направляющихся через этот порт».

В этих пособиях были детально описаны маршруты, требования иммиграционных чиновников, условия пребывания на контрольно-пропускных пунктах. С 1907 по 1914 год в Петербурге на идише выходил информационный бюллетень «Der Yiddisher Emigrant», где публиковались практические советы по эмиграции. Расхожий сюжет об опасностях пересечения границы и обманах со стороны проводников был непременной составляющей многих иммигрантских рассказов, воспоминаний и художественных произведений. У некоторых авторов подобные описания принимали характер приключенческой истории, что было полностью востребовано в среде читателей – недавних нарушителей, которые с радостью узнавали себя в таких историях.

Посадке на судно обязательно предшествовал медицинский осмотр. Федеральным иммиграционным законом США от 3 марта 1891 года всем пароходным компаниям, осуществлявшим перевозку мигрантов, было предписано проводить медосмотр пассажиров дважды: до посадки и после прибытия в американский порт. Кроме того, пароходная компания объявлялась ответственной за содержание и питание своих пассажиров. Если иммигранта «заворачивали» по медицинским показаниям на контрольно-пропускном пункте по прибытии, компания, доставившая его в США, была обязана осуществить обратную перевозку. После решения Конгресса 1893 года иммигрантов стали подвергать еще и тщательному допросу, прежде всего о здоровье, а впоследствии и о целях приезда, предполагаемой возможности трудоустройства и проживания в США.

Само путешествие обычно занимало от 13 до 20 дней. В большинстве своем малообеспеченные, еврейские эмигранты из России не могли себе позволить дорогие билеты, поэтому основная масса ехала 4-м классом, на палубе. Нет практически ни одного воспоминания или художественного произведения о путешествии в Америку, где автор опустил бы детальное и натуралистичное описание своего плавания: приступы морской болезни, невыносимые условия и опротивевшее однообразие. Приведем поэтому только часто цитируемые воспоминания Самуэля Коэна, прибывшего в Америку в начале 1880-х:

«Штормило. Судно качало и трясло. Иллюминаторы пришлось закрыть во избежание проникновения воды. От запаха дезинфицирующих средств трудно было дышать. Я продолжал беспокойно метаться. Я немного приподнялся на койке. С верхней койки на меня полилась чья-то рвота… Никакого уединения. Мужчины, женщины, дети – все смешались… Больше всего мы страдали от недостатка воды. Каждый из нас запасался банкой воды вечером. Только на такое количество можно было рассчитывать до вечера следующего дня. Через несколько дней количество воды, которое получал каждый, сократилось, но сразу же стало известно, что за дополнительную плату можно было достать еще воды».

Отметим, что к 1900-м годам условия пребывания на судах стали значительно лучше, путешествие сократилось до десяти, а иногда и до шести дней. Этому во многом способствовала конкуренция между пароходными компаниями.

Но испытания, выпадавшие на долю вырвавшихся на свободу обитателей черты оседлости, не заканчивались пересечением Атлантики. Земля, на которую они ступали, вовсе не была усеяна золотом. Прибывшим практически из другого мира переселенцам нелегко было устроить свои многодетные семьи, найти работу. Уровень образования и квалификации, жизненный опыт – все это было у иммигрантов иным, создавало для них бесчисленные трудности. В поисках работы, не требующей специальной квалификации, многие пытались освоить занятия, знакомые им по прошлой жизни, например работу торговцев вразнос. Но и в этом случае необходимо было привыкать к более тяжелым условиям, к самой высокой в мире степени интенсификации труда, с которой переселенцы никогда прежде не сталкивались. Мемуары, литературные очерки повествуют об этом изнурительном деле, о том, насколько непроста была работа разносчиков или педдлеров (peddlers), постоянно рисковавших повредить спину бесконечным тасканием тяжестей.

И все же, несмотря на непрестижность такого занятия, многие иммигранты предпочитали лоток или тележку с товаром душным мастерским или изматывающим конвейерам промышленного производства, где царствовала потогонная система.

Описания невыносимых условий швейных мастерских, куда попадали бывшие портные черты оседлости и их собратья, не нашедшие себе другого применения, можно встретить в произведениях Либина, Кобрина, Рейзена, Аша, Кагана и других бытописателей нью-йоркского Ист-Сайда – района, где селились многие эмигранты из Российской империи. Открытием для американской читающей публики стал перевод на английский язык стихотворений Мориса Розенфельда «Песни гетто», лирический герой которых передавал ощущение безысходности и механистичности существования работников мастерских. Переводивший Розенфельда Лео Винер даже сравнил его поэтический цикл с поэзией Данте. Но если великий Данте говорил об аде, который ждет человека после смерти, то в стихах Розенфельда представал ад земной.

Сложности, связанные с работой, с поиском средств к существованию, были не единственным открытием, ожидавшим новых переселенцев. Непривычным было все, даже те области, в рамках которых вчерашние жители Черты никак не ожидали конфликта и дискомфорта.

Являясь частью общего иммиграционного потока, вливавшегося в США, евреи из Российской империи, безусловно, обладали многими его характерными чертами. Но были у них и определенные индивидуальные особенности. Религиозная принадлежность «новых» иммигрантов автоматически приписывала их к религиозному меньшинству – каковым они, собственно, и являлись по отношению к протестантскому большинству коренного населения. Пришлось им столкнуться и с дополнительной проблемой: немецкие евреи, представители второй иммиграционной волны (1820–1880 годов), в большой степени поддерживали реформистский иудаизм, который их восточноевропейским собратьям казался едва ли не вероотступничеством.

Доходило до вопиющих, с точки зрения российских евреев, случаев. Например, на страницах периодического издания «Восход»[84] корреспондент из Америки сообщал, что еврейская реформистская община в Сент-Луисе приняла решение вернуться снова к субботнему богослужению вместо введенного ею воскресного. По этому поводу была создана специальная комиссия, которая должна была решить, можно ли вообще заменять субботнее богослужение воскресным. Российское же еврейство, как и их собратья из Польши, оставалось верным ортодоксальным религиозным и национальным традициям, что часто воспринималось американцами, как фанатизм и религиозный обскурантизм.

Во многом эта религиозная и культурная обособленность объяснялась спецификой расселения и проживания евреев в Российской империи. Большинство их обитало в небольших городах и местечках Черты; их контакты с неевреями ограничивались в основном деловыми вопросами. В отдельные периоды лишь 4 % евреев империи обладали правом селиться в губерниях европейской части России за пределами Черты – то есть могли получить опыт длительного совместного проживания и общения с нееврейским населением; другие же – более чем 90 % – были не вполне готовы к столь резкой перемене образа жизни.

Феномен шока от столкновения с иной культурой и религией зафиксирован во многих воспоминаниях, письмах, художественных произведениях, описывающих психологию «зеленых», неопытных иммигрантов. В знаменитом романе «Мальчик Мотл» Шолом-Алейхем передает впечатление от города, увиденного глазами ребенка:

«Трах-тарарах-тах-тах-тах! Тах! Дзинь-дзинь-дзинь-глин-глон! У-а! У-а! У-а! Ду-ду-ду-ду-д! Фью! Ай-яй-яй-яй-яй! И снова: трах-тах-тах! И вдруг врывается визг недорезанной свиньи: хрю-хрю-хрю! Таковы были звуки, ошеломившие нас в первую минуту, когда мы прибыли в Нью-Йорк. ‹…› Въезд в Нью-Йорк ужасен! Сама по себе езда не так страшна, как пересадка из одного вагона в другой. Только как будто бы сели, – и уже вы летите, как орлы, где-то в вышине по длинному узкому мосту, – убиться можно! Это у них называется “элевейтор”. Думаете, это все? Не торопитесь! Вылезаете из “элевейтора”, пересаживаетесь в другой вагон, спускаетесь по лестнице, словно в погреб, и летите уже под землей, да так быстро, что в глазах мелькает. Это уже называется “цобвей”»[85].

Но, несмотря на этот шок, еврейские иммигранты начинали вживаться в новый для них мир, нередко используя при этом формы и способы, привычные им по жизни в черте оседлости. Прежде всего, они старались селиться в городах (поскольку сами были преимущественно выходцами из местечек и городов) и устраиваться в одном районе. Живя в еврейском квартале, они могли рассчитывать на помощь и просто общение на родном языке, могли посещать синагогу, покупать кошерную еду или приглашать для детей хорошего меламеда[86]. Возрождавшееся таким образом «гетто» уже могло предоставить вновь приехавшим иммигрантам рабочие места.

А потом начинал действовать знаменитый «плавильный котел», постепенно превращавший выходцев из разных стран, носителей разных культур в единый народ. Но, в отличие от предыдущей родины, теперь никто не приходил к бывшим обитателям Черты в форме полицейского или жандарма, требуя неукоснительного исполнения репрессивного по отношению к евреям законодательства.

«Голдене медине», как оказалось, не была усыпана золотом. Но она оправдывала другое ожидание народа, вырвавшегося из Черты, – давала возможность свободного развития, когда успех каждой семьи, каждого человека, проделавшего непростой путь из России в Америку, зависел в первую очередь от его труда, старания, энергии и способностей.

А с этим «товаром» у переселенцев из Черты все было в порядке. Поэтому и в американском «плавильном котле» они смогли играть роль той самой «щепотки соли», о которой так точно сказал Эренбург.

Светлана Владимировна Пахомова

культуролог, специалист по израильскому и еврейскому кино, научный сотрудник Музея истории евреев в России. Окончила Российско-американский центр библеистики и иудаики РГГУ, прошла стажировку в Международном институте им. Ротбера (Еврейский университет в Иерусалиме).

Голда Меир. Первый известный фотопортрет в Пинске. 1904 г.

Титульный лист. «Либава, Указания для эмигрантов, направляющихся через этот порт». Издание Центрального комитета Еврейского колонизационного общества. С-Петербург, 1911 г.

Медосмотр мигрантов, прибывающих в США, на острове Эллис в бухте Нью-Йорка

Эмигранты на пароходе, пересекающем Атлантику

Еврей-разносчик в Ист-Сайде. Нью-Йорк, около 1900 г.

Еврейский рынок в Ист-Сайде. Нью-Йорк, около 1900 г.

Большинство иммигрантов ютились в многоквартирных домах в Бруклине. Фото из фондов Бруклинской Публичной библиотеки