10. Наветы

Жизнь евреев России в период существования черты оседлости сопровождалась не только запретами и ограничениями, одним из ключевых элементов которых и была собственно Черта. Как и в других странах, евреи эпохи рассеяния подвергались прямым гонениям и нападкам, иногда принимавшим самые криминальные формы. Одной из таких форм стал «кровавый навет» – обвинение в ритуальном использовании крови, берущее свое начало в средневековой Европе тех времен, когда иудеев преследовала христианская церковь. Связанное с богословскими утверждениями и выводами христианских теологов, оно стало удобным инструментом для разжигания религиозного фанатизма черни, готовой направить свою злобу и агрессию против тех, кого эти теологи (и идеологи) объявят врагом.

Так же, как и в Европе, в Российской империи инициатором гонений на евреев была церковь. Связывая веру христиан с чудодейственными свойствами «крови Христовой», духовенство побуждало приписывать такие же представления и евреям, которые, по утверждению православных пастырей, были убеждены в магической силе крови, и не только Иисуса, но и других христианских святых и мучеников. Этот миф находил отклик и в душах необразованных крестьян, и в сознании интеллектуальной элиты. Он поддерживался не только распространявшимися слухами, но и «научной» литературой. И самую пагубную роль в этом мифотворчестве играла готовность перешедших в христианство иудеев любой ценой доказать свою преданность новому религиозному руководству. Иногда такой ценой становилось участие в обвинении своих прежних соплеменников.

Одним из самых известных примеров такого «разворота» стала судьба греческого монаха Неофита – бывшего раввина, написавшего на рубеже XVIII и XIX веков провокационную книгу «Христианская кровь в обрядах современной синагоги»[68]. Но часто и в дальнейшем, стремясь вывести борьбу с еврейством на уровень самого страшного теологического обвинения, церковь привлекала к этим процессам новообращенных евреев, знавших священные книги, читавших на иврите и претендовавших на владение тайными знаниями, полученными в иудейской среде.

Еще одна особенность «кровавого навета» заключалась в том, что начинались связанные с ним события, как правило, весной, в период иудейской и христианской Пасхи. Первое известное обвинение евреев в ритуальном убийстве, относившееся по времени к эпохе черты оседлости, было связано с так называемым «Сенненским делом», оставшимся в истории как пример возбуждения уголовного процесса против евреев не на основании каких-либо конкретных улик, а в связи с одним лишь слухом о том, что им якобы нужна христианская кровь. Кстати, в качестве эксперта и свидетеля обвинения к делу был привлечен выкрест.

Началось все с того, что в 1799 году, незадолго до еврейского праздника Песах[69], в небольшом уездном городке Сенно Могилевской губернии, в 50 верстах от Витебска, вблизи содержавшейся евреями корчмы был обнаружен труп женщины с многочисленными колотыми ранами. Кровь на одежде убитой при этом отсутствовала. Следствие обвинило в убийстве четырех евреев, находившихся в то время в корчме. Уголовный департамент использовал в качестве акта «экспертизы» показания крещеного еврея Станислава Костинского, который представил следствию две еврейские книги «Шульхан Арух» (кодекс положений иудаизма, описывающий в деталях практику соблюдения религиозной традиции). Собственным извращенным переводом некоторых фрагментов книг эксперт доказывал наличие в их текстах темы ритуальной крови. Дело, тем не менее, пришлось прекратить, поскольку, как гласили документы, «по следствию ничего не открылось».

Однако спустя некоторое время по инициативе русского поэта и государственного деятеля, президента Коммерц-коллегии, академика и в то же время известного юдофоба Гавриила Державина, судебное преследование было возобновлено. Державин прибыл в Могилевскую губернию по приказанию Павла I, чтобы разобрать жалобы евреев местечка Шклов на притеснения со стороны владельца окрестных земель генерала Зорича. Хотя вина Зорича была очевидна, Державин защищал его, воспользовавшись при этом «сенненским делом». В своих донесениях царю он писал о том, что дело это «обвиняет всех евреев в злобном пролитии, по их талмудам, христианской крови». Убеждение Державина было основано на изучении уже имевшейся к тому времени литературы. В 1772 году, сразу после того, как первые регионы Речи Посполитой вошли в состав России, в церковной типографии на Волыни были напечатаны «Басни Талмудовы, от самих жидов указанные», а вслед за этим, в 1787 году, в Петербурге были изданы «Обряды жидовские».

Император, однако, настояниям Державина не внял, и «Сенненское дело» было окончательно прекращено. Но уже в следующее царствование история с обвинениями повторилась, причем в нескольких местах. Над чертой оседлости пронеслась буквально эпидемия подготовленных «сверху» ритуальных процессов, а 1816 год и вовсе стал в Западном крае и Царстве Польском годом «ритуальной вакханалии» – как будто опытная рука сеяла в массы ядовитое семя средневековья.

В десятые годы XIX века, после того как Россия присоединила Кавказ, несколько случаев «кровавых наветов» имели место и на этой территории. Один из них произошел в 1814 году в Баку. В его основе лежало существовавшее у мусульман поверье, будто еврейские дети рождаются слепыми и, чтобы они прозрели, им нужно смазать глаза кровью иноверца. Группа фанатичных шиитов обвинила небольшую еврейскую общину в убийстве с этой целью мусульманского ребенка. Были жестоко избиты раввин и его брат. Предотвратить погром удалось буквально в последнюю минуту благодаря вмешательству русского военного коменданта.

А через пару лет, в предпасхальные дни 1816 года, получило ход «гродненское дело» – обвинение евреев этого белорусского города в ритуальном убийстве христианского ребенка. Следствие началось после того, как вблизи Гродно крестьяне обнаружили тело девочки из одной местной христианской семьи. Расследование велось крайне тенденциозно. Свидетелем выступал выкрест, унтер-офицер Павел Савицкий, который заявил, что христианская кровь нужна евреям для обмазывания притолок перед наступлением пасхальных празднеств. Евреи направили в Петербург депутацию с жалобой, в которой отмечалось, что причиной возникновения дела является неприязнь части польского населения к евреям за их верность русскому правительству.

К счастью, повторным врачебным освидетельствованием было установлено, что ребенок умер от апоплексического удара и что «у оного ребенка кровь не источена». 28 февраля 1817 года было оглашено высочайшее повеление, коим запрещалось обвинять евреев «в умерщвлении христианских детей по одному предрассудку, будто они имеют нужду в христианской крови». Гродненская история благополучно закончилась.

Самым длительным из известных в истории России XIX века судебных процессов по обвинению евреев в ритуальном убийстве было «велижское дело», тянувшееся 12 лет.

Возникновению этого дела предшествовали события, далекие от уголовных, но оказавшие существенное влияние на развитие ситуации. В 1822 году живописец Александр Орловский по заказу католиков Велижа (ныне Смоленская область) написал картину «Жиды, выцеживающие кровь из тела замученного ребенка», воскресив в памяти населения судебный процесс, состоявшийся в польском городке Ленчицы двумя столетиями ранее. Желая осовременить образы, художник придал одному из евреев, изображенных на картине, портретное сходство с местным жителем. Картина была выставлена на фасаде местной церкви. По жалобе евреев власти сняли картину, однако в следующем году Орловский написал еще один вариант того же сюжета и вновь изобразил на нем местных евреев, включая раввина. На этот раз местные христиане потребовали оставить картину на месте, и снять ее не удалось.

Через несколько недель, в апреле 1823 года, в Велиже был обнаружен труп заколотого трехлетнего ребенка. Поскольку событие произошло в дни еврейской Пасхи, оно сразу же приобрело религиозно-мистическую окраску. Нашлась и «свидетельница» – развратная нищенка Терентьева, которая показала, что в день исчезновения ребенка видела, как его вела за руку еврейская женщина. Дело было передано в Витебский губернский суд, который за неимением улик его закрыл. Арестованных евреев выпустили, а Терентьеву присудили к церковному покаянию «за блудное житие».

Однако при поддержке генерал-губернатора князя Хованского и по приказу Александра I следствие в 1825 году было возобновлено. Терентьеву арестовали, и на сей раз она показала, что вместе с двумя другими женщинами-христианками сама принимала участие в ритуальном убийстве мальчика. Женщины также были допрошены, и, несмотря на то что в своих показаниях они противоречили друг другу и себе самим, более 40 местных евреев оказались в тюрьме. Нагнетанию антиеврейских настроений способствовали и ложные показания группы крещеных евреев, один из которых даже представил следствию рукопись на иврите с описанием якобы ритуального обряда, сопровождающего убийство христианских детей. Когда выяснилось, что книга, на самом деле, описывает правила ритуального убоя скота и птицы, свидетель по решению суда был наказан отдачей в солдаты. Следствие было прекращено еще раз.

Через два года объявился новый эксперт, также крещеный еврей, который вызвался «изобличить велижских жидов», но Государственный совет, признав, что «такого рода исследования возбранены помянутым Высочайшим повелением», решил закрыть дело окончательно. И тем не менее следствие было завершено лишь в 1830 году: материалы дела передали в Сенат, а затем и в Государственный совет, который в 1835 году постановил его прекратить. Утверждая решение Государственного совета, Николай I заметил, однако, что не убежден в невиновности евреев, и отказался подтвердить запрет на обвинения в «кровавом навете». Терентьева и остальные лжесвидетели были сосланы в Сибирь. Обвиняемые – после девяти лет тюрьмы! – были освобождены. Четверо не дождались освобождения, скончавшись во время следствия.

«Велижское дело» привлекло к себе широкое общественное внимание. Под впечатлением этого дела еще юный Михаил Лермонтов написал трагедию «Испанцы», в которой выступил с оправданием еврейского народа, изобразив его чистым и душевно возвышенным, несмотря на жестокие унижения.

В начале 50-х годов XIX века на фоне надвигавшейся Крымской войны на всю Россию прогремело «саратовское дело». Сенсационным сам по себе был тот факт, что дело возникло в далеком от черты оседлости регионе, где еврейского населения практически не было и где евреи не составляли местным торговцам и ремесленникам никакой конкуренции. Эти события были спровоцированы тем, что Саратовская губерния была в лидерах по числу проживавших в ней христианских сектантов, и евреи стали жертвами религиозных разногласий внутри христианской епархии.

История началась с далеких от еврейской темы мистических настроений и суеверий вокруг местных кладбищ. В Приволжском крае существовало народное поверье, гласившее, что «для добывания клада требуется безмолвное присутствие или убийство невинных христианских младенцев». С христианских кладбищ внимание переключилось на еврейское, где стали происходить случаи вандализма. Разгорелся скандал, из Петербурга прибыла комиссия, и городские власти кладбище поспешно восстановили. Однако в сторону евреев с православных амвонов, накаляя страсти, хлынули потоки грязи и обвинений. Поэтому, когда сначала в декабре 1852, а потом в январе 1853 года в Саратове пропали двое христианских мальчишек 10 и 11 лет, подозрения пали на евреев.

Тела пропавших ребят были обнаружены в марте, когда сошел снег и на Волге начался ледоход. Члены врачебной комиссии установили, что на трупах не было следов насильственных действий, но у обоих мальчиков оказались следы проведенного над ними обряда обрезания. Это известие совершенно шокировало обывателей, и, хотя эксперты сразу заявили, что процедура сделана явно непрофессионально, ибо не соответствует правилам, установленным как в иудаизме, так и в магометанстве, подозрения все равно пали на евреев. В убийстве христианских детей были обвинены торговец мехами Юшкевичер, его крещеный сын Федор и рядовой местного гарнизона Шлифферман, который был местным моэлем[70]. Немедленно нашлись «свидетели» и «соучастники» процедуры «источения крови» у детей. Всё это были местные бродяги и пьяницы, которые по ходу следствия путались и многократно меняли показания. Главным же обличителем Юшкевичера выступил его зять, Мордух Гуглин, принявший при переходе в христианство имя Николая Петрова. Несмотря на то, что никаких улик против арестованных собрано не было, они и еще несколько евреев, заподозренных в соучастии, были заключены в тюрьму.

В июле 1854 года для дальнейшего рассмотрения дела в Саратове была учреждена специальная судебная комиссия, которую возглавил чиновник для особых поручений при министре внутренних дел. Потратив на расследование два года, судебная комиссия «не нашла возможным признать подсудимых евреев виновными». Дело поступило на рассмотрение Сената, и лишь в июне 1858 года был вынесен приговор, по которому все евреи-подсудимые освобождались от наказания.

Расследуя дело, комиссия параллельно рассматривала отобранные у подсудимых книги и манускрипты «с целью разъяснения тайных догматов религиозного изуверства евреев» и не нашла в них ничего такого, что могло бы относиться к употреблению «евреями вообще или кем-либо из них в частности христианской крови в видах осуществления какой-либо религиозной или суеверной цели». Было определено, что вопрос о «сокровенных догматах еврейской веры или тайных сект ее» остается невыясненным и не принимается во внимание при вынесении решения. Интересно, что при рассмотрении дела изучалась и такая «улика», как изъятая у подсудимых картина, будто бы изобличавшая евреев в употреблении крови. Оказалось, что это была картинка из Пасхальной Агады, на которой был изображен фараон, купающийся в крови еврейских детей, чтобы излечиться от проказы.

Процессы по обвинению евреев в ритуальных убийствах захватили не только черту оседлости и ряд внутренних губерний, но и окраины империи. Одним из таких судебных процессов, привлекших внимание широких слоев российского общества, стало «кутаисское дело» – суд по обвинению евреев местечка Сачхере в похищении и убийстве крестьянской девочки.

4 апреля 1878 года, за день до еврейского праздника Песах, в христианской семье Иосифа Модебадзе пропала девятилетняя дочь Сарра. Поиски девочки не дали результатов, но кто-то высказал мнение, что ее могли увезти с собой евреи, две конные группы которых проезжали в тот день через поселок с покупками, сделанными на рынке. Это были жители местечка Сачхере, расположенного в 15 верстах от Перевиси, где жили Модебадзе. Через день тело Сарры было обнаружено в лесу почти рядом с домом. Осмотрев его и не найдя никаких следов и признаков насильственной смерти, деревенский пристав констатировал несчастный случай – смерть от переохлаждения – и дал разрешение на захоронение. Однако власти решили учесть мнение местных жителей, считавших, что к смерти девочки причастны евреи Сачхере, и к суду были привлечены девять жителей местечка. Они якобы захватили встретившуюся им по дороге Сарру, увезли к себе в местечко, содержали ее у себя, где она и скончалась, а потом, в ночь еврейской Пасхи, тело вывезли и подбросили в лес.

«Кутаисское дело» стало основой для одного из первых упоминаний «кровавого навета» в русской литературе. В романе Федора Достоевского «Братья Карамазовы» именно о нем беседуют Лиза Хохлакова и Алеша Карамазов. Сохранилось также одно из писем Достоевского, в котором есть такие слова: «Как отвратительно, что кутаисских жидов оправдали. Тут несомненно они виноваты».

За редким исключением, судебные процессы по обвинению евреев в преступлениях с ритуальной целью в России завершались оправдательными приговорами, чаще всего по причине отсутствия у полиции или прокуратуры необходимых доказательств вины обвиняемых. Объяснялось все очень просто – огромным количеством лжесвидетельств, которые обычно лежали в основе дела, но, будучи в конце концов разоблачены, обрушивали всю конструкцию обвинения. Тем не менее оправдательные приговоры не мешали поддерживать в общественном сознании миф об использовании евреями христианской крови в ритуальных целях. Даже сами фальсификации расценивались обывателями как «ложь во спасение»: дескать, мы все всё знаем и без судебных разбирательств, а каким именно образом достигается истина, нам безразлично.

На это всеобщее равнодушие к сути дела и рассчитывали организаторы наветов: они не только умышленно фальсифицировали события, но нередко и сами устраивали провокации. Именно так случилось в 1900 году в Вильно, когда возникло «виленское дело», или, как его вскоре стали называть, «дело Блондеса».

В ночь на 2 марта 1900 года в полицейское управление Вильно была доставлена с двумя ранами, на шее и на левой руке, крестьянка Винцента Грудзинская. За несколько дней до этого ее нанял к себе кухаркой фельдшер Давид Блондес. По словам Грудзинской, во время работы на кухне на нее напали вбежавшие из другой комнаты двое мужчин, лица которых были обвязаны белыми платками с отверстиями для глаз. Один из них схватил ее за голову, а другой ножом или бритвой ударил по горлу и по левой руке. Какой-то шум на улице отвлек нападавших, кухарка смогла вырваться и выбежать из дома. Как ей показалось, одним из нападавших был ее хозяин, Давид Блондес.

События разворачивались быстро: на крик Грудзинской сбежались люди, ворвались в дом Блондеса, нашли его лежащим в постели, избили и отвели в полицию. Грудзинская заявила приставу, что не знает, что хотели с ней сделать евреи, но слышала, как другие говорили, будто евреи решили ее, католичку, зарезать, «чтобы добыть крови для мацы». Блондеса арестовали, а поскольку дело происходило накануне еврейской Пасхи, происшествие получило огласку как преступление, совершенное с ритуальной целью.

Внутриполитическая ситуация в России к этому времени стала обостряться. Либеральные ожидания, которыми были отмечены первые годы царствования Николая II, уходили в прошлое. Евреи же занимали все более заметные позиции в революционных партиях и оппозиционных организациях. В сентябре 1897 года в Вильно состоялся I (Учредительный) съезд представителей групп еврейских социал-демократов. Созданный на нем «Всеобщий еврейский рабочий союз в России и Польше» (Бунд) возглавил экономическую борьбу еврейского пролетариата в Северо-Западном крае и Царстве Польском и за три последующих года организовал более 300 забастовок. В этом контексте «дело Блондеса» вполне могло быть инспирировано в расчете на то, что оно спровоцирует погромы, а те, в свою очередь, приглушат нарастающий революционный подъем.

Дело рассматривалось судом присяжных при закрытых дверях в декабре 1900 года. Одним из адвокатов Блондеса был Оскар Грузенберг, принимавший участие во многих судебных процессах над евреями и превращавший суды в трибуну для выступлений в защиту чести и достоинства еврейского народа. Тревожную атмосферу вокруг процесса усугубило и то обстоятельство, что гражданским истцом со стороны Грудзинской выступил видный местный польский адвокат Фаддей Врублевский. Создавалось впечатление, что Блондес и Грудзинская представляют собой еврейский и польский народы – национальный вопрос грозил встать перед судом и присяжными во всей своей сложности.

По итогам заседаний присяжные вынесли вердикт: «Виновен, но без намерения лишить жизни». Суд приговорил Блондеса к лишению всех особых прав и заключению в тюрьму на один год и четыре месяца. Приговор, надо сказать, давал широкий простор для домыслов. Если преступнику не нужна была жизнь жертвы, значит, ему нужна была только ее кровь, ибо ее требовал религиозный ритуал. Такой поворот в общественном сознании грозил большой опасностью уже не только самому Блондесу, но и всем евреям.

В 1902 году дело вторично разбиралось в суде. Петербургские эксперты, профессор Павлов и профессор Ивановский, признали, что раны (собственно, даже не раны, а «кожные поранения») Грудзинской могли быть сделаны, и скорее всего, были сделаны, ее собственной рукой. При этом они отметили, что поранения были проведены осторожно, «жалеючи». Защита поставила вопрос о том, чтобы из дела исчезла даже мысль о ритуальном характере преступления. Там, где якобы «резали» Грудзинскую, не оказалось крови. Ее не нашли и на пиджаке, в котором Блондес якобы был во время нападения. В крови было только белье самого Блондеса и та комната, в которой его били. Защита указала, что «нападение» могло быть задумано и сымитировано группой неизвестных лиц с целью спровоцировать погром и поживиться. Никаких следов участия в происшедшем еврейского сообщества обнаружено не было. Присяжные заседатели признали Блондеса невиновным, и он был оправдан.

Следующая подобная провокация, имевшая целью «обрушить на евреев справедливое негодование» христианского населения, была организована в Кишиневе и оказалась, увы, гораздо более эффективной.

Зимой 1903 года в небольшом городке Дубоссары, на левом берегу Днестра, пропал 14-летний подросток Миша Рыбаченко. Спустя несколько дней после исчезновения было обнаружено его тело со следами насильственной смерти. Среди местного молдавского населения это вызвало большое волнение. Единственная ежедневная газета губернского Кишинева «Бессарабец» взялась публиковать материалы по поводу случившегося, делая упор на циркулировавшие в городе слухи о возможном ритуальном характере преступления. В частности, сообщалось, что труп был якобы найден с зашитыми глазами, ушами и ртом, надрезами на венах и следами веревок на руках. Выдвигалось предположение, что подросток был похищен и обескровлен евреями с целью использования его крови в каком-то ритуале. Так возникло «кишиневское дело», завершившееся вошедшим в историю кровавым Кишиневским погромом.

Предотвратить его могла бы православная церковь, но именно в такого рода погромах – вызванных «кровавым наветом» – она часто играла не сдерживающую, а, напротив, вдохновляющую роль. Когда встревоженная взрывоопасной атмосферой в городе еврейская община обратилась к митрополиту Иакову с просьбой публично выступить против «кровавого навета» и успокоить паству, тот занял противоположную позицию. По городу распространились его слова, что некая еврейская секта в тайне от своих собратьев по религии практикует питье христианской крови и что «отрицать этот факт бессмысленно».

Первая русская революция 1905–1907 годов, принесла еврейскому населению Российской империи небольшое облегчение, связанное с некоторым ослаблением государственного антисемитизма. В 1905 году был принят Закон о веротерпимости, который, в частности, позволил православным менять конфессию, и некоторые из них начали переходить в лютеранство, не запрещавшее браки с евреями. Появилась Государственная дума, которую депутаты-евреи могли использовать для обсуждения проблемы неравноправия своего народа.

Однако антисемитская пропаганда в стране не ослабевала. Позднее было подсчитано, что с 1906 по 1916 год было выпущено почти три тысячи наименований антисемитских книг и брошюр. В литературе возник новый жанр – антисемитский роман. Широкое хождение получили пресловутые «Протоколы сионских мудрецов» и «Записка о ритуальных убийствах».

На этом фоне фигура председателя Совета министров России Петра Столыпина, призывавшего принять меры для решения еврейского вопроса, смотрелась едва ли не одиноко. Но все же сторонники у него были и даже имели голос в Государственной думе.

В феврале 1911 года, на фоне разразившегося в России жесткого политического кризиса, Дума впервые начала обсуждение законопроекта об отмене антиеврейских законов, и в первую очередь об отмене черты оседлости. Борьба вокруг вопроса о еврейском равноправии была чрезвычайно острой, и именно в этот момент в Киеве произошло событие, которое в иной политической ситуации осталось бы заурядным уголовным делом.

В субботу 12 марта 1911 года 12-летний ученик приготовительного класса Киево-Софийского духовного училища Андрей Ющинский не вернулся из школы. Поиски не дали результата, но через неделю в одной из небольших пещер в городском предместье мальчишки наткнулись на тело Андрея со следами насильственной смерти. Труп был весь покрыт колотыми ранами, нанесенными, судя по всему, шилом, и в значительной степени обескровлен.

Слух об этом немедленно разнесся по Киеву, и властям стали приходить анонимные письма, в которых утверждалось, что Андрей стал жертвой ритуального преступления евреев. Утверждалось, что его христианскую кровь убийцы взяли для изготовления мацы в преддверии наступавшей 1 апреля еврейской Пасхи. Во время похорон мальчика по рукам ходили распечатанные прокламации: «Православные христиане! Мальчик замучен жидами, поэтому бейте жидов, изгоняйте их, не прощайте им пролития православной крови!». Для властей такой поворот событий стал подарком судьбы. Неожиданно для самих себя они получили козырь, который можно было использовать в политических целях. Так началось потрясшее всю Россию дело, оставшееся в истории как «дело Бейлиса» – по имени человека, которому была уготована роль подсудимого, Менахема Менделя Бейлиса.

Черносотенные круги подошли к раскручиванию ситуации организованно и профессионально. В Киеве состоялось заседание «Союза русского народа», на котором было принято решение об активизации мероприятий по обвинению евреев в убийстве Ющинского. Петербургская националистическая газета «Русское знамя» выступила с резкой статьей о «ритуальном убийстве» в Киеве, обвиняя власти в бездействии при раскрытии этого дела. Министр юстиции Щегловитов отправил телеграмму в Киев, возложив наблюдение за делом на прокурора Киевской судебной палаты. Вожди черносотенцев в Думе Пуришкевич и Марков провели собственное «расследование» и «доказали», что способ и орудия убийства, указанные в медицинском заключении, «абсолютно совпали» с методами ритуальных убийств, описанных в литературе по «кровавому навету» еще во времена средневековья. Дело об убийстве Ющинского приобретало политический характер и общероссийский размах.

На сотрудников полиции, которые вели поиск возможного убийцы, оказывалось беспрецедентное давление. Следователя, усомнившегося в ритуальном характере преступления, уволили, затем обвинили в подлоге улик и арестовали. Впоследствии команду следователей тасовали еще несколько раз.

Наконец, через несколько месяцев после обнаружения тела Ющинского, появился и подозреваемый. Им оказался приказчик кирпичного завода, расположенного рядом с местом, где был обнаружен труп, Менахем Бейлис. Подозреваемый был сыном глубоко религиозного хасида, но сам к религии был безразличен, традиций не соблюдал и работал в шаббат. Оплачивая обучение сына в русской гимназии и имея на содержании многочисленную семью, он был весьма беден и работал с утра до позднего вечера. Бейлис находился в хороших отношениях с христианским населением и, в частности, с местным священником. Как отмечал один из наблюдателей, его репутация была настолько высока, что во время октябрьского погрома 1905 года к Бейлису пришли местные члены «Союза русского народа» с заверением, что бояться ему нечего.

Однако у следствия был заказ на обнаружение еврейского следа в убийстве. История усугубилась тем, что в это же время в Киеве произошли трагические события: 1 сентября 1911 года в зале оперного театра был смертельно ранен прибывший сюда вместе с Николаем II и членами его семьи председатель Совета министров Столыпин. Убийцей оказался Дмитрий Богров, выходец из состоятельной и известной в городе еврейской семьи. Парадокс заключался в том, что убийца Столыпина был секретным агентом полиции. И находившееся в полной растерянности киевское начальство, опасаясь увольнений и наказаний, принялось расследовать «дело Бейлиса» с удвоенной энергией.

Члены одной из местных банд, убившие подростка, чтобы избавиться от свидетеля, были отпущены, несмотря на наличие против них прямых улик. Зато последовали судебно-медицинские экспертизы, приглашение многочисленных экспертов и активное участие прессы – теперь вся Россия следила за результатами следствия.

«Дело Бейлиса» стало самым громким судебным процессом в дореволюционной России. Процесс начался в Киеве 23 сентября 1913 года и длился более месяца. Он сопровождался активной антисемитской кампанией с одной стороны и широким общественным движением демократической части общества в защиту Бейлиса – с другой.

Для поддержки обвинения был приглашен автор антисемитских сочинений католический священник Пранайтис. Знание иврита позволяло ему ссылаться на отрывки из еврейских книг, но не мешало неверно их трактовать. Сделанное Пранайтисом заключение позднее было переиздано в виде брошюры под названием «Тайна крови евреев».

Разоблачению его версии были посвящены выступления на процессе виднейших ученых-гебраистов и московского раввина Якова Мазе.

Не менее ожесточенно разворачивалась борьба и между профессиональными юристами. Среди тех, кто представлял обвинение, был популярный адвокат-антисемит Алексей Шмаков. В группу защитников Бейлиса входили едва ли не самые известные фигуры столичной адвокатуры – член центрального комитета партии кадетов адвокат Василий Маклаков и Оскар Грузенберг, кстати, единственный еврей в группе защиты Бейлиса. В числе доверенных лиц подсудимого в суде участвовал также корреспондент газеты «Речь» Владимир Набоков – юрист, политический деятель и публицист, один из организаторов и лидеров партии кадетов и отец писателя Владимира Набокова.

Писатель Владимир Короленко, присутствовавший на процессе в качестве корреспондента, описал в своих очерках и его ход, и атмосферу, царившую в городе. Среди его коллег по перу, бросивших вызов государственной машине антисемитизма, в публичных спорах по делу Бейлиса участвовали Максим Горький, Леонид Андреев и десятки других авторов. Напротив, с яростными нападками на еврейство, которое следовало наказать в лице Бейлиса, выступили не менее известные представители российской интеллигенции, такие как религиозный философ и литературный критик Василий Розанов.

Итог судебного процесса зависел от множества факторов, в том числе и от убедительности адвокатов, показавших присяжным, в чем состоит надуманность и абсурдность как уголовных, так и ритуальных обвинений приказчика кирпичного завода. И несмотря на то что под угрозой очевидной несостоятельности обвинения вопрос присяжным был разделен на две части, чтобы затруднить оправдание подсудимого, присяжные четко ответили: «Бейлис невиновен».

Эта история в общественном сознании часто перекликается с другим известным процессом, состоявшимся во Франции, – делом Дрейфуса, также расколовшим страну на противоборствующие общественные лагеря. Французский офицер еврейского происхождения, обвиненный в шпионаже и измене, провел несколько лет на каторге, но был все же затем полностью оправдан, восстановлен в звании и продолжил военную службу, защищая свою родину.

Российский сюжет был иным. Опасаясь антисемитской волны, Менахем Бейлис сразу же после процесса эмигрировал из России. Российское государство, несмотря ни на что, не собиралось признавать своих ошибок и менять политический курс. В частности – по отношению к еврейскому вопросу. Изменить страну мог только коренной переворот. Им и стала Февральская революция.

Яков Зиновьевич Басин

историк, публицист, член Международной федерации журналистов. Автор 11 книг и 56 научных работ по современной истории. Печатается в альманахах «Огни столицы», «Литературный Иерусалим» (Израиль), журнале «Лига культуры» (Одесса), сетевом портале «Заметки по еврейской истории». Постоянный автор русскоязычных еврейских газет «Альманах» (Сан-Франциско), «Еврейская панорама» (Берлин) и периодической прессы Израиля.

Гравюра художника XVI века Ганса Леонарда Шауфелейна «Мученичество св. Симона из Трента», иллюстрирующая измышления навета

Шкловский базар. Могилевская губерния. 1884 г.

Титульный лист работы В.И. Даля «Записка о ритуальных убийствах». Издание второе. С-Пб., «Новое время», 1914 г.

Адвокат Оскар Грузенберг, один из защитников Бейлиса

Менахем Бейлис под стражей. 1913 г.

Дело Бейлиса. Титульный лист стенографического отчета. 1913 г.