3.4.2 Основные характеристики культуры постмодерна

Что же нового, помимо «тотальной критики тоталитаризма», несет постмодерн по сравнению с модернистским проектом? Отталкиваясь от наблюдаемых тенденций, можно выделить несколько основополагающих проявлений или принципиальных характеристик постмодерна как социокультурной ситуации.

Во-первых, самым очевидным и непосредственно данным в ощущениях проявлением новой эпохи стало возникновение так называемой виртуальной реальности. Она представляет собой сверхсложный и сверхдинамичный мир образов и значений, существующий благодаря новейшей информационной технике (прежде всего компьютерным сетям) и подчиняющийся собственным внутренним правилам и соглашениям.

Парадоксально, но факт — в некотором смысле виртуальная реальность оказывается разнообразнее и богаче «реального мира», поскольку она не только моделирует и воспроизводит реальные вещи и процессы, но и с легкостью вводит в информационное пространство воображаемые или фиктивные объекты. Можно сказать, что виртуальная реальность включает и как бы поглощает простую реальность. Более того, в рамках виртуальной реальности размываются границы между воображаемым и реальным. Для участников виртуальной коммуникации открываются все новые и новые области и возможности конструирования дискурсов, комбинирования образов, знаков и смыслов. При этом виртуальная реальность с самого начала своего существования имела транснациональный, глобальный характер.

С виртуализацией культуры теснейшим образом связана и ее визуализация, т.е. перемещение акцента с вербальной на визуальную составляющую коммуникации, перенос внимания со «слова» на «образ». Телевидение, интернет и видеоиндустрия стремятся актуализировать образное мышление, пробудить подавленный логоцентризмом[261] эпохи модерна естественный потенциал символизации, оживить архетипические структуры психики. Соответственно формируется специфический стиль производства виртуальной реальности, отмеченный спонтанностью, эмоциональной насыщенностью, отказом от следования жестким «грамматическим» канонам.

Во-вторых, исключительное значение для постмодерна имеют критика и отказ от «целостностей» любого рода. Методологические идеи «единого», «тождества», «общего» всегда, пусть даже в самых отдаленных последствиях, предполагают насилие и тоталитарные претензии. Следовательно, на их место должны прийти идеи «различия», «особенного» и «нетождества».

Из этого вытекает принципиальный плюрализм культуры постмодерна. Культурные различия следует не сглаживать, а напротив, всячески поощрять и наращивать. Единое прежде (или по крайней мере мыслившееся таковым) социокультурное пространство фрагментируется, распадается на множество отдельных, автономных и конкурирующих друг с другом образований — «картин мира», идеологий, мировоззрений, научных парадигм, экономических практик, образов жизни и т.п.

Другими словами, модернистской установке на искусственную гомогенизацию, «выравнивание» социокультурного пространства постмодерн противопоставляет естественную неудержимую гетерогенизацию последнего. Ведь мир всегда был разнороден и противоречив и лишь универсалистские претензии проекта Просвещения, подкрепленные безудержным насилием, породили иллюзию его единства.

Установкой на плюрализацию культуры определяется повышенное внимание к экзотическим, маргинальным, локальным и сингулярным объектам и ситуациям. Пристальное внимание уделяется таким предметам как, например, «безумие», «тюрьма», «порнография», «сексуальное извращение». В культурное пространство современного Запада возвращаются, казалось бы, давно вытесненные из него дискурсы и практики — мифы, магия, алхимия, астрология, древние формы религиозных культов (даже ритуальный каннибализм). Этим же определяется растущий интерес к этническим корням — языку, фольклору, быту, традициям и обычаям. В русле этого процесса лежит и повышение социального статуса ранее третировавшихся социальных групп — религиозных, расовых, этнических или сексуальных.

Таким образом, плюрализация современной культуры оказывается коррелятом характерной для постмодернизма стратегии децентрации, т.е. отказа от поиска центральных, несущих элементов в тех или иных знаково-символических комбинациях и конструирования новых комбинаций без опоры на какие-либо «центры» или «ядра». В этой перспективе все научные и политические дискурсы, все культурные стили, все социальные практики уравниваются в правах и приобретают качество свободно комбинируемых и рекомбинируемых «деталей».

В-третьих, фундаментальной характеристикой новейшей ситуации является рост в культуре игрового начала. Эту черту постмодернистского стиля можно назвать (используя слово из лексикона программистов) «геймизацией» мышления и деятельности[262]. Свойственный модерну пафос серьезности, ответственности и последовательности исчезает; он замещается пропагандируемыми постмодернистами иронией, аффектом и спонтанностью.

Ситуация игры в любой культуре подразумевает качественную переориентацию сознания, позволяющую людям освободиться от наличных форм принуждения (идеологического, политического или экономического). Добровольное принятие участниками правил игры на время как бы лишает статуса объективности и непреложности легитимирующие принуждение метанарративы. И в этом смысле игра является прямой противоположностью насилия. Но только в рамках постмодерна подобный подход к реальности обретает, так сказать, «вселенский размах»[263].

В рамках постмодерна игровая установка распространяется на все накопленные в ходе культурно-исторического развития образы, идеи и ценности. На место традиционных для модерна попыток породить принципиально новое, обладающее универсальной значимостью, так сказать «сверхценное и спасительное», культурное содержание (будь то философская теория, политическая идеология или литературное произведение), приходят разочарование в подобных предприятиях и «культурное творчество» в форме свободного и ироничного переконфигурирования уже созданного. С этим связан принципиальный эклектизм постмодерна, склонность к технике коллажа, виртуозное цитирование и т.п.

С методологической точки зрения основу подобного игрового освоения культурного пространства образует процедура или операция деконструкции[264]. Несколько упрощая, деконструкция подразумевает «разборку» старых, присутствующих в культуре смысловых образований и «сборку» полученных элементов в новых комбинациях. Она представляет собой причудливую «разрушающе-созидающую» игру со старыми символами и смыслами, выявляющую принципиальную неоднородность, неустойчивость и зависимость от контекста («вторичность») любого культурного содержания.

Деконструкция, таким образом, оказывается естественным алгоритмом воспроизводства культуры в условиях ее виртуализации и плюрализации. Можно сказать, что деконструкция является ключевой культурной стратегией эпохи постмодерна. При этом в качестве объектов для ее применения могут выступать дискурсивные образования разной природы — религиозные и философские тексты, видеоклипы, научные материалы, компьютерные игры, политические программы, художественные манифесты, кинофильмы, литературные произведения, публикации средств массовой информации.

Наконец, в-четвертых, кардинальное различие между модерном и постмодерном проявляется в их отношении к науке. Если для модерна были характерны пафос рационального познания мира, презрение к религиозным догмам и суевериям, уверенность во всесилии научного знания, то постмодерн относится к подобным когнитивным установкам с иронией и скепсисом.

Двухвековой опыт Нового времени со всей очевидностью показал, что стремительное развитие естествознания не дает гарантий решения всех социальных и духовных проблем. Более того, именно современная наука обеспечила технической инфраструктурой тоталитарные режимы XX в., стала, хотя и косвенно, причиной гонки ядерных вооружений и поставила человечество на грань экологической катастрофы.

Кроме того, построенные по образцу естественных наук социальные и психологические дисциплины не могут в принципе дать ответ на самые главные, фундаментальные вопросы человеческого существования. Проблемы ценностного выбора, судьбы, любви, смысла жизни и смерти остаются вне сферы их компетенции.

При этом было бы неверно видеть в постмодерне лишь антинаучную реакцию, голое отрицание науки. Он скорее вненаучен, т.е. находится «по ту сторону» сциентизма и антисциентизма[265]. В постмодернистской перспективе наука как форма знания просто лишается своего старого привилегированного статуса и в соответствии с требованием децентрации предстает как одна из многих «языковых игр», но не более того.

Немецкий философ и культуролог П. Козловски представил в таблице сравнительные характеристики модернистского и постмодернистского отношении к науке[266].

Таблица 1

Сравнительные характеристики модерна и постмодерна (по П. Козловски)

Из данных табл. 1 видно, что для постмодерна характерен интерес ко всему многообразию форм вненаучного знания — традиционной медицине, легендарной истории, восточным эзотерическим доктринам и т.п. «Различные формы духовного начала — церковные, гностические, мистические — привлекают сегодня к себе повышенный интерес. В университетских книжных лавках отделы “Эзотерика, Духовное начало” представлены едва ли не столь же обширно, как литература по академической философии. Еще одним признаком несостоятельности “закона о стадиях” Конта[267] является возвращение к авторитету религии как раз в ведущих в научно-техническом отношении странах Запада. Здесь смыслообразующий и толковательный потенциал религии либо заступает место науки (в фундаментализме); либо религия, философия и наука обретают себя в отношениях комплиментарности по ту сторону как атеистического сциентизма, так и враждебного к науке религиозного фундаментализма»[268].

Эти культурные тенденции дают некоторым авторам основание говорить о наступлении «новой магической эпохи», вторичной сакрализации или «реванше Бога», иррационализации и заколдовывании мира как антитезе веберовским рационализации и расколдовыванию[269].

В любом случае на место модернистской парадигмы с ее верой в универсальность аналитического метода и однозначные причинно-следственные связи приходит представление о множественности и комплиментарности методов объяснения и понимания реальности, о вероятностном характере отношений между причиной и следствием. Даже естественные науки эпохи постмодерна стремятся дополнить классические объективирующие интерпретации основным принципом гуманитарных наук — поиском и пониманием проявлений сознания[270].