Дипкурьерскими маршрутами

Дипкурьерскими маршрутами

Итак, отныне я уже не просто гонец, а гонец, наделенный дипломатическим «молоткастым, серпастым», по выражению В. Маяковского, паспортом. Трудная, ответственная, но почетная работа ожидала меня!

Шел 1920 год. Красная Армия сражалась с белополяками, напавшими на молодую Страну Советов. Мне поручили отвезти диппочту в столицу буржуазной Литвы — Вильно (Вильнюс). Это была первая моя поездка в качестве дипкурьера.

По приезде в Минск я должен был немедленно связаться с военным командованием, выяснить, свободен ли путь на Вильно, и продолжать свою поездку лишь в том случае, если имеется уверенность, что опасности нет. Военное командование в Минске заверило: путь свободен. Наш дипломатический вагон был прицеплен к поезду, направлявшемуся в Вильно. Со мной в вагоне находились еще двое: кто-то из лидеров младотурецкой партии, ехавший в Берлин, и председатель американского профсоюза швейников Хиллмен, которых было поручено довезти до Вильно.

На станции Молодечно выяснилось, что дальше ехать нельзя: в нескольких десятках километров железнодорожный путь перерезан польскими войсками. Положение усугублялось тем, что и возвратиться в Минск было невозможно, этот путь также был блокирован. Оставалась открытой лишь дорога на Полоцк.

После длительных переговоров с помощью представителей военного командования наш вагон был прицеплен к последнему воинскому составу, отправлявшемуся на Полоцк. Поезд двигался очень медленно. Чем ближе подъезжали к городу, тем чаще встречались забитые составами станции. Было очень тревожно. Пошли слухи, что белополяки обходят нас и попасть в Полоцк едва ли удастся.

Видимо, бои с белополяками шли где-то недалеко. Поэтому, как только поезд остановился на последней станции перед Полоцком, я со своей диппочтой и двумя иностранными попутчиками отправился в город пешком. Там я немедленно сообщил по телефону Г. В. Чичерину о сложившейся обстановке, и мне было предложено вернуться в Москву.

Так я получил боевое крещение в качестве дипломатического курьера.

Советские дипкурьеры, особенно в первые годы после Октябрьской революции, не были гарантированы от всяких самых неприятных случайностей. В любое время и в любом месте они могли ожидать нападения. Им нужно было быть всегда начеку.

При каждой поездке за границу в пути случались какие-нибудь приключения. За давностью времени многие из них изгладились из памяти. Но были и такие, что запомнились на всю жизнь.

…Это случилось в начале апреля 1922 года. Помимо обычной дипломатической почты, которую я вез в Англию, мне было поручено отвезти совершенно секретную диппочту для нашей делегации в Генуе.

Как известно, 10 апреля 1922 года состоялось открытие Генуэзской конференции, первой международной конференции, на которой присутствовала советская делегация во главе с Г. В. Чичериным. Империалистические государства были вынуждены считаться с фактом существования и укрепления первой социалистической республики, без которой отныне нельзя было разрешить ни одного серьезного вопроса международной жизни. Впрочем, империалисты возлагали на конференцию надежды добиться от правительства Советской России возврата иностранным капиталистам фабрик и заводов, уплаты долгов царского правительства и т. п. В связи с этим между Москвой и Генуей шла переписка, доставкой которой и были заняты наши дипкурьеры.

В ту поездку особую почту, предназначенную для советской делегации в Генуе, я должен был передать нашему полпреду в Берлине. Все шло благополучно до германской границы. Здесь на станции Эйдкунен у меня возник неприятный разговор с немецким офицером из-за двух дипломатических вализ, которые я вез для полпредств в Германии и Англии.

Как правило, на всех пограничных станциях западных стран пограничные офицеры держали себя по отношению к советским дипкурьерам нагло и вызывающе. Они были готовы придраться к любому поводу, чтобы досадить нам. Особенно «проявляли себя» надменные и заносчивые прусские офицеры. Они всячески старались найти какой-нибудь предлог, чтобы зафиксировать, что советский дипкурьер «нарушает законы». На этот раз у меня произошло серьезное столкновение с офицером, который заявил, что я незаконно везу вторую дипломатическую вализу, адресованную полпредству в Германии. На самом деле в этом ничего противоречащего закону не было, так как на каждую вализу мною был предъявлен курьерский дипломатический лист.

Усатый офицер в хорошо отутюженной форме, поигрывая стеком, твердил, что я имею право везти диппочту только в Англию. Оставались считанные минуты до отхода поезда, а он меня все не отпускал. Никакие доводы, убеждения и даже угрозы, что я буду жаловаться, не помогали.

Что было делать? Я, конечно, мог бы вернуться в Ригу. Но на это нельзя было пойти ни в коем случае, так как важная диппочта, предназначенная для делегации на Генуэзской конференции, не попала бы вовремя к Г. В. Чичерину.

Проклятый солдафон! Нужно было как-то умаслить его. Зная из опыта, что немецкие офицеры на границе питают особенную «слабость» к дорогостоящим гаванским сигарам, я на всякий случай обычно имел их в запасе. К счастью, так было и в тот злополучный день. Я вытащил из портфеля коробку гаванских сигар «Корона» и по возможности любезнее, хотя и проклинал его в душе, преподнес офицеру в знак приятного знакомства. Как и следовало ожидать, он сразу утихомирился. Поезд уже трогался, когда я на ходу вскочил на подножку вагона.

Поезд шел в Берлин. Через несколько часов, когда мы подъезжали к Данцигскому коридору[22] предстояло вновь предъявить свои документы (на этот раз не менее требовательному польскому жандарму). Я решил заранее приготовить дипломатический паспорт, который всегда находился в портфеле вместе с диппочтой. Но что это? На этот раз паспорта там не оказалось! Стал лихорадочно искать его среди своих вещей, разобрал постель, перевернул все вверх дном: паспорта нигде не был о А поезд мчался вперед, подвозя все ближе и ближе к польской границе…

Нервное напряжение дошло до предела. Я напрягал всю свою волю, чтобы успокоиться, и вновь и вновь принимался искать паспорт, разбросав вещи по всему купе. Но все было напрасно: документ как в воду канул!

Ясно представилось: меня задерживают как беспаспортного бродягу, а документы государственной важности, доверенные мне Советским правительством, попадают в руки врагов, которые не замедлят использовать их в своих целях. Не лучше ли уничтожить диппочту немедленно, пока еще есть время? Нет, нет, этого делать нельзя: ведь меня предупредили, что эти документы исключительно важны.

Стук колес бил по моему мозгу как молотом. В сотый раз, уже не надеясь на успех, я стал тщательно перетряхивать постельное белье. И, о чудо! Отодвинув матрац, между ним и спинкой сиденья я наконец увидел свой паспорт. В это время поезд уже подходил к пограничной станции.

После того как польский офицер проверил мой дипломатический паспорт и покинул купе, я, оставшись один, долго не мог прийти в себя от пережитых волнений. Это приключение явилось для меня большим уроком.

Не обходилось почти ни одной заграничной поездки без того, чтобы за дипкурьерами не охотились агенты разведок капиталистических стран.

Дипломатические курьеры, курсировавшие между Москвой и Лондоном, в те годы нередко ездили без сопровождающих. Такие поездки сильно изнуряли курьеров, и кроме того, они подвергались большому риску. В пути следования необходимо было сидеть в купе, не отлучаясь ни на минуту, и охранять диппочту. Для того чтобы пойти в вагон-ресторан, нужно было пройти ряд вагонов, а идти с почтой было довольно опасно, в любом тамбуре могла быть устроена засада. Заказать в ресторане обед и попросить принести его в купе было также рискованно, так как не исключено, что пищу могли отравить. Рассказывали о таком случае.

В 1924 году дипкурьер А. Богун вез почту в Лондон. На одной из станций в вагон, где он находился, вошла миловидная продавщица прохладительными напитками. Было жарко. Желая освежиться, Богун купил пару бутылок лимонада. Выпив два стакана, он вскоре крепко заснул. В том же вагоне ехал сотрудник полпредства, которому показалось странным, что его товарищ внезапно впал в глубокий сон. В течение двух часов его не могли добудиться. По приезде в Лондон был проведен анализ, который показал: лимонад был насыщен снотворным. Агенты иностранной разведки, которые преследовали Богуна, очевидно, не знали, что в одном вагоне с ним едет сотрудник полпредства, который и помешал им выполнить задуманное.

Маршрут Москва — Лондон был довольно сложным. Приходилось проезжать территорию Латвии, Германии, Данцигский коридор. Дальнейший путь в Англию лежал через Гамбург.

В одной из моих поездок в Лондон (дело было в конце 1922 года) произошло следующее. Из Москвы до Риги я ехал в нашем дипломатическом вагоне, в окружении товарищей. Проводники вагона проявляли о нас большую заботу, а главное, мы были обеспечены в пути следования надежной охраной. Поездка в дипломатическом вагоне считалась настоящим отдыхом. Можно было спокойно поспать. Из опыта я знал, что в дальнейшем такой возможности уже не будет.

Советское полпредство в Риге обеспечило меня билетами в двухместное купе первого класса в поезде Рига — Париж. Пассажирами были немцы, англичане, французы, итальянцы и американцы. Я был в вагоне единственным советским гражданином (в такой обстановке надо быть особенно настороже). Первым делом, как всегда, я осмотрел свое купе и находящуюся между двумя купе уборную. Удостоверившись, что ничего подозрительного нет, положил свой небольшой чемодан на сетку, а портфель с диппочтой — под подушку. На всякий случай проверил, заряжен ли браунинг, и положил его на столик, прикрыв газетой.

Не успел я расположиться, как в дверь постучали. Это был проводник, который интересовался, хорошо ли я устроился. Все в порядке, отвечаю. Проводник медленно удалился. Но не прошло и часа, как он снова постучал в дверь, прося разрешения приготовить постель. Прежде чем впустить проводника, я убрал со стола браунинг, а портфель поставил под столик, заслонив его лестницей. Войдя в купе, проводник начал медленно стелить постель, украдкой оглядываясь по сторонам. Очевидно, не увидев того, что он искал, проводник спросил: «У вас только один чемодан. А мне показалось, что, когда вы садились, у вас было два», — и с озабоченным видом спросил: «Не оставили ли вы где-нибудь второй чемодан?» Я заверил, что его тревоги напрасны.

Через некоторое время в дверь снова постучали. Женский голос спросил, не могу ли я одолжить спички. Открыв дверь, я увидел молодую, интересную, хорошо одетую женщину, а рядом с ней щеголеватого молодого человека с незажженной сигаретой в зубах. Разговор велся на английском языке. Закурив, они стали настойчиво угощать меня своими сигаретами. Я поблагодарил и отказался, ссылаясь на то, что курю сигареты только определенного сорта. Тогда молодая особа спросила, не скучно ли мне сидеть в купе одному, и предложила зайти к ним выпить рюмочку коньяку. С большим трудом удалось отделаться от назойливой пары.

…Поезд подходил к границе Данцигского коридора. Проводник попросил приготовить документы для проверки. Польский офицер тщательно изучил мой паспорт, проездные визы, фотокарточку и курьерский лист дипломатической почты. Все оказалось в порядке. Офицер козырнул и вышел из купе.

Не успел я закрыть дверь, как английская чета снова завязала со мной беседу, приглашая зайти к ним выпить рюмку коньяку. Я и на этот раз отказался, сославшись на головную боль.

Любопытство проводника, чрезмерное внимание ко мне незнакомой английской четы — все это было крайне подозрительно. Всю ночь напролет я не сомкнул глаз, готовясь ко всяким неожиданностям. Рано утром поезд пришел в Берлин. Выйдя в коридор с чемоданом и портфелем, я снова встретил моих навязчивых соседей.

По приезде в полпредство я рассказал товарищам из полпредства об обстоятельствах моего путешествия. Меня предупреждали:

— Совершенно очевидно, что за твоей почтой охотятся с той минуты, как ты сел в вагон в Риге. Надо полагать, что в покое тебя не оставят. Будь чрезвычайно осторожен.

По прибытии в Гамбург я доехал на такси в порт к пароходу, уходящему в Лондон. Поднимаясь по трапу на палубу, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянувшись, я увидел, что к пароходу подходят мои старые «друзья». Я поспешил скорее скрыться в своей каюте. Скоро я узнал, что каюта молодой четы оказалась рядом с моей каютой. Поразительное «совпадение»! Пришлось сказаться больным и — выхода не было — попросить стюарда приносить пищу в каюту.

Было душно. В открытый иллюминатор с палубы доносился невнятный шум. Это пассажиры прощались с провожающими. Но вот раздался протяжный гудок, трап был поднят, и пароход медленно отчалил от пристани. Погода явно не предвещала приятного путешествия. С моря дул резкий ветер. Волны все сильнее бросали судно то вверх, то вниз.

Я размышлял о своих «попутчиках». Что они собираются предпринять? Решил не спать. Поздно ночью, задремав над открытой книгой, я почувствовал в каюте какой-то посторонний запах, а затем небольшое удушье. Было ясно, что меня пытались отравить или усыпить. Очевидно, газ каким-то образом пускали ко мне из соседней каюты или коридора. Вскочив с постели, я бросился к иллюминатору, открыл его, но в каюту хлынули потоки воды. Задраив иллюминатор, подскочил к двери и широко распахнул ее. Первое, что бросилось в глаза, это поспешно удалявшаяся английская парочка.

«Зря старались», — насмешливо бросил я им вслед.

Весь путь до Лондона я уже не выходил из каюты…