Рассказ продолжают документы

Рассказ продолжают документы

И снова дороги. Короткие. Долгие. Тревожные. В день, когда «набежало», как говорил Урасов, десять лет дипкурьерской службы, его наградили именным оружием. С этим револьвером он еще немало поколесил по Европе и Азии. В последние годы его спутниками в дипкупе стали комсомольцы нового поколения. Как когда-то его самого учил Теодор Нетте, так теперь Владимир передавал юной смене свой богатый опыт, радовался, ощущая в учениках ростки зрелости: бдительность, выдержку, собранность.

Обо всем, что поведано здесь читателю, Владимир Александрович рассказывал мне много вечеров. Ровный голос, спокойная, неторопливая речь. Вспоминая о волнующем, Урасов лишь гуще дымил трубкой, машинально без нужды поднося к ней огонек спички.

Годы, события, как морские волны, накатываются вал за валом, утомляют. Владимир Александрович, задумавшись, умолкал. И вдруг тихо начинал петь:

Вихри враждебные веют над нами…

Он знал много песен времен царского подполья, незабываемых революционных лет. Знал и современную «Полюшко-поле». Он любил эту песню, напоминающую о военных дорогах, трудных походах, цокоте копыт, обо всем, чему отдана жизнь.

Получив пенсионную книжку, Урасов не стал домоседом: то он в суде (его избрали народным заседателем), то на встрече с пионерами, то в обществе венгеро-советской дружбы (он член правления общества), то его вовсе нет в Москве — уехал в Венгрию, к старым друзьям.

Годы, однако, брали свое, и ветерану пришлось лечь в больницу. Предстояла тяжелая операция, такая, что не каждому ее перенести. Нужна была огромная сила воли. Выдержал! Наверное, помогла железная дипкурьерская закалка.

В больнице накануне 50-летия Венгерской Советской Республики Посол ВНР вручил Урасову орден Труда. Владимир Александрович тут же спросил о товарищах, тоже отличившихся в Венгрии в 1419 году: «А они как — награждены?»

…Переулок Стопани. Я снова сижу в комнате Владимира Александровича. Один. Хозяин, увы, уже никогда не войдет сюда. На столе под стеклом фотографии Бела Куна, Теодора Нетте, Немети Лайоша. Снимки московские, пермские, будапештские. Грамота: штаб противовоздушной обороны награждает начальника пожарной охраны В. А. Урасова. Дата — 12 июля 1943 года.

Квитанция № 2/961. Тоже военного времени. «Приняты от В. Урасова вещи для Красной Армии: полотенце вафельное, рубашка, кальсоны, шапка меховая».

Он мне не говорил об этой квитанции, но знаю: шапку единственную отдал.

А вот плотный белый лист с «грядками» китайских иероглифов. В левом верхнем углу — фотография. Молодой Урасов. Рубашка в полоску, узкий галстук, шляпа. По рубахе — словно синяя радуга круглая печать с китайским и английским текстами: «Министерство иностранных дел. Пекин. Китай». Иероглифы обращены ко всем властям, существовавшим в Китае в мае — июне 1924 года: «Представителю Министерства иностранных дел Советского Союза В. Урасову оказывать всяческую помощь и охрану во время проезда через территорию Китая».

«Грядки» иероглифов напоминали еще об одной дипкурьерской поездке в Китай. Только это было несколько раньше. «При Владимире Ильиче», — подчеркивал Урасов.

Вручили ему пакет и сказали:

— Очень важно — доставить целым, в срок и по назначению.

Добавили:

— Это письмо Сунь Ятсену, одобренное Владимиром Ильичем.

И дипкурьер снова пробирался через Китай, где что ни провинция, что ни город — свои правители, воюющие друг с другом. Пересадки. Долгое ожидание на вокзалах. Случайные поезда, ходившие без расписания, когда вздумается. Вагоны, набитые солдатами. Крушения. А до Шанхая еще так далеко!..

Ночь на вокзале. Поезд должен быть утром. Будет ли? Подан состав. Гремят винтовки, котелки. Воинский эшелон. Показал начальнику поезда свои документы. Разрешили садиться в пассажирский вагон — в него пускали только офицеров. До отправления осталось несколько минут.

Урасов еще стоит на платформе возле дверей. Кто-то быстро идет мимо и, поравнявшись с Урасовым, негромко произносит по-русски: «Не езди». Торопливо вернулся и снова коротко, не глядя, не поворачиваясь: «Не езди…»

Владимир озадачен. Лихорадочно заработала мысль. Что делать? Свисток паровоза заставил вздрогнуть. Дернулся состав, залязгав буферами. Решил: «Не поеду».

Владимир никогда бы не ответил на вопрос, почему он принял такое решение. Просто интуиция. И она не подвела: эшелон был взорван.

Письмо Сунь Ятсену было доставлено в Шанхай.

Еще один документ — 1932 года. Заявление Урасова в коллегию НКИД в связи с тем, что он награжден грамотой и серебряным портсигаром: «Что касается грамоты, то я приношу благодарность, а по части подарка — портсигара категорически отказываюсь его принять… Лично я против всяких премий и подарков. Работаю в партии большевиков с 1906 года и не думал дожить до пролетарской победы…» Да, не ради серебра-злата работал Урасов! Пролетарская победа, Советская власть — вот его высшая награда.

Документы, документы… Они продолжают повесть о жизни и делах большевика, дипкурьера.

На столе — четыре орденских футляра. Что в них? Ленинский профиль в обрамлении золотых колосьев — самая высокая награда нашей Родины. Орден Трудового Красного Знамени. Венгерская награда. И четвертый орден — тот, что был вручен Урасову в больнице: темно-алая, будто рубин, звезда, в венке из колосьев, внизу — молот и факел. Четыре футляра…

…А трубки, всегда лежавшей здесь же, на столе, нет. И я не спрашиваю, где она. Кажется, будто Владимир Урасов, получив срочный диппакет, взял свою трубку и уехал куда-то. В Прагу. Или в Пекин. Или в Рим. Или в Анкару.