В. С. Бауман Мате Залка — дипкурьер
В. С. Бауман
Мате Залка — дипкурьер
В 1923–1924 годах начался период значительного расширения внешних связей молодого Советского государства. Правительства многих стран, в том числе таких, как Германия, Англия, Франция, одно за другим стали признавать наше правительство де-юре. Увеличивалось число советских дипломатических и торговых представительств в капиталистическом мире, росло и число дипломатических курьеров, необходимых для поддержания постоянных связей с заграничным аппаратом НКИД.
В те годы я работала в отделе дипкурьеров и виз Наркоминдела. Знала многих курьеров лично, не раз слышала рассказы об их приключениях, о попытках империалистической агентуры силой или хитростью завладеть дипломатической почтой, скомпрометировать наших людей.
Как-то в один из зимних дней 1923 года к нам в отдел дипкурьеров и виз вошел молодой черноволосый человек. Он был прилично одет, подтянут, вежливо поздоровался со всеми. Говорил с сильным иностранным акцентом, и все сначала решили, что ему нужна какая-нибудь виза. Поискав глазами, он подошел ко мне (я сидела за единственным более или менее порядочным письменным столом) и сказал:
— Я назначен дипкурьером. Мне сказали, что нужно заполнить анкету для паспорта. Это у вас?
— Садитесь. Заведующего отделом сейчас нет, придется подождать…
Вошедший кивнул головой, но не сел, а стал внимательно разглядывать нашу скудно обставленную комнату с обшарпанными столами, за которыми дипкурьеры, возвращаясь из очередного рейса, писали свои отчеты и между делом оставляли на ободранной бумаге столов свои автографы и рисунки. Тут же оформлялись поездки, упаковывалась почта.
Молодой человек долго смотрел в окно на оживленный Кузнецкий мост, на витрины и вывески вновь открытых магазинов, извозчиков и вечно куда-то спешащих москвичей, на стоявшую напротив здания НКИД церковку (тогда она еще не была снесена).
Много интересных людей, получавших заграничные паспорта, перебывало в этой комнате. Бывали здесь и Сергей Есенин, и Владимир Маяковский, и жена Горького Е. Пешкова, работавшая представителем нашего Красного Креста, и многие другие.
Заполняя анкету, незнакомец написал в первой графе свое имя — Мате Залка. Решив, что это имя может ввести в заблуждение наших пограничников и дать повод для ненужных разговоров при получении виз, я спросила нового дипкурьера:
— Вы не возражаете, если мы выпишем вам паспорт на Матвея Залку и на это имя будем запрашивать визы?
— О, пожалуйста. Это даже и для меня будет лучше, — улыбнулся он.
Так и сделали — выписали паспорт на имя Матвея Залки.
А он понемногу разговорился, рассказал кое-что о себе.
В первую мировую войну Мате Залка был офицером австро-венгерской армии. В 1916 году, будучи раненным на русском фронте, попал в лагерь для военнопленных под Хабаровском. Внимательно приглядывался к жизни доселе неведомой ему страны. Немного выучил русский язык. Позже узнал о русской революции, о большевиках, о декретах, о земле и мире. О том, что народ России решил навсегда покончить с бесправием и произволом. Это заставляло сравнивать, размышлять… Постепенно Залка увлекся великим учением Ленина и начал знакомить с этими идеями своих товарищей.
В 1918 году Мате Залка присоединился к первым формируемым отрядам Красной Армии. Здесь началась его вторая жизнь — жизнь бойца революции. В боях с белыми под Омском Мате Залка попадает в плен к врагу. Ему удается бежать и перейти к партизанам, действовавшим в тылу у Колчака. После разгрома Колчака Мате Залка сражается на юге страны против врангелевских войск. В тяжелых боях под Перекопом он, тогда уже командир полка, был награжден орденом Боевого Красного Знамени и почетным оружием. После нападения на нашу страну белополяков Залка снова на фронте, на этот раз на Западном, воюет против панской Польши…
Все это мы узнали от него самого. Говорил он спокойно, с легкой иронией. (Лишь много времени спустя я познакомилась с его волнующими рассказами, такими, как «Ходя», «Кавалерийский рейд», «Бессмертие», темы которых были навеяны службой в Красной Армии.) И вот теперь этот молодой венгр, красный командир и коммунист, получил назначение на дипкурьерскую работу.
К службе в Наркоминделе Мате Залка относился чрезвычайно серьезно. Он попросил снабдить его всеми служебными инструкциями и положениями о работе дипкурьеров. Очень внимательно все перечитал, затем подолгу расспрашивал более опытных коллег об особенностях поездок в ту или иную страну, порядке переезда через границу, поведении курьера в том или ином случае и прочем. В общем по-настоящему старался освоить новое для него дело.
А через некоторое время М. Залка поехал в свой первый рейс — в Эстонию, а затем — в Финляндию.
В те годы империалистические державы пытались создать вокруг Советской России так называемый «санитарный кордон» (уж очень они боялись, что к ним перекинется коммунистическая «зараза») и густо нашпиговали этот «кордон», состоявший из прибалтийских государств, Румынии и Польши, самым отъявленным антисоветским сбродом. Это делало работу курьеров особенно сложной и опасной.
Мате Залка, по рассказам дипкурьеров, ездивших с ним, был чрезвычайно хладнокровен, умел держать себя в руках при любых обстоятельствах, складывавшихся иной раз в поездках и переездах через границу. А по возвращении он с какой-то особенной, ясной улыбкой рассказывал о своих приключениях. Было любо слушать этого скромного и отважного человека.
После нескольких поездок в соседние страны, когда он хорошо освоил дипкурьерскую службу, маршруты М. Залки удлинились. Вскоре он отправился в Стамбул. Уезжая в Турцию, Залка знал, что, несмотря на недавнее окончание греко-турецкой войны, рейс мог оказаться тяжелым, чреватым всякими случайностями, и просил помочь его жене, если она обратится с какой-нибудь просьбой. Но, к счастью, все обошлось благополучно.
После возвращения из рейса Мате Залка сдавал отчеты и докладные, в которых описывал свои поездки и впечатления от них. Я невольно заметила, что его отчеты чрезвычайно интересно написаны и являются, по существу, талантливыми литературными очерками. Когда ему об этом сказали, он несколько смущенно признался, что пробует свои силы на литературном поприще.
Как-то раз я спросила его о близких.
— У меня есть родные в Венгрии, но туда мне дверь закрыта… — с грустью сказал Мате.
В те годы родина Мате Залки была залита кровью лучших сынов венгерского народа. После поражения Венгерской Советской Республики, просуществовавшей 133 дня, там торжествовала самая злобная реакция. И венгерская полиция, конечно, была прекрасно осведомлена о деятельности Залки в революционной России, его партийной и боевой работе, борьбе с контрреволюцией.
После нескольких поездок в Турцию Мате Залка назначается на маршрут Варшава — Прага — Вена — Рим. Возвратясь из первой такой поездки, он с радостью сообщил, что в Вене у него состоялось свидание с родными, которым туда удалось приехать.
Мате Залка был очень добрым человеком и с удовольствием старался помочь, чем можно, сотрудникам, если те в чем-нибудь особо нуждались. Охотно привозил товарищам медикаменты, которых у нас в то время остро не хватало.
Вспоминается, как один наш рабочий, упаковщик Демьянов, начал слепнуть. Ему нужны были какие-то особые очки, которых в Москве достать тогда было невозможно. Едва услышав об этом, Залка вскоре привез из-за границы нужные очки и какое-то лекарство, вручив их растроганному старику.
Проработал у нас Мате Залка года два (1923–1925), а затем целиком перешел на литературную работу. В 1936 году он уехал в охваченную пламенем гражданской войны Испанию, где вскоре стал известен как генерал Лукач — командир 12-й Интернациональной бригады.
Мате Залка героически погиб в боях с испанским фашизмом под Уэской. На его могиле в Валенсии на белокаменной плите были высечены слова Михаила Светлова:
Я хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать…