Оборонительные бои на реке Стоход

Оборонительные бои на реке Стоход

11 августа 1-я Забайкальская бригада вошла в состав 3-го корпуса генерала Огановского и ушла к д. Войничи, а 23 августа вышла. Вся 1-я Забайкальская дивизия 26 августа поступила в распоряжение командующего 1-й армейским корпусом генерала Гаврилова, бывшего командира прославленной 1-й Забайкальской казачьей батареи, и вошла в гвардейский кавалерийский отряд генерала Гурко. Однако действовать коннице по своему прямому предназначению не пришлось. Казачьи полки были поставлены на позиции и выполняли задачи пехоты.

Бои на Стоходе приняли затяжной характер.

3 сентября, в связи с переходом в наступление 8-й армии, 2-й сотне 1-го Верхнеудинского полка и партизанскому отряду подъесаула Резухи — на была поставлена задача — произвести усиленную разведку противника и прорваться за его проволочные заграждения. Казаки доходили до заграждений, слышали немецкую речь, но дальше продвинуться не смогли. Противник, осветив их прожекторами и ракетами, открыл сильный артиллерийский огонь. Сотня и партизанский отряд вынуждены были отойти. Только на участке 1-го Верхнеудинского полка, где оборонялась 4-я сотня, ее разведчикам удалось захватить в плен рядового 39-го Ландверного полка бригады 7-го германского корпуса.

Днем противник поднимал аэростат, с которого велось наблюдение и корректировался огонь немецкой артиллерии.

Весь сентябрь казачьи полки, меняя друг друга, находились на позициях. Строили блиндажи, удлиняли ходы сообщения, ставили ночью заграждения, вели разведку противника.

24 сентября за отличия в бою у д. Галузия приказом по 4-му кавалерийскому корпусу казаки 1-го Верхнеудинского полка награждались Георгиевскими крестами и медалями: во 2-й сотне было вручено 8 крестов и 1 медаль; в 3-й сотне — столько же; в 4-й сотне вручено 14 крестов и 1 медаль; 6-я сотня получила 4 креста и 2 медали. В пулеметной команде 1 казак получил Георгиевский крест, а другой — Георгиевскую медаль. Двум казакам присвоили звание младший урядник, а двадцати двум — приказный.

Фронт прочно установился по реке Стоход. Противники укрепляли позиции. Режим боевой работы в 1-й Забайкальской дивизии не менялся. Полки сменяли друг друга на позициях. Ночью добровольцы из казаков уходили в разведку, отражали попытки немецких разведчиков проникнуть в расположение полков. Днем велась артиллерийская и ружейно-пулеметная перестрелка. В тылу после смены отдыхали, приводили себя в порядок, решали различные хозяйственные задачи. Офицеры стали уходить в отпуска — явный признак того, что никаких решительных действий быть уже не могло.

В октябре противник предпринял несколько атак с целью улучшения своего положения.

День 5 октября наиболее запомнился забайкальцам. Им на себе пришлось испытать газовую атаку немцев. В 4 часа 30 минут, как обычно, начался артиллерийский обстрел по участку 1-го Читинского полка и по позициям 212-го пехотного полка. В 5 часов 10 минут секреты двух левофланговых сотен читинцев подали сигнал: «Газовая атака». По тревоге казаки надели противогазы. Вскоре газовое облако захватило 2 левофланговые сотни 1-го Читинского полка и соседний с ним 212-й пехотный полк. После пуска газов в течение 1,5 часа вела огонь немецкая артиллерия химическими снарядами сначала по пехоте, а потом полевому флангу читинцев, штабу полка и резерву 1-й бригады. В 7 часов утра немецкие цепи перешли в атаку, но были остановлены огнем 1-й и 3-й Забайкальских казачьих батарей, винтовок и пулеметов казаков.

По участку 1-го Верхнеудинского полка и соседнего с ним 210-го пехотного полка газы не применялись, но пострадал штаб верхнеудинцев. В штабе 1-го Верхнеудинского полка пострадали находившиеся там офицеры: полковник Рыбалов, подъесаул Попов, хорунжий Кузнецов и врач Геворкянц; легкое и тяжелое отравление получили 33 казака, из них 13 эвакуировано. На биваке полка пострадали прапорщик Гладких и несколько казаков; отравлено 14 лошадей, из которых 5 погибло.

Наиболее пострадал 1-й Читинский полк, где тяжелое отравление получил прапорщик Макаров и легкое —18 офицеров и 4 врача. Из 135 пострадавших казаков-читинцев 17 умерло. В 3-й Забайкальской батарее был тяжело отравлен есаул Токмаков и отравления различной степени получили 35 казаков. В конно-саперной команде отравились 4 казака. Кроме того, в 1-м Читинском полку 10 казаков были ранены во время артиллерийского обстрела. Отравление получил и командир 1-й Забайкальской казачьей бригады полковник князь Кекуатов. Все отравленные отправлены в госпиталь.

Несмотря на большие потери от газовой атаки, казаки успешно отразили атаку немцев.

19 октября под обстрел химическими снарядами попал 1-й Верхнеудинский полк. Во второй половине дня он по тревоге был поднят с бивака и убыл для поддержки 1-го Читинского полка, который был атакован противником. По дороге сотни были обнаружены наблюдателем с немецкого аэростата, и по ним открыла огонь немецкая артиллерия, применившая вместе с обычными снарядами химические. Натренированные казаки быстро надели противогазы и вышли из-под обстрела.

С 20 по 31 октября полки 1-й Забайкальской казачьей дивизии попеременно заступали на боевое дежурство в окопах, меняли места расположения биваков. Определенного участка обороны дивизия не имела. Полки становились туда, куда приказывали. 31 октября и по 19 ноября казаки находились в промежутке между 37-м пехотным Екатеринбургским полком (сосед справа) и 40-м пехотным Колыванским полком слева. 1-й Читинский полк, например, занимал позицию от речки Безымянки, впадающей в р. Липа, и до д. Красов (искл.). Его менял 1-й Верхнеудинский полк. Слева оборонялись полки 2-й бригады. Отдыхали полки в районе колонии Ольги и д. Красов Чешский, урочище Воля, д. Лесник, д. Залесцы (2-й Верхнеудинский и 1-й Аргунский полки). Река Липа вброд непроходима. Позиции и противника, и казаков проходили по скатам высот, между ними — ручей, впадающий в речку Безымянку. Пойма заболочена. Окопы не обшиты лесом, осыпаются, бруствер, поверх которого можно было стрелять только в немногих местах, разъеден дождями и имел много промоин. На дне окопов — жидкая грязь по колено. Казаки вынуждены были, рискуя жизнью, передвигаться поверх бруствера в 1000–1200 шагах от противника. Не было подвод, чтобы подвезти строительный лес и укрепить стенки окопов, сделать карнизы и козырьки для наблюдателей. При близком разрыве снаряда противника казаки падали на дно окопа в грязь. Просушиться было негде, в блиндажах тоже стояла вода. Дождь, снег, грязь изматывали людей, кони ослабевали от недостатка сена и сырости, стали болеть. Ухудшилось довольствие их фуражным зерном. Положенные по норме 10 фунтов зерна заменялись 3 фунтами сухарей. С 5 по 15 ноября в среднем на лошадь в сутки выдавалось по 5 фунтов зерна и 1,5 фунта сена. По нескольку дней и эта заниженная норма сокращалась вдвое. Казаки недовольно ворчали на интендантов, начальников, загнавших конницу в окопы, но терпеливо выполняли свои обязанности.

18 ноября в местечке Михайловка прибывший на фронт великий князь Георгий Михайлович от имени государя пожаловал забайкальским казакам Георгиевские кресты, из расчета 5 крестов на сотню и 5 крестов на другие команды. В 1-м Читинском полку награждено было 35 казаков, из них I степень получил подхорунжий Иван Варасов. Один казак стал кавалером Георгиевского креста II степени, 10 человек — III и 23 человека — IV степени.

Дивизия сдала свои позиции пехоте и убыла на отдых в район д. Пыстые Ивани и Рудно Почаевскую. Переход в 20–30 верст давался с трудом. К концу ноября лошади сильно ослабли. Перед выступлением в поход полки получили по 20 пудов овса и пуд сена. Командиры сотен вынуждены были закупать овес по высокой цене у местного населения. Так, чтобы вообще не уморить своих лошадей голодом, казаки 1-го Читинского полка в селении Волковыск у чехов-колонистов купили овес по 3 руб. 70 коп. за пуд, что по тем временам было очень дорого. За ноябрь недополучено 5185 пудов зерна, или по 6,6 фунта на лошадь; сена — 2275 пудов, или 3 фунта на лошадь в сутки. Только на 1-й Читинский полк, исходя из нормы 10 фунтов на лошадь зерна и 5 фунтов сена, положено было иметь зерна—7901 пуд, сена —3911 пудов. Недоедание у лошадей шло в прогрессирующей форме, начиная с сентября. Казак без лошади — не казак. От состояния конского состава зависела боеготовность конницы, и прежде всего ее маршевые возможности. Во всех полках 1-й Забайкальской дивизии к концу ноября положение с конским составом было таково, что случись выполнять задачу в конном строю, то она не была бы выполнена. В 1-м Читинском полку, например, к 1 декабря имелось 50 строевых лошадей, которые едва могли нести какую-то службу. От местечка Михайловка до Пыстые Ивани при переходе полка пало 3 лошади, и это на 60-верстном пути, тогда как в июле полк делал переход 100–106 верст за 29 часов, а в августе — 150 верст за 60 часов, не имея ни одной павшей или отставшей лошади. Еще хуже состояние лошадей было у донцов и кубанцев, которые тоже страдали от бескормицы и чьи лошади оказались менее устойчивые к таким невзгодам. Кавалерия теряла силы, но командование ничего предпринять не могло.

Солдаты стали в массовом порядке покидать позиции или брататься с немецкими солдатами. Недостатки, в обеспечении армии, возникающие при этом трудности отрицательно влияли на моральное состояние частей. Усилилась тяга к миру. Дезертирство стало обычным явлением, постепенно превращаясь в обвал, когда сотни и тысячи солдат, уставших от окопной жизни, развращенных лозунгами о мире, будут уходить с оружием в руках в тыл, пробираясь к себе на родину. Никакие призывы командования уже не оказывали на солдата того влияния, какое было в начале войны. Начальству переставали верить не единицы, а тысячи. В тылу процветала коррупция, все и вся продавалось и покупалось, уплывали на сторону целые склады продовольствия и имущества, а боевые части бедствовали в окопах. Наводнившие армию офицеры военного времени из разных слоев общества упивались значимостью своего чина и вели себя разнузданнее, чем солдаты, разлагаясь вместе с ними. Вчерашний крестьянин, бедствующий студент или просто мещанин, став офицером, потеряв в первом бою свой патриотизм, под любым предлогом стремился в тыл, где легко попадал в руки большевистской пропаганды, увиливал от фронта. Элита офицерского корпуса — дворянство, для которого служба и война являлись делом всей жизни, истребленная в боях 1914 года, растворилась в этой массе прапорщиков, поручиков и подпоручиков, случайно ставших офицерами, и тоже уходила от борьбы за душу солдата, приняв нейтральную позицию. «Золотопогонники» из народа наводнили армию, они же потом составят основу Белого движения, и они же будут истреблять без суда и следствия своих братьев по классу, откуда они вышли. Часть офицерского состава окопалась в тылу, но другая, большая, продолжала сражаться на фронте и проливать кровь, поставив на алтарь победы свою жизнь. Фронтовая часть офицерства с возмущением взирала на тыловых «героев», которых не обделяли ни чинами, ни наградами. «Вообще, сидящих в глубоком тылу в штабе Иркутского и Приамурского округов на спокойных местах, — отметит адъютант 1-го Читинского полка подъесаул Семенов, — за время войны Награждены больше, чем находящиеся на войне, несущие более трудную, опасную службу. Примером может служить некто Айвазов, за время войны произведенный в чин, получивший Владимира 4-й степени и Высочайшее благоволение».

Большие потери среди личного состава кадровых частей восполнялись мобилизованными на войну рабочими и крестьянами, с которыми, кроме большевиков, никто не работал. Офицеры, в силу традиций, отдалялись от солдат, а последние платили им недоверием, все более открыто выражая протест против существующих порядков в армии не без помощи большевиков, противопоставляя одних другим. В беседе с М. В. Родзянко командующий 9-й армией генерал М. В. Крымов так охарактеризовал взрывоопасную обстановку, сложившуюся в ноябре 1916 года: «В солдатском составе растет недовольство и недоверие к офицерству вообще и к начальству в частности; таким образом, армия постепенно разлагается, и дисциплине грозит полный упадок. Легко может быть, что при таких условиях армия в течение зимы может просто покинуть окопы и поле сражения».

Необходимость изменения существующего порядка понимали и боевые офицеры, уставшие от несогласованности в верхах и стремления главнокомандующих фронтами, армиями и корпусами решать больше свои местные задачи, чем думать об общем деле победы над врагом. Ставка же вместо решительного управления войсками занималась соглашательством, уговорами и компромиссами. Так было во время Брусиловского прорыва, когда два главнокомандующих фронтами — Эверт и Куропаткин — сорвали удачно задуманную, организованную и проводимую операцию на Юго-Западном фронте. Дуэт в лице Николая II, являвшегося Верховным главнокомандующим Российской армии, и его начальника штаба М.В. Алексеева, оказался безголосым. По словам А.И. Деникина, «…государь не имел достаточно властности, твердости и силы характера, и генерал Алексеев, по тем же причинам, не умел „повелевать именем царя“». В итоге многим хорошим планам не дано было осуществиться.

Характеризуя отношение армии к своему Верховному главнокомандованию и ближайшему начальству, сын М.В. Родзянко, офицер-фронтовик, в беседе с отцом выразил это такими словами: «Ставке никто не доверяет, так же, как и ближайшему начальству. Все это может кончиться озлоблением и развалом. Они (генералы) во время боев в большинстве случаев сидят в безопасных местах, на линии огня редко кто из них показывается, а умираем мы. У нас и солдаты, и офицеры одинаково думают, что если порядок не изменится, — мы не победим».

Об «изменении порядка» самодержавие не хотело думать, зато думала об этом демократическая оппозиция и левые силы. Негодование у офицеров-фронтовиков вызывали также их собратья из числа низшего и среднего командного состава, под любым предлогом избегавшие отправки на фронт. О таких офицерах рассказывал своим товарищам зауряд-прапорщик Макаров, наблюдавший жизнь Белостокского лазарета в Москве, где он и подъесаул Токмаков лечились после отравления удушающими газами 5 октября 1916 года. «Много офицеров, — по его словам, — которые цинично называют себя кадровыми, принимают все меры, чтобы больше лежать в лазарете, например, выдумывают себе разные операции каких-нибудь застарелых опухолей и лежат многие месяцы. Многие из них буквально не имеют шаровар; в лазарете постоянная картежная игра, иногда в них не ночуют, бывают частые ссоры и даже более, к стыду нашему, случаются кражи среди офицеров. Более добросовестные офицеры уезжают на фронт, не выдержав такой обстановки, недолечившись». Офицеры-забайкальцы: зауряд-прапорщик Макаров, младший офицер 1 — го Читинского полка и артиллерист подъесаул Токмаков, чье лечение в лазарете заключалось в совете «дышать свежим воздухом и отдыхать», — потребовали выписать их и отправить в свой полк, поразив этим администрацию лазарета и эвакуационного пункта. К счастью, таких офицеров в Русской армии было большинство, на них она держалась в предпоследний год своего более чем 200-летнего существования.

К концу декабря 1916 года задача 1-й Забайкальской казачьей дивизии не изменилась, она по-прежнему находилась на позициях по реке Стырь. Два полка ее, как правило, несли боевое дежурство в окопах, а два других отдыхали.

Оборона полков делилась на сотенные участки. В первой линии их было четыре. Так, например, 1-й Читинский полк, сменив 8-й стрелковый Туркестанский полк в районе д. Лясове, перекресток дорог д. Лясове-Витковичи, д. Болдуры, имел фронт позиции 2480 шагов, при этом 2-я сотня занимала по фронту — 620 шагов (участок № 5), 3-я сотня — 660 шагов (участок № 6), 4-я сотня — 700 шагов (участок № 7), 5-я сотня — 500 шагов (участок № 8). На каждом участке находилось от 55 до 60 казаков. До первой линии окопов противника было 1600 шагов, а кое-где и 900—1000 шагов. Суточный расход патронов в перестрелках составлял от 230 до свыше 2 тысяч штук. Впереди, в 200 шагах, проходили проволочные заграждения, за ними — окопы для полевых караулов. От первой линии окопов до р. Стырь было 300 шагов. Противник днем вел редкий артиллерийский огонь, поднимал аэростат, с которого просматривал далеко в глубину весь передний край. Вторая линия окопов обычно не занималась. В случае необходимости туда выдвигались сотни (сотня), находящиеся в резерве полка.

После смены полк уходил в мест. Сестратин, где казаки располагались по хатам. Во время смены пехоты, когда полк только прибыл в этот район и мест, свободных для жилья, не оказалось, несколько офицеров полка попросились переночевать в одной из хат, которую занимал полковой священник, но святой отец не пустил их, хотя жил один. Факт, показывающий, какую силу имело лицо духовного звания в казачьем полку, красноречив сам по себе. Забайкальские казаки были послушной паствой. На войне полковой священник исполнял свои обычные служебные обязанности и, находясь поближе к обозу, не бедствовал.

Большинство казаков, прибывших на пополнение из 2-й Запасной сотни в г. Аткарске, никогда не служили в полках, к которым они были приписаны. В тот же 1-й Читинский полк поступило 106 казаков и урядников с лошадьми и 109 без лошадей, из них 93 казака, призыва 1916 года, ранее никогда в полку не служили. Все они прошли курс 6-недельной подготовки.

С окончанием дождей и улучшением условий подвоза снабжение забайкальских полков фуражом наладилось. Лошади быстро набрали вес.

Из казаков, не имевших лошадей, в дивизии сформировали стрелковый дивизион 3-сотенного состава. Командиром его был назначен войсковой старшина Марциевский.

Таким образом, на русском Западном фронте забайкальские казаки заканчивали свой второй год войны в относительно спокойной обстановке и на пороге очередной русской революции.