Глава тринадцатая
Глава тринадцатая
Был на исходе шестой месяц, как Сологубов находился в Англии. Приехал он туда в начале октября.
В понедельник, когда съехались все шестеро подопечных Сологубова, начались занятия по расписанию. Руководил обучением агентов, прошедших предварительную краткую подготовку в бадгомбургской школе НТС, веселый толстяк майор Чарльтон. Кроме него, конспиративную квартиру посещали еще несколько английских инструкторов, которые обучали будущих шпионов радиоделу, шифровке, тайнописи, ведению разведки со специальной практикой составления донесений по оборонным объектам. Программа обучения была рассчитана на девять месяцев, по июль 1956 года включительно. Затем Сологубову предстояло пропустить через школу Чарльтона еще одну группу энтээсовцев, тоже из 5—6 человек, которую Романов обещал скомплектовать и переправить в Англию к первому августа.
Но тут произошло непредвиденное. В один из дождливых, туманных дней в середине апреля в рабочую комнату Сологубова заявился Чарльтон. Время было послеобеденное, и по своему обыкновению майор находился в легком подпитии.
— Хэллоу, Пит! — весело приветствовал он Сологубова, сидевшего за столом над очередным месячным отчетом руководству НТС. — Получен приказ сократить срок обучения ваших парней ровно на месяц.
— Для данного выпуска или вообще? — спросил Сологубов.
— Этот ваш выпуск будет последним.
— Вот как! Но почему, мистер Чарльтон?
— Наша разведка порывает с НТС.
— Ничего не понимаю. — Сологубов пожал широкими плечами.
— Мы не так богаты, чтобы без конца субсидировать вас, не получая должной отдачи. Отныне НТС будут содержать одни американцы, у них бюджет не чета нашему.
— А как было прежде?
— Вскоре после войны ЦРУ и СИС для более эффективных контактов с НТС образовали объединенный комитет. Расходы на содержание вашей организации мы и американцы несли на паях. Но теперь на такой практике наше руководство решило поставить крест.
— И как давно принято такое решение?
— Совещание представителей двух разведок по вопросу об НТС происходило в конце февраля. Выработан специальный документ на этот счет. Что касается приказа о сокращении срока обучения ваших подопечных, то я получил его от своего шефа лишь сегодня.
— Что же конкретно мы должны сделать во исполнение этого приказа?
— Чтобы не комкать финал учебы, которую мы теперь обязаны завершить к тридцатому июня, нам с вами велено переработать учебную программу — выбросить из нее все второстепенное, сосредоточив внимание курсантов в оставшееся время на самом для них необходимом.
В тот же день они приступили к этой работе.
Малоразговорчивый, сдержанный Сологубов, получив от Чарльтона неожиданное известие, стал еще более молчалив и сосредоточен. Любивший поболтать майор, перелистывая брошюру с программой, старался расшевелить его:
— А по-моему, Пит, то, что произошло, рано или поздно должно было случиться. — Он засмеялся, перешел на русский язык. Как это у вас в песне: «Была без радости любовь, разлука будет без печали...» Так, кажется?
— Правильно, — улыбнулся Сологубов. — Из песни слова не выкинешь.
И он опять склонился над столом, стоявшим поодаль от стола Чарльтона, делая вид, что пишет. Но он ничего не писал, а просто чертил на бумаге завитушки, весь отдавшись своим мыслям. У него не выходили из головы слова Чарльтона о документе об НТС, принятом на совещании представителей ЦРУ и СИС, — вот бы заглянуть в него хоть краем глаза! Надо полагать, там немало интересного для подполковника Дружинина. Но как заглянешь, если неизвестно даже, где, у кого из чинов английской разведки хранится этот важный документ. Остается одно — попытаться побольше выудить о нем, о его содержании у Чарльтона, который во всем, что связано с НТС, бывает хорошо осведомлен. Надо пригласить майора вечером поужинать в ресторане, благо предлог есть: предстоящее расставание. Впрочем, Чарльтону предлог не важен, было бы дармовое угощение — это проверено не раз. А когда он как следует захмелеет, у него появляется охота показать себя персоной, имеющей доступ к важной информации, майор становится настоящим хвастунишкой, и, если умело задавать вопросы, из него можно выудить немало интересного.
Над этим сейчас и размышлял Сологубов — как и с чего лучше начать вечером застольную беседу с Чарльтоном? Подобная внутренняя подготовка, как и сама встреча с Чарльтоном в ресторане, конечно, была бы излишней, если бы он знал, что через некоторое время упомянутый важный документ попадет к нему в руки и он сможет его прочесть от начала до конца.
В первых числах июля, после завершения сокращенного курса обучения в школе английской разведки, шестеро новоиспеченных шпионов НТС поодиночке были переправлены Сологубовым в Западную Германию, во Франкфурт-на-Майне, где их ожидал последний инструктаж перед заброской в Советский Союз. (Все эти агенты в войну активно сотрудничали с гитлеровцами на оккупированной советской территории. В их неизбежном теперь разоблачении Сологубов почти не сомневался: о каждом из шести он сообщил в Москву достаточно наводящих сведений.) Через день после отъезда своих подшефных покинул Лондон и сам «представитель центра НТС».
Отчитавшись во Франкфурте перед Околовичем и Романовым о проведенной в Англии работе, Сологубов наконец мог отправиться к месту своей основной деятельности — в американскую «Службу-22», в Мюнхен. На свою квартиру, к Марте, он прибыл десятого июля вечером.
А на другой день его навестил Кантемиров. Они давно не виделись, и встреча была очень теплой. После разговора за ужином о разных житейских мелочах Кантемиров с радостным волнением сообщил, что ему с помощью некоторых лиц, известных Петру Константиновичу, удалось наладить переписку со своими родственниками в Советском Союзе — братом и сестрой, которые зовут его вернуться на Родину.
— Хорошие, душевные письма прислали! Я их вам завтра обязательно принесу, — заключил свой рассказ Савва Никитич. И затем, расстегнув пиджак, стал доставать из внутреннего кармана какие-то разрозненные бумажные листки и складывать их на столе перед Сологубовым. — А сейчас я вам нечто совсем иное хочу показать.
— Что такое?
— Фотокопия с одного интересного документа. Думаю, вам пригодится.
Сологубов взглянул на заголовок на первом листке и не поверил своим глазам. Перед ним лежало то самое решение об НТС, принятое в Лондоне, о котором рассказывал майор Чарльтон.
— Где вам удалось это достать?!
— В хозяйстве самого Околовича.
— А если точнее?
— Там есть один многим обязанный мне человек... — Кантемиров вдруг озабоченно посмотрел на часы, встал из-за стола. — Петр Константинович, мне сейчас надо к Марте ненадолго, пока она не легла спать. А вы тем временем читайте. Потом обстоятельно об этом поговорим.
Все было, казалось, по-прежнему: чужая страна и чужие люди; чужой язык, непривычные нравы и обычаи. Но в этой тоскливо-знакомой обстановке, прежде обрекавшей Сологубова на внутреннее одиночество, он теперь чувствовал себя по-другому. Он как бы обновился душой. Это обновление шло от сознания того, что он здесь не сам по себе, а служит делу, важному и нужному для его родной страны, для своего народа. И поэтому он больше не испытывал той изнурительной страшной тоски, ощущения неприкаянности и отрешенности, которые сопутствовали его былым скитаниям на чужбине.
Эту новизну чувств Сологубов отметил в себе сразу же по возвращении в американскую «Службу-22» с заданием из Москвы в мае прошлого, 1955 года. С тех пор эти чувства постоянно жили в нем, давали ему зарядку энергии и инициативы — едва ли не самых важных качеств разведчика, без которых он даже при высоком уровне профессионализма просто балласт, ничто.
По приезде из Англии Сологубов снова был зачислен в группу капитана Холлидза. Вернее, прикомандирован туда. Из разговора с капитаном он понял, что в перспективе, вероятно, ему предстоит новая разведывательная «ходка» в Советский Союз. А пока Холлидз в первый же день засадил его за разработку очередной инструкции для разведчиков, дав ему отпечатанный на машинке набросок, исходные тезисы, которые надо было развить в небольшое учебное пособие с поучительными примерами из разведывательной практики.
Некоторые тезисы будущей брошюры Сологубову показались знакомыми.
«В разведке не существует соображений морали. Цель должна быть достигнута любыми средствами...
Не доверяйте никому. Не забывайте, что лишь тот разведчик гарантирован от провала, который неукоснительно следует этому правилу. В разведке тот, кто живет один, живет дольше...
Будьте осторожны. Следите даже за собственной тенью. Помните, что каждый из окружающих вас может подслушивать и наблюдать за вами...»
— У меня, капитан, такое впечатление, что все это я уже где-то читал, — сказал Сологубов.
— Вполне возможно, — невозмутимо ответствовал Холлидз. — Это мы содрали с немецкого «Кодекса разведчика».
Так вот оно что! Теперь Сологубов вспомнил: этот «Кодекс» он сам штудировал, когда был в абвер-школе во время войны.
— Генералу Кларку эта шутка здорово понравилась, — продолжал Холлидз. — Он сказал, что в ней заложено именно то, что нам нужно... А дал мне эту немецкую писанину Мальт. Между прочим, сам он знает ее наизусть. Я даже удивился, как он начал шпарить эти заповеди по памяти у себя в кабинете.
«Вот это интересно, черт возьми! — подумал Сологубов. — Откуда Мальт, бывший советский генерал Мишутин, мог столь досконально знать немецкое учебное пособие по разведке? К чему ему было вызубривать эти анахронизмы — наследие гитлеровских времен?»
Сологубов хотел было осторожно порасспросить на этот счет Холлидза, но ему помешали. Сперва пришла, покачивая бедрами, туго обтянутыми тонким платьем, Рут Смиргиц — принесла капитану переводы каких-то срочных материалов. Потом Холлидза неожиданно вызвал сам генерал Кларк. А когда он минут через двадцать вернулся, по его кислой, озабоченной физиономии Сологубов понял, что с разговором о Мальте лучше повременить.
— Ну и продувная же бестия этот Генри! — в сердцах сказал Холлидз. Обычно этого добродушного, высокого, нескладного парня трудно было вывести из себя. Но если такое случалось, он не стеснялся в характеристиках: сын богатейшего скотопромышленника из Чикаго, не в пример остальным сотрудникам «Службы-22», позволял себе говорить то, что думал о своем начальнике. — Из любой воды, шельма, сухим выйдет!
— Стряслось что-нибудь, Джон? — спросил Сологубов.
— Мальту в Будапешт, оказывается, не ту липу сработали, — все еще не остыв, в гневе объяснил капитан. — А теперь, чтобы оправдаться перед штаб-квартирой, этот старый лис Кларк всю вину свалил на меня.
«Значит, Мальт сейчас в Венгрии», — отметил про себя Сологубов, вспомнив другой утренний разговор с Холлидзом, между прочим сказавшим ему об отъезде в заграничную командировку заместителя начальника «Службы-22».
Наконец капитан успокоился, сел за свой стол, из боковой тумбы достал бутылку коньяку.
— Давайте, Питер, промочим глотки.
Выпив по рюмке, они молча принялись каждый за свою работу.
Рассеянно перелистывая страницы с выписками из «Кодекса разведчика», Сологубов думал о Мальте, который, оказывается, все эти заповеди, сочиненные в абвере, знает наизусть... Что же собой в действительности представляет этот человек? Каково его истинное прошлое?.. Если Мальт по национальности немец, как об этом говорят некоторые данные, то откуда Осип Жменьков взял, будто Мальт и бывший советский генерал Мишутин — одно и то же лицо?
Вспомнилась последняя встреча с Жменьковым в Лондоне в октябре прошлого года. Служебная необходимость свела их на аэровокзале — Осип возвращался из США в Западную Германию. После того как с деловыми вопросами было покончено, Жменьков спросил:
— Как там житье-бытье в «Службе-22»? Что нового?
— У генерала Кларка новый зам, — сказал Сологубов.
— Мальт? Он еще при мне пришел... Здорово допекает?
— Въедливый немец. Но дело знает.
— Немец? — Жменьков усмехнулся. — Мальт такой же немец, как я француз или вы португалец.
— А кто же он? — с деланным равнодушием спросил Сологубов, отпив глоток кофе из чашки.
— Тонкая штучка. Это, было бы вам известно, наш с вами соотечественник. Бывший советский генерал Мишутин.
— Что вы говорите?! — удивленно-недоверчиво поднял брови Сологубов.
Худое нервическое лицо Жменькова передернулось.
— Что ж я, по-вашему, вру?
— Я этого не сказал. Просто ошибаетесь.
Отпрыск известной на всю Сибирь семьи богатеев золотопромышленников был самолюбивым, вспыльчивым, быстро терявшим самообладание человеком. Зная это, Сологубов, не располагавший временем для обстоятельной беседы, начал сознательно ее форсировать, ставя такие вопросы, которые бы вынудили Жменькова вспылить, взорваться, — тогда из него все, что нужно, выскочит само по себе. И он достиг своего. Уязвленный недоверием Жменьков, брызгая слюной, то и дело нервно подергивая жилистой шеей, будто ворот белой рубашки был ему тесен, стал выкладывать все, что знал о Мальте — Мишутине.
Оказывается, впервые он увидел этого человека еще в войну, в конце 1942 года, в лагере советских военнопленных в Польше, где содержался сам Жменьков, сдавшийся в плен под Ростовом, во время летнего немецкого наступления. В этот лагерь Мишутин (в форме советского генерала, но без знаков различия на петлицах шинели и без кокарды на фуражке) прибыл в большом черном «хорьхе» вместе с несколькими офицерами вермахта, к которым затем присоединился лагерный комендант. Когда пленных поблочно выстроили на белом от свежевыпавшего снега плацу, комендант объявил, что к ним желает обратиться генерал Мишутин, герой Халхин-Гола, бывший командир пехотной дивизии, порвавший с большевиками и добровольно перешедший на службу в германскую армию. Затем стоявший в первом ряду своего блока Жменьков увидел, как генерал вскочил на большой, перевернутый вверх дном ящик и стал говорить, призывая пленных красноармейцев и командиров последовать его примеру — навсегда порвать с коммунистической диктатурой и, встав под знамена победоносной германской армии, нести новый порядок в Россию. А закончил свою короткую речь Мишутин примерно так: «Я по-солдатски советую вам: чем умирать здесь, в лагере, медленной смертью от хронического недоедания, тифа и дизентерии, записывайтесь на службу в «остлегионы», там вы будете иметь сытый паек, табак, теплую одежду и даже деньги на мелкие расходы...
Вторично с генералом Мишутиным судьба свела Жменькова в 1943 году. Жменьков тогда был пропагандистом в изменнической армии Власова, и в составе небольшой группы таких же «просветителей» его командировали в Норвегию — там находился большой лагерь советских военнопленных — для вербовки добровольцев в РОА. В это же время генерал Мишутин как представитель командования немецких «остлегионов», только что посетив тот же лагерь, возвратился в Осло, в ту самую гостиницу, в которой вместе с другими власовцами остановился Жменьков.
После этого он ничего не слышал о Мишутине до конца войны. И только в 1950 году, будучи функционером «особой группы» НТС, по делам которой Жменькову случилось однажды побывать в здании европейской штаб-квартиры ЦРУ, во Франкфурте-на-Майне, он там опять увидел этого человека. Но уже не в форме советского генерала без знаков различия, а в элегантном штатском костюме. И, как Жменьков тогда же узнал, фамилия у него теперь была другая — Мальт.
Прошло еще несколько лет, и жизненные дороги этих людей, по существу, незнакомых, не сказавших друг другу и двух слов, снова пересеклись. В конце 1954 года Мальта из Франкфурта перевели в Мюнхен в «Службу-22», где около двух лет подвизался и Жменьков.
Такова в общих чертах была история, услышанная на лондонском аэровокзале Сологубовым. Ее убедительность для него заключалась в двух неоспоримых фактах. Это, во-первых, поездка Мишутина в Норвегию. И во-вторых, вербовка им добровольцев из числа советских военнопленных в немецкие «остлегионы». Оба эти факта подтверждались данными из другого источника, о котором Жменькову было неведомо. А Сологубов знал о них со слов подполковника Дружинина, изучавшего материалы следствия осужденных в 1946 году власовцев.
Путь к окончательной разгадке Мальта — Мишутина лежал через дальнейшее, более основательное изучение прошлой жизни заместителя шефа «Службы-22». Теперь это Сологубову было ясно. Но он долго был в затруднении, не представлял себе, как вплотную подступиться к этому суровому, замкнутому человеку, стоявшему намного выше его на служебной лестнице. Он примерял то один, то другой варианты — все они при обстоятельном, детальном рассмотрении оказывались непригодными: либо очень сложными, связанными с риском загубить все дело, либо малоэффективными в перспективе, требовавшими слишком много времени. И Сологубов день за днем, неделя за неделей настойчиво продолжал искать...
Однажды в конце июля, после работы, он спустился в служебный буфет выпить пива и поиграть на бильярде. Обстановка располагала к этому. На улице стояла жара под тридцать по Цельсию, а здесь, в небольшом, уютном полуподвальном холле, было прохладно, успокаивающе мягко жужжали вентиляторы. Сологубов заходил сюда и прежде — в обеденный перерыв или, как сейчас, по окончании рабочего дня. И не только ради того, чтобы перекусить и что-нибудь выпить, а просто потолкаться среди сотрудников «Службы-22», послушать их болтовню у буфетной стойки или за столиками, уставленными холодными закусками и бутылками с кока-кола, пивом и вином. И уже кое-что интересное ему удалось почерпнуть в этом холле — едва ли не единственном месте более или менее широкого общения работников всех отделов аппарата генерала Кларка.
Заказав пива, Сологубов одну кружку выпил тут же, у стойки, а вторую взял с собой в смежный с буфетом бильярдный зал. Оба бильярда были заняты, пришлось занять очередь.
С наслаждением потягивая холодное пиво из высокой кружки, Сологубов стал следить за игрой двух американцев, одного из которых ему предстояло сменить. Они, не торопясь, разыгрывали «пирамидку» и при этом негромко разговаривали, время от времени сдержанно посмеивались.
— ...В общем, Стив по-настоящему влюбился в эту длинноногую красотку, решил на ней жениться, — рассказывал высокий сухопарый американец, выискивая глазами подходящий шар на зеленом поле. Это был Кребс, инспектор европейской штаб-квартиры ЦРУ, на днях приехавший из Франкфурта. — Жених и невеста начали готовиться к свадьбе, уже обручальные кольца заказали. И вдруг Стив получает письмо. Он вскрывает конверт: незнакомый почерк, незнакомая подпись — какой-то Пауль Мальт...
Тут Сологубов сразу насторожился, стал внимательно вслушиваться в разговор.
— И что же было в письме? — нетерпеливо спросил партнер Кребса, курносый майор из технического отдела.
— Мальт предлагал Стиву отступиться от невесты, потому что, писал он, Рут Смиргиц много лет является его невенчанной женой. И в доказательство приложил с десяток веселеньких фотографий.
— Представляю себе физиономию племянничка филадельфийского банкира! — коротко хохотнул майор. — Свадьба, конечно, поломалась?
— Все лопнуло, как мыльный пузырь. — Кребс с треском вогнал шар в угловую лузу. — Вскоре после этого Смиргиц из Франкфурта перевелась сюда, в Мюнхен. А на прощание, говорят, устроила Мальту хорошенькую сцену, будто бы даже влепила ему пощечину.
— Я ее понимаю, — засмеялся майор. — Упустить такого жениха!
Из дальнейшего разговора американских офицеров Сологубов понял, что эта история с Смиргиц и Мальтом произошла в 1953 году, а близкие, интимные отношения между ними завязались еще в войну, в период их совместной службы в Летцене, в штабе «остлегионов» генерала Кастринга.
Доиграв «пирамидку», Кребс и курносый майор допили свои бокалы с вином, стоявшие на окне, и ушли. Сологубов тоже не стал играть — ему было не до бильярда. Расплатившись с барменом, он вышел на улицу, чтобы ехать домой и на досуге обдумать услышанное. А подумать было над чем.
Итак, Рут Смиргиц близка с Мальтом, точнее, была близка. Теперь Сологубову стало ясно, почему он потерпел неудачу, когда еще до поездки в Англию дважды пытался завести с нею беседу о новом заместителе шефа «Службы-22». В первый раз она уклонилась от разговора, найдя подходящий предлог. А во второй определенно дала понять, что не желает говорить на эту тему. И Сологубов больше не возвращался к ней, опасаясь показаться навязчивым. Тем более что поведение самой Рут, ее попытки сблизиться с ним с некоторых пор казались Сологубову далеко не бескорыстными: он считал, что Смиргиц специально подставлена к нему, что все это двойная игра, тайно продолжающаяся проверка. Он начал умышленно уклоняться от встреч, потом уехал в Лондон, и их связь окончательно оборвалась.
Но теперь обстоятельства резко изменились. Прерванные отношения с Смиргиц, пожалуй, придется восстановить, сделать их более близкими и доверительными. Что касается старых подозрений, то они полностью остаются в силе. К этому надо быть готовым. Предстоит, можно сказать, единоборство на равных: чья возьмет?
Наладить былые отношения, как Сологубов и предполагал, оказалось делом несложным. Рут и до этого, встречая его в коридорах служебного здания, была неизменно приветлива, мило улыбалась. А тут подвернулся удобный предлог для встречи: капитан Холлидз попросил Сологубова отнести переводчице один документ. Это было в первую пятницу августа. В крохотном кабинетике с кактусами на подоконнике Рут работала одна. После нескольких минут непринужденной пустой болтовни Сологубов как бы между прочим пригласил ее на субботу в кино. Рут охотно согласилась.
Однако прошло немало дней, прежде чем он почувствовал себя готовым к решающему разговору. Ему казалось, что без достаточной предварительной подготовки из этой затеи ничего не получится — Рут или отвергнет, как прежде, предложенную тему о Мальте, или просто пропустит мимо ушей. И тогда считай, все пропало — вновь возвратиться к этому разговору будет уже невозможно. Надо было действовать наверняка.
Наконец подходящий момент представился. Рут была в прекрасном расположении духа, много шутила, смеялась. Они только что пообедали в ресторане и теперь сидели на скамейке в Ботаническом саду, под могучим старым каштаном. Тут-то Сологубов и сказал, что с некоторых пор его мучительно беспокоит одно обстоятельство.
— Я слушаю тебя, Петер.
Закинув светловолосую голову, сложив на высокой груди руки, Рут с закрытыми глазами благодушествовала под мягким, рассеянным густой листвой солнцем.
— Скажи мне: Мальт приехал из Франкфурта сюда, в Мюнхен, из-за тебя? — требовательно спросил Сологубов.
Блаженное оцепенение сразу покинуло Рут. Она открыла глаза, удивленно повернула к нему тонкое загорелое лицо.
— А почему ты об этом спрашиваешь?
И Сологубов рассказал ей все, что слышал в бильярдной служебного буфета. Потом спросил:
— Это правда?
— В основном, да.
— Меня интересует не прошлое, а твои отношения с Мальтом теперь.
— Неужели ревнуешь, Петер? — Рут улыбнулась.
Когда она спросила об этом, Сологубов сразу проникся уверенностью, что разговор попал в нужное русло. По крайней мере, теперь он твердо знал, в каком направлении надо вести сегодняшнюю беседу и строить свои отношения с Смиргиц впредь.
— По-моему, для ревности нет оснований, — уже без улыбки, задумчиво продолжала Рут. — Хотя похоже, что Мальт действительно ищет сближения.
— А ты?
— Я его ненавижу. Он поломал мне жизнь.
— Но он любит тебя?
— Если бы любил по-настоящему, не женился бы на американке, которая старше его почти на десять лет.
— Почему он это сделал?
— Эта плоскогрудая леди из влиятельной семьи. Она помогла бешеному нацисту прижиться у американцев и сделать карьеру.
— Значит, Мальт в прошлом фашист?
— Да, прежде был фашист, — она мрачно усмехнулась, — а теперь, как это квалифицировали бы русские, реваншист.
— А кто в таком случае ты?
— А что я? Я была только техническим работником. Стучала на своей машинке в штабе сухопутных сил вермахта, стенографировала, делала переводы... А теперь служу самодовольным мужланам янки — они хорошо платят. Но, если быть откровенной, мне они противны, в душе я презираю их.
— За что же такая немилость?
— Хотя бы за то, что на нас, немцев, они смотрят как на рабочую скотину, которую можно купить за деньги и заставить делать для них любое грязное дело. Это я испытала на собственной шкуре. К тому же они спят и видят, как бы опять нас стравить с Россией, не приведи боже дожить до такого дня. — Рут достала из сумочки сигареты, закурила. — А впрочем, все это не моего ума дело. Если называть вещи своими именами, я просто одинокая красивая баба, которая устала от жизни, от окружающей и собственной подлости, хочет разбогатеть, чтобы до конца дней своих не скопидомничать, не трястись над каждой маркой, а тратить их не считая. И еще я хочу найти себе хорошего мужа... — Она засмеялась, поправив пышную прическу, посмотрела Сологубову в глаза. — Петер, бери меня замуж! А? Ты мне нравишься. Я буду верная жена и хорошая хозяйка. Я все умею: готовить, шить, стирать... — Она помолчала, потом, как бы сразу протрезвев, тихо закончила: — Я конечно, шучу. Мне нужен муж солидный, с положением. Да и тебе, пожалуй, я не гожусь в жены. Ты еще сравнительно молодой, сильный, красивый. Найдешь женщину и без ребенка...
— Кстати, твоя Ани — дочь Мальта?
— Нет. У меня был муж.
Уже после твоего знакомства с Мальтом?
— Дался тебе этот Мальт! — недовольно заметила Рут. — Ладно, так и быть, ревнивец несчастный, поедем ко мне пить кофе, и я все тебе расскажу.
Домой Сологубов вернулся поздно ночью. Он чувствовал себя усталым, хотелось спать. Но ложиться ему сейчас было нельзя. Требовалось мысленно восстановить весь сегодняшний разговор с Смиргиц, отсеять ненужную шелуху, касающуюся ее личных отношений с Мальтом, и записать наиболее существенное из того, что удалось узнать об этом человеке, чтобы завтра, в очередной сеанс радиосвязи, сообщить в Москву подполковнику Дружинину «выжимку» из этого материала. Обстоятельный же доклад о Мальте, видимо, придется переслать через связного в ближайшую встречу с ним.
Сологубов прошел в ванную, принял холодный душ, потом до красноты растер тело махровым полотенцем. В голове сразу просветлело. Вернувшись в комнату, он запер на ключ дверь, сел за стол, положил перед собой несколько листов чистой бумаги, авторучку и, с минуту подумав, с чего начать, стал набрасывать биографию Мальта — в общих чертах, конспективно:
«Пауль Мальт (подлинная фамилия — Мальген) родился в Москве, в богатой семье владельца ткацкой фабрики, выходца из Саксонии.
В начале 1918 года семья Мальген, не принявшая Октябрьской революции, бежала на юг, подальше от большевиков: Крым, Одесса. Конечный пункт — Германия, Дрезден, где жили богатые, влиятельные родственники.
Благодаря этим родственным связям молодой Мальген через некоторое время поступил в военное училище. Окончив его, несколько лет упорно тянул лямку незаметного армейского офицера и терпеливо ждал своего часа.
В 1936 году Мальгена назначают помощником военного атташе при германском посольстве в Москве. Это важное назначение было связано не только с тем, что он являлся уроженцем России. Главная причина крылась в другом: Мальген полностью разделял нацистскую программу, а гитлеровцы в то время остро нуждались в офицерах, обращенных в фашистскую веру.
В 1941 году, за три месяца до нападения Германии на СССР, Мальген был отозван из Москвы и получил назначение в абвер. Там он впоследствии занимался оперативным «обслуживанием» штаба сухопутных сил вермахта. Имел непосредственное отношение к «остлегионам»...
Сологубов отложил авторучку, задумался. От Смиргиц ему было известно, что штаб-квартира сухопутных сил (ОКХ) вермахта находилась в Восточной Пруссии. Там же, в Летцене, был штаб «остлегионов» генерала Кастринга, в котором Мальген ведал вопросами безопасности. Кроме того, в Летцене размещался лагерь советских военнопленных. Не на этом ли «пятачке» в Восточной Пруссии и пересеклись жизненные пути абверовца Мальгена и советского комдива Мишутина?
С точностью ответить на собственный вопрос Сологубов не мог. Это было лишь предположение, основанное на одном высказывании Смиргиц относительно «работы» Мальгена с пленными советскими офицерами. Он участвовал в их истязаниях и расстрелах. В частности, лично руководил расстрелом двух советских генералов. (К сожалению, их фамилии Сологубову выяснить не удалось. Разговор с Смиргиц сложился так, что повторно расспрашивать ее об этом было рискованно.) И теперь Сологубов решил: при первом же подходящем случае в беседе с Смиргиц еще раз навести ее на эту тему. Наверное, только тогда можно будет сделать сообщение по данному вопросу подполковнику Дружинину. А пока, чтобы не вносить путаницу в дело, остается довести до конца биографию Мальгена — Мальта.
«Дальнейшая судьба этого человека, — продолжал писать Сологубов, — тесно связана с матерым фашистским разведчиком Рейнгардом Геленом, возглавлявшим отдел «Иностранные армии — Восток» в верховном командовании сухопутных сил вермахта. Этот разведывательный орган был создан весной 1942 года, после того как гитлеровский план блицкрига потерпел крушение. Одной из причин затянувшейся «русской кампании», по мнению фашистских стратегов, явилось то, что генштаб располагал недостаточной, а зачастую неверной информацией о военном, экономическом и политическом положении Советского Союза. Ни военная разведка Канариса, ни политическая Гиммлера и Гейдриха не справилась со своими задачами. Поэтому Гитлер решил, что генштаб должен иметь свою собственную разведку.
Новый отдел «Иностранные армии — Восток» не ограничивался сбором и оценкой шпионской информации. Перед ним была поставлена задача всеми способами «обрабатывать» советских военнопленных, выжимать из них разведывательные сведения, вербовать шпионов и диверсантов, принуждать наиболее неустойчивых вступать в так называемые «остлегионы», созданные из белогвардейцев, перебежчиков и уголовников.
Опекал этот отдел сам глава абвера Канарис, который, по сути, сделал Гелена своим доверенным лицом и главным наследником. Они договорились о разделении функций между двумя органами германской военной разведки. Оба должны были работать параллельно, тесно взаимодействуя между собой. Однако, если абвер Канариса отчитывался перед Гитлером и командованием вермахта, то отдел Гелена — только перед генеральным штабом. Этот ушедший от непосредственного контроля фюрера новый разведывательный орган целиком сосредоточивал усилия на ведении борьбы против Советского Союза и его вооруженных сил. Гелену была передана часть архива абвера: картотека и все досье агентуры в Восточной Европе, а также материалы по операциям, проведенным на советской территории. Целый ряд сотрудников абвера (и в их числе полковника Мальгена) направили в отдел «Иностранные армии — Восток» для укрепления его кадров. Канарис, как стало известно впоследствии, будучи одним из наиболее информированных людей, раньше, чем другие, начал понимать неизбежность краха гитлеровского рейха и, спасая свою жизнь, стал заранее готовиться к сепаратному сговору с Западом. Отдел Гелена должен был облегчить ему этот «ход конем».
Но Канарису не удалось осуществить свой замысел. Он кончил жизнь в гестаповской петле. А вот генерал Гелен явно преуспел — не только спас свою шкуру, ускользнув от заслуженного возмездия, но и сделал новую блестящую карьеру. Одним из тех, кто непосредственно помогал ему в этом, был Пауль Мальген.
С Геленом он был знаком давно, когда тот еще ходил в полковниках. Попав к нему в отдел, Мальген сумел близко сойтись со своим новым шефом. Большую роль сыграло то, что он являлся выходцем из России, считался знатоком советской действительности. Генерал поручал ему наиболее ответственные задания, особенно в последний период войны, начиная с середины 1944 года.
Именно к этому времени относятся первые распоряжения Гелена Мальгену о «приведении в порядок архивов». Под этим предлогом шеф приказал собирать в особые папки разведывательные документы о Советском Союзе, а также списки агентуры по всей Восточной Европе. Потом последовал еще приказ: со всех этих материалов сделать три фотокопии и спрятать в тайниках, которые были оборудованы в разных местах Баварских Альп.
Несколько позже Гелен с помощью того же Мальгена разработал план консервации своей службы. Этот план начал активно осуществляться, как только советские войска, вступив на территорию Германии, форсировали свое продвижение в сторону фашистской столицы. Часть сотрудников Гелена должна была продвигаться на Запад и сдаваться в плен американцам. Другие объявлялись «героически погибшими за фюрера, народ и родину», а затем с поддельными документами бесследно исчезали, чтобы вновь вынырнуть на поверхность по тайному приказу шефа, когда это будет нужно.
В апреле 1945 года полковник Мальген, бросив на произвол судьбы свою «невенчанную жену» Рут Смиргиц, с небольшой группой самых доверенных помощников Гелена, которого фюрер незадолго до этого произвел в генерал-лейтенанты, сопровождает своего начальника в сверхсекретном «путешествии». Цель: отыскать надежное убежище для самих себя и наиболее важных архивов. Маршрут: от бранденбургской деревни Цосен до Альп.
Вначале они ехали недлинной колонной на автомашинах. Миновав Мюнхен, Гелен отпустил шоферов, приказал остальным продолжать путь пешком. Нагруженные тяжелой кладью, они гуськом шли по горным тропам на юго-восток, к горе Вандельштейн. У ее подножия остановились. И тут Гелен сказал, ни к кому персонально не обращаясь: «Если машина несется навстречу своей гибели, самое главное — спасти то, что она везет». Но всем было ясно, что предавший своего «любимого фюрера» вновь испеченный генерал-лейтенант прежде всего заботится о спасении самого себя.
Весь конец апреля и начало мая Гелен просидел в маленьком лесном домике в местечке Элендзальм. Он с нетерпением и трусливым беспокойством ждал появления передовых частей американских войск. Нетерпение его было так велико, что по утрам он взбирался на гору Вандельштейн и подолгу смотрел в бинокль на запад, ожидая своих спасителей. Когда они наконец показались, гитлеровский генерал в штатском дорожном костюме покинул свое убежище и направился им навстречу.
Летом 1945 года Гелен с наиболее ценными досье и ближайшими сотрудниками, среди которых находился и Мальген, на специальном самолете был доставлен в Вашингтон. Он предложил американской разведке буквально тонны секретных материалов: все архивы, относящиеся к работе абвера против СССР. И не только это. Американцы, по сути, получили в свое распоряжение сотни фашистских военных разведчиков, сотрудников гиммлеровской службы безопасности и гестаповцев, нашедших приют в Западной Германии.
Так возникла геленовская организация для подрывной работы против Советского Союза — под крылом американской разведки и на ее средства.
Из Вашингтона генерал Гелен возвратился уже не как военнопленный. Он снова стал влиятельной персоной, главой своего рода американского филиала абвера, с которым считались даже самые крупные руководители оккупационной администрации США в Германии.
На этот раз Пауля Мальгена вместе с ним не было. Он и еще трое из ближайшего окружения Гелена по просьбе тогдашнего руководителя европейского отдела УСС Аллена Даллеса были временно оставлены в Вашингтоне в качестве советников американской разведки. Там, в Вашингтоне, Мальген сделался Мальтом. И там же в 1947 году женился на родственнице шефа тактической разведки «Джи-2».
Прошло еще два с половиной года, и Мальт вновь оказался в Германии, во Франкфурте-на-Майне, в европейской штаб-квартире ЦРУ, официально именуемой «Управлением специальных армейских подразделений». А оттуда в конце 1954 года по его собственной просьбе был переведен в «Службу-22», в Мюнхен...»