4. Кто ответил за поражение под Вязьмой?

Операция Вермахта «Тайфун», начавшаяся 30 сентября 1941 года, должна была завершиться взятием Москвы. Причем, до наступления зимы.

Две мощные танковые группировки врага двигались полукругом в обход основных сил наших армий. На севере — по направлению Духовщина — Холм-Жирки — Вязьма; на юге — Спас-Деменск — Юхнов — Вязьма. К 7 октября полное окружение наших частей было завершено. Затем фашисты рассекли окруженные советские войска вдоль Минского шоссе и приступили к их уничтожению.

В окружении под Вязьмой оказались части 19-й. 20-й. 24-й и 32-й армии. Кроме того, были окружены отступавшие части 16-й армии, отдельные части и подразделения 30-й, 33-й и 43-й армий, а также часть тыловых служб 29-й и 22-й армий. В общей сложности в котел попали 37 дивизий. 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк Резерва Главного командования и полевые управления четырех армий.

9 октября, немцы замкнули «Брянский котел», также расчленив его на две части. В окружение попали части 3-й, 13-й, 17-й, 10-й и 50-й армий, в общей сложности 27 дивизий. 2 танковых бригады и 19 артиллерийских полков Резерва Главного командования и полевые управления трех армий[295]. Но если часть этих войск все же вырвалась из кольца, то под Вязьмой пять армий были уничтожены практически полностью.

В двух «котлах» было пленено более 600 тысяч военнослужащих РККА[296]. Число погибших. по подсчетам ряда историков, еще больше.

Точных цифр не знает никто. Информация об этой страшной трагедии долгие годы подавалась очень дозировано. О тех же, кто понес уголовное наказание за поражение под Вязьмой — вообще ни слова.

А были ли такие вообще? Ведь большинство командующих армиями и командиров соединений погибли в тех боях или оказались в плену[297].

Принято считать, что ответственность за котел под Вязьмой И. Сталин хотел возложить на командующего Западным фронтом генерал-полковника И. С. Конева, но Г. К. Жуков спас его от трибунала, взяв к себе заместителем. Однако документальных подтверждений этому не имеется, а версии случившегося в изложении двух прославленных полководцев существенно разнятся.

Известно, что в те дни тучи сгущались над вырвавшимися из вяземского котла командиром 45-й кавалерийской дивизии генерал-майором Н. М. Дрейером[298] и командиром 244-й стрелковой дивизии генерал-майором Н. Т. Щербаковым[299]. Но оба избежали трибунала. Их лишь отстранили (как и Конева) от своих должностей. Об этом известно из октябрьских политдонесений заместителя начальника политуправления Западного фронта бригадного комиссара И. И. Ганенко:

«Командир 45-й кд генерал-майор Дреер (так в документе — авт.) не выполнил приказа командарма-19. оставил занимаемые позиции, оголил стык между частями 19-й и ЗО-й армий, и на этом участке просочились мотопехота и танки противника, которые вышли в район 15 км. севернее Вадино. Поставлен вопрос о снятии Дреера с должности и предании его суду военного трибунала…»;

«Командир 244-й сд генерал-майор Щербачев (так в документе — авт.) в течение последних двух дней все время пьянствовал, боевыми действиями не руководил, мешал в работе начальнику штаба и комиссару дивизии. В результате дивизия попала в тяжелое положение, два полка попали в окружение. Никто выходом частей из окружения не руководит…» [300]…

Совсем по другому развивались события по делу командира 38-й стрелковой дивизии полковника Максима Гавриловича Кириллова.

Полное наименование возглавляемой им с 1938 года дивизии — 38-я Донская Краснознаменная Морозовско-Донецкая им. А. И. Микояна стрелковая дивизия [301]. В июле 41-го. прямо с колес, она вступила в кровопролитные бои под Смоленском. Многие бойцы и командиры этой дивизии пали смертью храбрых на полях сражений, ее командир пошел под трибунал, а страницы героической летописи соединения оказались вырванными из исторического формуляра Великой Отечественной войны.

Впрочем, маршал К. Рокоссовский в своих мемуарах все же сказал несколько добрых слов об этой дивизии и ее командире:

«Первым соединением, которое мы встретили восточнее Ярцево, оказалась 38-я стрелковая дивизия полковника М. Г. Кириллова. Он был уже в возрасте и опытен. Дивизия эта принадлежала 19-й армии, воевала и потеряла при отходе связь со штармом. Кириллов, почувствовав неожиданный нажим немцев у Ярцево, занял, как мог, оборону. Поскольку мне еще в Касне стало известно, что связи с И. С. Коневым нет, я использовал 38-ю дивизию для отпора противнику непосредственно у Ярцево, которое было уже в руках врага.

Командир дивизии обрадовался, что он наконец-то не один. Мы пополнили его полки собранными в дороге людьми… Собрав все, что можно, на участок Ярцева, мы нанесли удар. Противник его не ожидал: накануне он сам наступал, был отбит и не предполагал, что мы после тяжелого оборонительного боя способны двинуться вперед. Элемент неожиданности мы и хотели использовать. Ударили в основном силами 38-й стрелковой и 101-й танковой дивизий, придав им артиллерию и танки, в том числе десять тяжелых — КВ. В результате наши части овладели Ярцево, форсировали Вопь и захватили на западном ее берегу очень выгодные позиции, на которых и закрепились, отбив все контратаки»[302].

Об ожесточенности боев, которые продолжались до начала августа, свидетельствует тот факт, что железнодорожная станция Ярцево восемь раз переходила из рук в руки и все же была удержана бойцами полковника М. Г. Кириллова.

8 августа 1941 года на основе группы войск Ярцевского направления была переформирована 16-я армия под командованием генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского. Остатки 38-й дивизии вошли в ее состав.

6 октября дивизия была переброшена в район Вязьмы в целях противодействия прорвавшейся группировке противника. Но время уже было упущено. Попав в окружение, дивизия в составе группы генерала Ершакова с 9 по 12 октября вела кровопролитные бои, но вырваться из котла смогли лишь подразделения, возглавляемые начальником штаба. А полковник М. Г. Кириллов, оставшись в «котле», создал из своих бойцов, других окруженцев и местных жителей партизанский отряд «Смерть фашизму». В феврале 1942 года, после того, как с участием его отряда был осуществлен прорыв Вяземского котла, М. Г. Кириллову было предписано сдать отряд офицеру НКВД и прибыть в штаб Западного фронта.

В это время по указанию И. Сталина было возобновлено расследование причин нашего поражения под Смоленском. Под следствием оказалось несколько командиров 16-й, 19-й и 20-й армий. Однако утверждения некоторых историков о том, что эти командиры были осуждены военным трибуналом и расстреляны как изменники Родины, не соответствуют действительности. Кроме тех. осужденных в 1941 году командиров, о которых ранее уже сказано, можно назвать еще начальника Смоленского гарнизона полковника П. Ф. Малышева и командира 34-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Р.П. Хмельницкого, находившихся в статусе подследственных до весны 1942 года.

Петр Федорович Малышев перед войной уже провел несколько лет в аналогичном статусе в Херсонской тюрьме и после принятого им решения о взрыве находившихся в черте г. Смоленска мостов через Днепр вновь был арестован и до марта 1942 г. находился под следствием. В итоге дело в очередной раз прекратили за отсутствием состава преступления. Малышев был назначен командиром 288-й стрелковой дивизии, затем командовал 4-й ударной армией, стал генерал-лейтенантом.

Р. П. Хмельницкий находился в этом звании с довоенных времен, в 41-м командовал стрелковым корпусом, в состав которого входила дивизия М. Г. Кириллова.

Следствие по делу Хмельницкого началось еще в конце июля 1941 года. В представлении И. С. Конева, написанном под Смоленском на имя Главкома Западного направления С. К. Тимошенко, говорилось: «Командир 34 СК генерал-лейтенант Хмельницкий в бою показал неустойчивость, плохо руководил войсками. Снят с занимаемой должности. Предан суду. 27.07.1941 г.»[303].

Тем не менее. Хмельницкому чудесным образом удалось избежать трибунала. В сентябре 1941 года он был ранен и несколько месяцев находился на лечении.

На период возобновления следственных действий под рукой оказался лишь один командир дивизии, входившей в состав 34-го корпуса. Это был полковник М. Г. Кириллов[304]. На него то, по одной из версий, и переложил вину генерал-лейтенант Р. П. Хмельницкий, воспользовавшись поддержкой своего покровителя К. Е. Ворошилова. Дело в том. что Хмельницкий четверть века преданно исполнял, с небольшими перерывами, обязанности его личного порученца и доверенного лица. Ворошилов не раз выручал Хмельницкого из неприятных ситуаций. Последний раз в 46-м, когда Хмельницкий, заведовавший трофейным имуществом оккупационных войск, был арестован за допущенные прегрешения. А в 42-м генерал Хмельницкий отделался лишь легким испугом.

Между тем. полковник М. Г. Кириллов в марте 1942 года был арестован и вскоре предстал перед военным трибуналом. Но, если судить по обвинительным материалам, вовсе не за поражение под Смоленском, а за трагические события, произошедшие в октябре 1941 года под Вязьмой. И на исход расследования по его делу в определенной степени, вероятно, повлияли не показания генерала Хмельницкого, а доносы партийных работников, оставленных в фашистском тылу на территории Смоленской области для организации партизанской борьбы с врагом.

На допросе, произведенном после ареста, полковник Кириллов показал:

— 9—10 октября 1941 года, находясь юго-западнее Вязьмы, штаб дивизии под моим командованием выполнял поставленную задачу по выводу сохранившихся частей дивизии из окружения путем прорыва через боевые порядки противника. Утром 10 октября командный пункт дивизии был атакован 10 вражескими танками, в связи с чем я отдал приказ подчиненным отойти в сторону леса, где после боя собрались остатки управления штаба и частей дивизии. Связь с войсками была потеряна. Распределив уцелевший личный состав на 5 групп, я поставил задачу на выход из окружения и сам пошел с одной из групп. Пройти через боевые порядки противника не удалось и, чтобы оторваться от его преследования, я приказал подчиненным разделиться на мелкие группы по 2–3 человека и самостоятельно пробираться через лес и расположение немецких войск к обусловленному месту встречи [305].

Однако, по версии следствия, предъявившего комдиву целый букет надуманных обвинений. события тех дней выглядели иначе:

«Во время боевых действий Кириллов бросил руководство соединением, несколько суток скрывался вместе с Орловой[306] в блиндаже, а затем сдался в плен немцам. При этом Кириллов был вооружен, однако никакого сопротивления не оказал. После пленения находился с Орловой в немецком госпитале, откуда беспрепятственно ушел и в течение 3,5 месяцев проживал на оккупированной территории. Вступив, по настоянию РК ВКП (б), в командование партизанской группой, бездействовал, пьянствовал, запрещал Орловой оказывать медицинскую помощь раненым и больным партизанам. В феврале 1942 года группа под командованием Кириллова провела неудачную операцию против немцев, при этом потери среди партизан составили около 120 человек»[307].

По мнению следствия, эти действия Кириллова однозначно свидетельствовали о совершении им измены Родине. Поэтому они были квалифицированы по ст. 58–16 УК РСФСР.

14 июля 1942 года состоялось судебное заседание военного трибунала Западного фронта. Бывший командир 38-й стрелковой дивизии полковник М. Г. Кириллов был приговорен к расстрелу. с конфискацией имущества, лишением воинского звания и наград.

Проходившую по тому же делу О. П. Орлову осудили по обвинению в совершении преступления. предусмотренного ст. 58–10 ч. 2 УК РСФСР (антисоветская агитация) к 5 годам лишения свободы.

В первых числах сентября 1942 года осужденный М. Г. Кириллов был расстрелян в подвале Бутырской тюрьмы, после чего его имя на долгие годы оказалось вычеркнутым из истории.

Вспомнили о расстрелянном комдиве только в конце 80-х годов прошлого столетия. Поводом для его реабилитации послужило письмо Ольги Павловны Орловой с просьбой пересмотреть дело в отношении командира 38-й стрелковой дивизии полковника М. Г. Кириллова. В письме, которое она направила в 1989 году на имя председателя Верховного Суда СССР говорилось: «Никаких личных отношений с фашистами у него не было, никогда он не изменял и не продавал свою Родину»[308].

Главная военная прокуратура направила ответ Орловой только в 1991 году, поскольку вывод об обоснованности осуждения Кириллова не мог быть сделан без проведения дополнительной проверки. 27 ноября 1989 года военным прокурором ГВП было вынесено постановление о возбуждении производства по вновь открывшимся обстоятельствам[309].

13 декабря это дело принял к производству старший следователь следственного управления КГБ СССР по Смоленской области майор Тяглов. Была проведена большая работа по поиску документов и свидетелей и по ее результатам следствие констатировало, что обвинение Кириллова в измене родине «является явно надуманным и противоречащим фактическим обстоятельствам дела».

Из заключения ГВП от 19 июля 1991 года, на основании которого М. Г. Кириллов был посмертно реабилитирован, следует, что, находясь в окружении, он действительно был захвачен в плен вместе с Орловой, но скрыл свою принадлежность к командному составу Красной армии и вскоре бежал. Оказавшись в Семлевском районе Смоленской области (в том самом месте, где захваченному в плен командарму Лукину немцы в своем госпитале ампутировали ногу). Кириллов вскоре установил связь с «должностными лицами партийно-советского актива Семлевского района, помогал им советами по вопросам, связанным с организацией партизанских отрядов и принял решение остаться в тылу врага для борьбы с ним партизанскими методами». В январе 1942 года он сам сколотил партизанский отряд, который под его руководством провел ряд успешных операций против фашистов. Неудачный исход операции у дер. Михали. в которой погибло около сотни партизан, был связан с тем. что командиры батальонов опоздали с наступлением, действовали несогласованно и «шли напролом, не имея точных данных о противнике».

Обвинение же в безответственном командовании отрядом, бездействии и пьянстве было надуманным. Основывалось оно на показаниях работников НКВД Н. Комарчука и В. Жабо, а также местных партийных руководителей М. Лукьянова и П. Шматкова, которые опровергались показаниями других свидетелей.

О некоторых существенных деталях, дополняющих дело М. Г. Кириллова, автору стало известно уже после издания книги «Война на весах Фемиды». Детали эти основаны на архивных документах, обнаруженных энтузиастами-поисковиками и позволяющих реконструировать не только боевой путь 38-й стрелковой дивизии и возглавляемого Кирилловым партизанского отряда, но и уточнить причины, по которым он оказался под следствием.

В частности, установлено, что возглавивший после Кириллова созданный им отряд[310]майор В. В. Жабо в докладной записке на имя начальника особого отдела Западного фронта отмечал: «У Кириллова нет ни одной положительной черты, присущей советскому человеку. Он вреден для партии и всего советского народа. Он лично виновен в окружении дивизии, которой командовал, которую впоследствии бросил, лично виновен в гибели многих солдат и офицеров дивизии, лично виновен в дезорганизации партизанского движения в Знаменском и Семлевском районах Смоленской области».

Те же самые слова — «он вреден для партии и народа» — можно прочесть в доносах секретарей Семлевского и Знаменского райкомов партии М. Лукьянова и П. Шматкова (в некоторых документах — Шматко), которые они направляли в ЦК партии и Смоленский обком ВКП (б), находившийся тогда в столице.

Первые трения между ними и Кирилловым возникли по причине того, что в его отряд входили оказавшиеся в окружении и бежавшие из немецкого плена бойцы и командиры. В соответствии с линией партии ее представители должны были относиться к таким бойцам с большим недоверием. Но главная причина, судя по всему, лежала в иной плоскости.

П. К. Шматков был оставлен в тылу для организации партизанского движения, но после катастрофы под Вязьмой свой отряд распустил. После того как в феврале 1942 года 1-й гвардейский кавалерийский корпус генерал-майора П. А. Белова и 4-й воздушно-десантный корпус генерал-майора А. Ф. Левашова прорвали оборону немцев южнее Вязьмы, пришло время отчитываться о проделанной работе. А ее не было. Реальную боевую деятельность вел отряд Кириллова. Поэтому, по одной из версий, партийные вожаки решили его дискредитировать. рассчитывая таким образом приписать себе его заслуги в борьбе с фашистами[311]. Полное понимание в этом вопросе они нашли у работников НКВД.

В последних числах февраля 1942 года в Знаменский район Смоленской области был переправлен на самолёте майор В. В. Жабо. Имея задание на базе отряда Кириллова сформировать партизанский полк, он передал Максиму Гавриловичу благодарность командования и предписание прибыть в Москву для нового назначения — командиром 238-й стрелковой дивизии. 1 марта Кириллов вылетел в столицу, вероятно, на том же самолете, где и был арестован. По документам — в мае. На самом деле, вероятно, вскоре после прилета. В этой связи высказывается мнение, что вызов в Москву являлся ловушкой с целью «выманить» комдива из партизанского края. Арестовали и О. П. Орлову.

П. К. Шматков в это время начал переписывать историю «под себя», Уже 15 мая 1942 года было принято постановление бюро Смоленского обкома ВКП (б), в котором говорилось: «Заслушав секретаря Знаменского РК ВКП (б) тов. Шматкова, бюро обкома ВКП (б) отмечает, что райпарторганизация во главе с бюро РК ВКП (б), находясь на территории противника, проделала большую работу по организации и сплочению трудящихся вокруг парторганизации на борьбу с немецкими захватчиками…»[312]. А далее шло детальное перечисление заслуг — сколько создано партизанских групп, занято населенных пунктов, уничтожено захватчиков и предателей Родины, железнодорожных эшелонов и обозов.

Потом стали издаваться воспоминания и документальные очерки, в которых умалялась либо вообще замалчивалась роль первого командира партизанского отряда «Смерть фашизму» и возвеличивались заслуги партийных лидеров.

В 1980 году вышла книга «Угранский набат», которая начиналась такими словами: «Угранская земля!.. Здесь действовал партизанский отряд. Смерть фашизму!“, руководимый первым секретарем Знаменского райкома партии П. К. Шматковым. преобразованный в последующем в отдельный партизанский полк, которым командовал майор В. В. Жабо»[313].

Далее рассказывалось, как 25 октября 1941 года на заседании бюро подпольного райкома партии по инициативе П. К. Шматкова был создан объединенный партизанский отряд, названный «Смерть фашизму!», командиром которого райком опять же утвердил П. К. Шматкова, а комиссаром — К. А. Селиверстова.

Полковник М. Г. Кириллов появляется на страницах этой книги только в конце января 1942 года, как командир одной из партизанских групп, которому Шматков передал общее командование отрядом, так как Кириллов был «опытный в военном отношении человек… показал, что умеет работать с людьми: его группа отличалась от других более крепкой дисциплиной. в бою зарекомендовала себя с лучшей стороны».

Надо отдать должное авторам книги — далее они объективно описывают боевую деятельность М. Г. Кириллова и его отряда, закончив это описание убытием «полковника Кириллова и старшего политрука Микрюкова в Москву.

Несколько лет назад поисковиками была обнаружена в архиве и опубликована докладная записка военкома отряда А. И. Микрюкова на имя начальника политуправления Западного фронта бригадного комиссара Макарова. Она датирована 6 марта 1942 года, то есть составлена накануне ареста Кириллова, что, вероятно, и наложило свой отпечаток на стиль изложения. И тем не менее, документ этот представляет большой интерес. Вначале Микрюков сообщал, что по состоянию на 23 января 1942 года (после объединения нескольких партизанских отрядов и диверсионной группы лейтенанта Черчикова под общим командованием Кириллова) отряд насчитывал 1263 человека. Затем военком отмечал: «Товарищ Кириллов взял на себя командование группой партизанских отрядов, сумел организованно закрепить партизанское движение в Знаменском р-не. Мелкие отряды объединить в крупную воинскую часть, которая занимала обширный район в тылу врага. Однако товарищ Кириллов Максим Гаврилович в своем руководстве, по моему личному мнению, имеет ряд недостатков…».

Недостатки эти те же, что и в обвинительном заключении: во-первых, «не обеспечил тщательной подготовки и проведения боя за деревню Михали…»: во-вторых, «излишне бахва-ляется своими мнимыми заслугами по организации партизанского движения в Семлевском и Знаменском районах». Тогда как — «на самом деле решающую роль в организации партизанского движения в этих районах принадлежит местным Советским и партийным руководителям и отдельным товарищам из первых руководителей отрядов, что тов. Кириллов пытается отрицать»[314].

Как видим, фактуры в докладных записках партийных работников и сотрудников НКВД было маловато. Она явно не тянула на измену родине. Поэтому следствие пошло проверенным путем — для получения «царицы доказательств» М. Г. Кириллова начали методично и жестоко избивать, держа в перерывах между допросами на собачьей цепи.

В ходе дополнительного расследования было установлено, что старший следователь Особого отдела Западного фронта лейтенант госбезопасности Крупенков, проводивший в 1942 году следственные действия по делу М. Г. Кириллова, применял к нему «физическое насилие с целью получения нужных показаний[315]. Утверждение о том, что комдив «бросил руководство соединением» и бежал, также оказалось голословным, так как «в связи с отсутствием сведений о конкретных действиях 38 СД и ее командования нельзя достоверно и полно оценить обоснованность действий Кириллова по командованию дивизией в окружении» [316].

В итоге Главная военная прокуратура пришла к выводу, что М. Г. Кириллов был обвинен и осужден необоснованно, поскольку добросовестно исполнял свой воинский долг, как командир дивизии действовал в соответствии с реально складывавшейся обстановкой, предпринял все исчерпывающие меры по организации сопротивлению противнику и выводу своего соединения из окружения.

22 июля 1991 года на основании заключения Главной военной прокуратуры приговор по делу М. Г. Кириллова и О. П. Орловой был судом отменен и они полностью реабилитированы.