3. «Пытка ожиданием»

Данные военно-судебной статистики не отражают в полной мере размаха репрессий против лиц высшего комсостава, арестованных в годы войны. Реальная картина намного мрачнее и горше. Дело в том. что многие генералы и полковники, оказавшиеся в начале войны в тюремных застенках, не были осуждены ни трибуналами, ни внесудебными органами НКВД-МГБ. От семи до десяти и более лет провели они в заключении — без суда и следствия.

Один из арестованных, генерал-майор Ф. Н. Романов образно назвал столь изуверский способ изоляции невиновных пыткой ожиданием.

Сколько же человек подвергли такой пытке?

Согласно секретному письму в Президиум Совета Министров СССР, подписанному 11 июля 1953 года Министром Вооруженных Сил Н. Булганиным, прокурором Р. Руденко и председателем Военной коллегии А. Чепцовым. в период с 1941 по 1952 год МГБ незаконно арестовало 101 генерала. Из них после войны было «осуждено Военной коллегией Верховного Суда Союза ССР — 76 генералов и адмиралов и 5 человек — Особым совещанием при бывшем МГБ СССР, 8 генералов были освобождены из-под стражи за отсутствием состава преступления и 12 генералов умерли, находясь под следствием»[360].

«Вспомнили» об этих, арестованных в годы войны генералах, только в конце 1945 года, когда генерал-полковник В. С. Абакумов подготовил И. В. Сталину в качестве подарка к дню рождения два «итоговых» генеральских списка. Из текста первого донесения следовало, что из числа освобожденных из плена генералов 25 чел. — переданы в распоряжение ГУКа, 11 чел. — являются предателями и подлежат суду. Среди них — генерал-майоры И. Артеменко, М. Беле-шев. Е. Егоров. И. Кириллов, И. Понеделин и другие[361]. Второй список включал 36 генералов, «подлежащих суду». Все они были арестованы в годы войны и в основном обвинялись в антисоветской пропаганде и агитации.

Действовал «Смерш» по одной и той же схеме. Как правило, сразу после ареста следователи «вешали» на очередную жертву самую статью 58—1 п. «б» УК РСФСР (измена Родине). Несколько недель интенсивных допросов, а затем об арестованных «забывали». Для них начиналась «пытка ожиданием», растягивавшаяся на годы. Генералы находились в полной изоляции, не зная, когда состоится и состоится ли вообще суд. Они не знали, что происходит на войне, живы ли их близкие. Об их судьбе родственникам тоже ничего не сообщали.

В начале 50-х, когда руководители МГБ в очередной раз «вспомнили» о генералах-«антисоветчиках», грифом «сов. секретно» стали сопровождать не только все следственные и судебные документы, но даже все материалы по их реабилитации?! Видимо, была дана соответствующая команда, поскольку произвол и беззаконие буквально выпирали наружу, были очевидны даже для самих «законников» с Лубянки. Выход из этого положения все же нашли — практически всем вменили статью 58–10 УК РСФСР.

Мы расскажем лишь о некоторых генералах из этого списка.

Упомянутый ранее генерал-майор Федор Николаевич Романов был ровесником века. Окончил два факультета (основной и восточный) академии имени Фрунзе. Отечественную войну встретил в должности начальника штаба Южного фронта. Его арестовали 11 января 1942 года. Следственные действия проводились до ноября. Закончилось все заверением следователей. что судить Романова не будут и после соответствующего решения правительства его вновь направят на фронт. «С тех пор. писал Романов спустя десятилетие Г. М. Маленкову. меня все время обманывали выпуском из заключения (пытка ожиданием)»[362]. Закончилась она в 1952 году возобновлением следствия.

Согласно обвинительному заключению[363] Романов являлся замаскировавшимся врагом с 1926 года, когда сблизился в академии с антисоветски настроенными однокурсниками, разделял их негативные взгляды на институт комиссаров и партийно-политический аппарат Красной Армии. В начальный период Великой Отечественной войны генерал Романов вел. по мнению следователей, антисоветские разговоры среди руководящего состава Южного фронта, обвиняя руководство страны в том, что оно плохо занималось подготовкой страны и армии к войне.

В суде Романов заявил:

— Когда я был арестован, то абсолютно не мог представить, в чем меня могут обвинить. Следователи Харьков и Лихачев встретили меня словами «вражина». «заговорщик». Под действием угроз со стороны следователей я был вынужден подписывать протоколы допросов, но все показания — это вымысел следователей. Когда я рассказал новому следователю Комарову все так. как было в действительности, он сказал, что я уже просидел 10 лет без суда и следствия и еще буду долго сидеть. Все показания следователи отбирали у меня, применяя физическое и психологическое воздействие[364].

Председательствовавший по делу член Военной коллегии генерал Суслин стал оглашать показания свидетелей, «изобличающие» Романова, но последний твердо стоял на своем — не виновен.

В итоге судьи Военной коллегии были вынуждены принять решение о направлении материалов на дополнительное расследование, «поскольку Романов отрицает вину, а других объективных доказательств в деле не имеется».

Доследование было недолгим. Следователь был тот же — Ищенко. Фабула обвинения тоже почти не претерпела изменений. Добавили только пораженческие настроения.

Повторное судебное разбирательство, как и первое, было закрытым, проходило 22 августа 1952 года в одном из следственных кабинетов Лефортовской тюрьмы. Романов вновь отрицал вину. Однако судьи на этот раз посчитали по-другому — 12 лет лагерей, с поражением в правах и конфискацией имущества. После этого Романов по решению Совета Министров СССР был лишен генеральского звания.

Преподаватель военной академии командно-штурманского состава ВВС РККА генерал-майор авиации Александр Александрович Туржанский был осужден Военной коллегией в том же году, по той же статье 58–10 и на тот же срок. А арестовали его. как и Романова, в начале 1942 года. Поводов для этого набралось немало. Происхождения был дворянского. В 1938-м уже попадал в подвалы НКВД и был осужден Военной коллегией на 15 лет лагерей как шпион и участник фашистского заговора. Правда, в 1940 году Туржанского выпустили на свободу в связи с прекращением дела. Но работники госбезопасности отнеслись к этому как к временной промашке в своей работе из-за недостаточности собранных улик. Новые доказательства его враждебной деятельности были получены буквально через несколько месяцев после освобождения. В это время Туржанский возглавлял Качинское военное летное училище, был известен как родоначальник бреющего полета и разработчик тактики штурмовой авиации. С первых дней войны Александр Александрович стал рваться на фронт, но в конце августа 1941 года генерала перевели в город Чкалов на должность преподавателя академии командноштурманского состава ВВС. Там он поделился своими впечатлениями о первых месяцах войны с начальником кафедры оперативного искусства полковником Ковалевым. А вскоре тот стал основным свидетелем обвинения:

— Туржанский говорил, что командование наше не способно справиться с немцами в этой войне и мы можем потерпеть поражение. Туржанский говорил, что поражение мы терпим потому, что наша армия ослаблена арестами командного состава в 1938 году. О командующих Северо-Западным. Западным и Юго-Западным направлениями в начальный период Великой Отечественной войны[365] Туржанский говорил, что они люди старые и не способны руководить войсками, и тут же говорил, что вот такие люди, как Уборевич, смогли бы справиться[366].

Некоторые другие подробности «антисоветской» деятельности Туржанского можно узнать из заключения Главной военной прокуратуры, проводившей в 1953 году проверку по его делу. В этом документе приведены слова генерала о том, «что страна была недостаточно подготовлена к военным действиям, что силы противника недооценивались, оборонительные рубежи не были достаточно подготовлены». Далее в заключении отмечалось: «Касаясь сообщений Совинформбюро. Туржанский заявлял, что сообщения предназначены только для успокоения масс и не соответствуют действительности, так как преуменьшают наши потери и преувеличивают потери противника».

Все это была правда, говорить о которой запрещалось.

Через два дня Военная коллегия осудила за антисоветскую агитацию на 10 лет лагерей другого известного в свое время летчика — генерал-майора авиации Бориса Львовича Теплин-ского. В Красной Армии он прошел путь от командира конной разведки до начальника оперативного отдела штаба ВВС РККА. Закончил две академии — имени Фрунзе и Генерального штаба. До ареста, произведенного 28 апреля 1943 года, занимал должность начальника штаба ВВС Сибирского военного округа.

Поводом к его аресту, если судить по материалам дела, послужила связь Теплинского с троцкистами, сослуживцами по академии, террористическое намерение против Сталина, высказанное им в 1933 году и оскорбление Молотова в связи с его поездкой в Германию для заключения договора. На самом деле, повод был иной. П. Судоплатов, рассказывая в своих мемуарах о трагической судьбе начальника 3-го отдела секретно-политического управления НКВД комиссара госбезопасности Ильина, также арестованного в 1943 году, считал, что Теп-линский и Ильин, дружившие с гражданской войны, пострадали из-за трений между «Смер-шем» и НКВД. Точнее между В. Абакумовым и Л. Берией.

Теплинский попросил старого друга выяснить причину настороженного отношения к нему контрразведчиков. Ильин вскоре предупредил его по телефону, чтобы он был осторожнее в своих высказываниях и знакомствах, так как генерал Трухин, которого Теплинский знал, переметнулся к Власову. «Абакумов, писал далее И. Судоплатов, тут же узнал об их разговоре и, возмущенный потребовал от Берии, чтобы он отстранил Ильина от работы. Берия вместо этого поручил Меркулову ограничиться простым внушением, притом в дружеском тоне. К тому времени отношения между Абакумовым и Берией сильно испортились. Абакумов принял решение воспользоваться этой историей для того, чтобы скомпрометировать Берию и Меркулова. Он доложил Сталину, что комиссар госбезопасности Ильин срывает проводимую Смершем оперативную проверку комсостава ВВС Красной Армии… Сталин приказал Абакумову немедленно арестовать Теплинского… На допросе, проводившемся с пристрастием (Абакумов выбил ему два передних зуба в первую же ночь) Теплинский признался, что Ильин советовал ему как лучше себя вести, чтобы не дать оснований для обвинения в симпатиях к врагам народа»[367].

Из послевоенного протокола судебного заседания явствует, что Теплинский весьма неприязненно относился к НКВД, заявлял, что правительство смотрит на все глазами этого ведомства, которое может арестовать любого. Кроме того, он написал письмо начальнику особого отдела НКВД, утверждая, что военными округами вынуждены командовать «мальчишки»[368].

В архивно-следственном деле Б. Л. Теплинского подшито 15 протоколов его допросов. А вызывали генерала на допросы к следователям в общей сложности 108 раз. Нередко ночью. В письме из лагеря от 4 июня 1953 года он рассказывал своему однокашнику по академии Генштаба маршалу А. М. Василевскому: «В тюрьме вымогали показания бессонницей, побоями, угрозами расстрела, издевательством и унижениями…. мне было предложено сыграть роль провокатора в отношении маршала Тимошенко, так как я сидел в одной камере с его бывшим заместителем (по Киевскому военному округу) генерал-лейтенантом Ивановым Ф. С. и был дружен с генерал-лейтенантом Злобиным, его бывшим начальником штаба. После моего отказа от этого и от некоторых „признаний" следствие прекратилось. В течение 9 лет я находился в полной неизвестности о своей судьбе. Ни мои заявления, ни 11 голодовок ни к чему не привели».

Та же участь — полной неизвестности и «пытки ожиданием» — постигла арестованных в 1942–1943 годах генерал-майоров артиллерии Евгения Степановича Петрова[369] и Александра Алексеевича Вейса[370], генерал-майора Александра Федоровича Бычковского[371], дивизионного комиссара Ивана Ивановича Жукова[372] и многих других военачальников, осужденных Военной коллегией в 1951–1952 годах за антисоветскую пропаганду.

Вина начальника Смоленского артиллерийского училища генерала Петрова заключалась в «недооценке переломного значения Сталинградской битвы и ее непартийном анализе» на одном из совещаний. 25 лет лагерей генерал получил за слова о том, что немцы «восполнят свои потери, после чего они еще будут сильными и надо с ними считаться».

Командиру 6-й запасной артиллерийской бригады Вейсу отмерили столько же за «клевету на оборонную политику». Он не признал вину ни на следствии, ни в суде, обоснованно считая, что его «арестовали не за совершение преступлений… а как лицо немецкого происхождения»[373].

Заместитель командующего 31-й армией Бычковский и комиссар штаба 18-й армии Жуков за проявленные ими пораженческие настроения отделались всего десятью годами лагерей (которые они к тому времени уже практически отсидели).

За девять лет тюремного заключения Бычковского следователи смогли сочинить лишь несколько общих фраз о том. что генерал, приезжая с фронта в Москву, а также во время учебы в академии, восхвалял немецкую армию и ее технику, а также клеветал на сообщения Совинформбюро.

Жукову вменили в вину то. что в 1942 году в разговоре с начальником штаба армии генералом Леоновичем[374] он заявил — наша армия плохо вооружена и недостаточно обучена. Особому отделу Южного фронта этого оказалось достаточно для заточения Жукова, которое затянулось на десятилетие…

Реабилитировали инакомыслящих генералов в июле 1953 года. Они стали первыми в многомиллионном списке жертв репрессий, дела которых в 50-е годы прекратили за отсутствием в их действиях состава преступления. В 1953 году механизм реабилитации еще не был отлажен. К пересмотру дел приступали с опаской, действовали осторожно, без огласки. Генерал Ф. Н. Романов написал в эти дни на имя Н. С. Хрущева: «Все мое дело состряпано людьми из бывшего руководства бывшего МГБ, позволившими себе топтать законы советской власти и убивать честных людей»[375].

Убивали лучших, думающих, сомневающихся, искренне болевших за судьбу Отечества. Убивали избирательно и изощренно. «Пытку ожиданием» выдержали далеко не все.