3. Репрессивный меч навис над командармами

До 9 октября 1941 года судьба была благосклонна к генерал-майору П. П. Собенникову. Несколько раз он чудом избегал трибунальского суда. В июле — когда командовал войсками Северо-Западного фронта. И в августе — когда в первый раз был назначен командовать 43-й армией Резервного фронта. Во второй раз он принял командование этой армией 5 сентября и находился в этой должности до 9 октября 1941 года. А 16 октября было оформлено постановление на его арест. Как и во многих других случаях — задним числом.

В действительности генерала арестовали неделей раньше. Это видно из донесения Л. 3. Мехлиса: «Товарищу Сталину. В связи с Вашим поручением докладываю, что командующий 43-й армией генерал-майор Собенников мною арестован и 9 октября отправлен в Москву. Собенников преступно руководил войсками, не выполнил приказа фронта от 2 октября о контратаке противника..»[288].

2 октября — это день, когда в рамках начавшейся операции «Тайфун» на боевые порядки армии генерала Собенникова обрушилась вся мощь 4-й танковой группы Гёпнера. Достоверно установлено, что на этом участке фронта (на Спас-Деменском направлении) части Вермахта превосходили советские войска: по численности — в 3 раза, по орудиям и минометам — в 7 раз, по танкам — в 8 раз…

Во исполнение приказа командующий пытался, конечно, контратаковать, маневрировал полками и батальонами, пытаясь удержать занимаемые рубежи. Но при таком перевесе сил удержать их было невозможно.

Существенно поредевшие дивизии с тяжёлыми боями отходили на Можайскую линию обороны. А затем — на реку Нара, северо-западнее Серпухова.

Военный прокурор 43-й армии Б. И. Алексеев в своей докладной записке на имя заместителя Главного военного прокурора «О причинах поражения 43-й армии» от 10 октября 1941 года отмечал: «…Значительную роль в создавшейся трудной обстановке сыграло и то обстоятельство, что командарм Собенников. хороший штабной работник, но не являющийся боевым бесстрашным командиром, который в решающую минуту не растерялся бы и мог вдохнуть в своих бойцов дух победы и уверенности. Привожу такой пример: В ночь на 4 октября 1941 года противник, подойдя на приличное расстояние к нашему командному пункту, начал его обстреливать из дальнобойной артиллерии. Командарм вместе с членом Военного Совета, проживающие в соседней деревне, стремглав, не поставив в известность начальника штаба армии полковника Зуева, укатили на запасной командный пункт в Парфенове у Спас-Деменска, с которым связь не была установлена. Это привело к тому, что начштаба вызвал к себе группу руководящих работников и вынужден был заявить, что он не знает, где Военный Совет. Только через два часа Собенников позвонил, сообщив, что он находится в Парфенове»[289].

Итак. П. П. Собенников был арестован 9 октября, хотя никаких документов для производства ареста еще не было составлено. Цепь процессуальных нарушений закона на этом не закончилась. С постановлением об аресте П. П. Собенникова ознакомили только 8 ноября.

Следствие по делу командующего 43-й армией тянулось четыре месяца. Хотя, за период между праздниками (с 7 ноября по 31 декабря) ни одного следственного действия произведено не было.

Вначале генералу вменили две контрреволюционные статьи 58–16 и 58–11 УК РСФСР (измена родине и участие в контрреволюционной организации). Но кто-то из вышестоящего начальства объяснил следователям, что в конце 41-го года уже не актуально «выезжать» на старом компромате о принадлежности обвиняемых к военно-фашистскому заговору в РККА. Поэтому следствие сосредоточилось на преступных просчетах в руководстве войсками Северо-Западного фронта, а затем 43-й армии Резервного фронта, квалифицированных по статье 193 —21 п. «б» УК РСФСР.

В ходе судебного разбирательства Военной коллегии, состоявшегося 6 февраля 1942 года, подсудимый Собенников признал допущенные им промахи и недостатки в управлении войсками, но заявил, что они не были вызваны предательством или трусостью как с его стороны, так и со стороны его подчиненных.

В результате П. П. Собенников был оправдан судом по контрреволюционным статьям и осужден по воинской статье на 5 лет исправительно-трудовых лагерей, с лишением воинского звания «генерал-майор» и наград (ордена Красной Звезды и медали «XX лет РККА»).

На следующий день осужденный командарм был помилован Президиумом Верховного Совета СССР со снятием судимости, восстановлен в кадрах РККА в звании полковника и направлен на фронт с формулировкой «для использования на низшей военной работе».

В ноябре 1942 года П. П. Собенников был назначен заместителем командующего 3-й армией и находился в этой должности до конца войны. В 1943 году вновь стал генерал-майором.

Полная реабилитация П. П. Собенникова состоялась только в 2010 году. Рассмотрев представление Главного военного прокурора С. Н. Фридинского. Президиум Верховного Суда Российской Федерации отменил неправосудный приговор Военной коллегии, вынесенный в 1942 году, и прекратил уголовное дело за отсутствием состава преступления…

В критические дни октября 1941 года репрессивный меч был занесен не только над Собенниковым, но и над другими командармами. Среди них — командующий 49-й армией генерал-лейтенант И. Г. Захаркин и командующий 31-й армией генерал-майор В. Н. Далматов (Долматов). Однако суровых репрессий они избежали. Отношение к высшему начсоставу, по сравнению с первыми месяцами войны, стало меняться. Ощущался острый дефицит командиров, обладавших боевым опытом, твердой волей и высокими организаторскими способностями. Значительная их часть оказалась в гигантских котлах под Вязьмой, Рославлем и Брянском…

13 октября комфронта Г. К. Жуков направил генералу И. Г. Захаркину (а копию — т. Сталину) следующую телеграмму: «Немедленно дать объяснение, на каком основании Вы бросили Калугу без разрешения Ставки и Военного Совета фронта и со штабом сами уехали в Тарусу. Переходом в контрнаступление восстановить положение: в противном случае за самовольный отход от г. Калуга не только командование частей, но и Вы будете расстреляны…»[290].

Калугу генерал Захаркин не вернул. А вскоре оставил и Тарусу. Но расстрелян не был. И даже — не арестован.

Состоявшийся 26 октября между ним и Г. К. Жуковым разговор приведен в книге С. Михеенкова[291]:

«— Почему вы начали отход от Калуги? Производите отходы без приказа военного совета фронта, когда это категорически запрещалось.

— У меня не было сил для удержания противника. Против трех дивизий противника осталось четыре батальона, и удержаться не мог.

— Почему не просили разрешения на отход? Решили действовать самостоятельно, грубо нарушая приказ фронта?

— Я не отходил и дрался до последнего. Противник разрезал фронт, и части не выдержали натиска противника, отходили. Сам я был в северной группе вместе с полковником Мироновым и продолжал драться. Ночью произвел перегруппировку, чтобы драться. 14 были сильные бои, но уже защищаться было нечем. 5 гвардейская полностью потеряла 630 полк. И по одному батальону разрозненному оставалось в других полках. Я бросил все. что имел, включительно до батальона охраны штаба армии, чтобы удержать натиск противника. Но этого не удалось. Части понесли потери до 80–90 процентов и отошли. Все.

— Почему вы сдали Тарусу без приказа? Почему вы сдали Протву без приказа и продолжаете сдавать участки обороны без приказа? Намерены ли вы вообще выполнять приказ, требующий без письменного приказа не отходить?».

В это время в 49-й армии сотрудниками военной прокуратуры проводилось расследование обстоятельств оставления Калуги и Тарусы. По его итогам вина командующего не была установлена. Дело было прекращено, о чем доложили генералу армии Г. К. Жукову. К мнению военных юристов командующий фронтом, как правило, прислушивался. Поэтому репрессивный меч лишь просвистел рядом с головой генерала Захаркина. В аналогичной ситуации оказался тогда и командующий 31-й армии генерал Василий Никитич Далматов. Его армия была разгромлена в районе Ржева. Интересно, что ходатайство о предании командарма-31 суду было принято 13 октября Военным советом 29-й армии, поскольку в эту армию вошли остатки 31-й армии.

Арестовать и предать суду Военный совет предлагал генерал-майора В. Н. Далматова, начальника штаба армии полковника Н. П. Анисимова и начальника политотдела армии полкового комиссара Н. Ф. Медведева.

Ставка ВГК думала долго — почти месяц. 9 ноября 1941 года было принято решение «за крупные упущения в управлении войсками при обороне Ржева» арестовать и предать названных лиц суду военного трибунала. Архивные документы, связанные с этим делом, приведены в диссертации С. А. Герасимовой[292].

Командование 31-й армии обвинялось Военным советом 29-й армии:

1) в невыполнении боевого приказания фронта по наведению порядка в соединениях и об удержании порученного участка,

2) паникерстве и взрыве железнодорожного моста через Волгу в результате чего несколько эшелонов с боеприпасами, продовольствием, в том числе склады 29-й армии с имуществом, а также подготовленные к погрузке морские орудия системы КАНЭ, снятые с укрепляемой полосы участка 29-й армии для отправки в район Можайска, и другое имущество не были отправлены,

3) уничтожении большого числа боеприпасов в г. Ржеве и Ржевском железнодорожном узле,

4) бездеятельности в устранении беспорядков в Ржевском гарнизоне и г. Ржеве[293].

Между тем, следствием не было установлено вины обвиняемых в инкриминированных им деяниях. В частности, было установлено, что приказ о взрыве 11 октября железнодорожного моста никто из обвиняемых не отдавал. Наоборот, лейтенант-подрывник подтвердил в суде, что генерал Далматов несколько раз приказывал не взрывать мост без специального приказа, а взрыв подготовленного к уничтожению моста произошел от детонации. Что касается морских орудий, то они не могли быть оправлены в район Можайска по причине уничтожения железнодорожных путей и потому были взорваны…

Следствие вменило в вину обвиняемым отдельные факты неорганизованности и растерянности, что привело при отступлении к уничтожению и потере значительной части имущества, в том числе секретных документов. Не было принято мер к частичному вывозу имущества на автомашинах, хотя такие возможности имелись.

Заместитель Главного военного прокурора Красной Армии диввоенюрист Н. П. Афанасьев в письме от 16 декабря 1941 г. на имя начальника Генерального штаба маршала Б. М. Шапошникова предлагал принять во внимание, что в сложной боевой обстановке при отступлении из Ржева войсковое имущество не было оставлено врагу, что генерал Далматов впервые командовал армией, а Анисимов работал в штабе армии всего полмесяца. Исходя из этого и учитывая положительные характеристики обвиняемых, прокурор полагал, что оснований для предания их суду трибунала не имеется и предлагал разрешить это дело в дисциплинарном порядке.

Г. К. Жуков и Н. А. Булганин согласились с выводами прокуратуры, но отметили, что «окончательный вывод необходимо согласовать с т. Масленниковым»[294]. Эта оговорка не случайна. Командарм-29 генерал-лейтенант И. И. Масленников был на особом положении, оставаясь до 1943 года по совместительству заместителем наркома внутренних дел СССР по пограничным и внутренним войскам. Судя по всему, он также согласился с решением Главной военной прокуратуры.

В. Н. Далматов был направлен на должность заместителя командующего войсками Московской зоны обороны, в 1942 году возглавил 134-ю стрелковую дивизию (2 формирования). Н. П. Анисимов с ноября 1941 года командовал 3-й Московской дивизией народного ополчения, ровно через год после описываемых событий стал генерал-майором.