4. Заговор в генеральском вагоне

В октябре 1941 года, в критические для столицы дни. было принято решение эвакуировать преподавателей военной академии им. Фрунзе в г. Ташкент. В сформированном для этих целей эшелоне для генералов выделили отдельный вагон. Многие из них рвались на фронт. Но приказ есть приказ…

Всю дорогу спорили, обсуждали сложившееся на фронтах положение, размышляли о том, как могло случиться, что гитлеровцы за четыре месяца войны дошли до столицы. А в Ташкенте последовали аресты. К числу наиболее активных «заговорщиков» НКВД отнесло генералов Н. И. Плюснина. Г. А. Армадерова. А. А. Глазкова. А. Я. Соколова. Ф. С. Бурлачко. Г. С. Дьякова и Ф. К. Кузьмина[376].

Последний из них, как свидетельствуют архивно-следственные документы, заявлял в пути, что советское правительство не смогло организовать должное сопротивление фашистам. В неудачах Кузьмин обвинял командующих фронтами, которых знал, как плохо подготовленных генералов, многие поражения связывал с крайне слабой оперативной подготовкой К. Е. Ворошилова. С ним соглашались, спорили, высказывали свои соображения.

Все было в этих беседах — боль и отчаяние, гнев и раздражение. Не было лишь «антисоветчины». Но присутствовавшая при разговорах сотрудница политотдела так не считала. Она проявила «бдительность» и настрочила донос. А дальше события развивались по известному сценарию. Застенок, беспрерывные допросы, издевательства и пытки. Общий для всех пункт обвинения — «пораженческие настроения» — у каждого генерала имел довесок, в зависимости от того, что у кого смогли выбить. Плюснин, например, «выражал несогласие с политикой индустриализации и коллективизации… заявлял, что в войне с Финляндией Советская армия показала свою небоеспособность». Кузьмин — «с вражеских позиций оценивал карательную политику» и т. п.

До суда дожили не все. Из двенадцати арестованных генералов-преподавателей академии имени Фрунзе, пятеро скончались[377]. Так и остались без ответа три заявления умершего в психбольнице генерала Бурлачко на имя Наркома обороны. В одном из них он написал: «Все мои показания, данные на следствии. — ложь, вынужденная насилием — избиения, карцер, лишение сна и угрозы».

Генерал-майор Армадеров. сын инвалида русско-турецкой войны, получившего за доблесть потомственное дворянство, за 12 лет тюрьмы и строгорежимных лагерей заработал тяжелую форму туберкулеза. В одном из своих заявлений в ЦК КПСС он писал: «Физические методы воздействия довели меня до полного безразличия, до полного морального уничтожения».

Дела генералов Армадерова. Плюснина, Кузьмина и еще нескольких человек из генеральского вагона Военная коллегия рассматривала ровно через десять лет после их ареста - 19 октября 1951 года. Генералы были приговорены по обвинению в «антисоветской агитации» к 25 годам лагерей каждый.

Реабилитация заговорщиков из генеральского вагона состоялась в 1953–1957 годах[378].

По 10 лет Военная коллегия отмерила бывшим преподавателям академии Фрунзе генералам Д. Ф. Попову и В. С. Голушкевичу. Их не было в том вагоне. Они оказались на фронте, в самом пекле. Но статья 58–10 УК РСФСР действовала по всей необъятной российской земле…

Генерал-майор Дмитрий Федорович Попов, командуя в начале войны 237-й стрелковой дивизией, был осужден военным трибуналом Северо-Западного фронта к двум годам лишения свободы условно за преступное руководство войсками. Второй раз его арестовали 30 июля 1943 года, когда он занимал должность начальника Управления подготовки младшего комсостава Главного управления формирования и укомплектования войск Красной армии. Обвинение сводилось к следующему — Попов, находясь на фронте, пытался доказать сослуживцам, что Красная Армия не сможет противостоять немцам, так как наши бойцы и офицеры не проявляют стойкости в боях. А по возвращении в Москву в январе 1942 года, «в пораженческом духе охарактеризовал обстановку на фронте» при встречах с офицерами и генералами[379].

Военная коллегия рассмотрела это дело только 26 мая 1952 года. Попов вину в проведении агитации по существу не признал и заявил, что он действительно обсуждал с сослуживцами недостатки в воспитании и боевой подготовке частей Северо-Западного фронта, но делал это не с враждебной целью, а, наоборот, с целью добиться их устранения:

— Говорил только об имевшихся недостатках, болел за них душой и желал как можно скорей их исправить.

Тем не менее. Военная коллегия признала его виновным по ст. 58–10, ч. 2 УК РСФСР и приговорила к лишению свободы сроком на 10 лет, с конфискацией имущества.

Реабилитация состоялась через год. Военная коллегия отменила свой собственный приговор, указав в определении, что предварительное следствие по делу Попова велось необъективно и тенденциозно, с применением угроз и запугивания.

Владимир Сергеевич Голушкевич перед арестом, произведенным Абакумовым 20 июля 1942 года, был заместителем начальника штаба Западного фронта. Первоначально предъявленное обвинение в измене Родине не нашло своего подтверждения. Однако он тоже десять лет провел в тюрьмах[380]. Только в феврале 1952 года ему было предъявлено обвинение в проведении антисоветской агитации. МТБ СССР вынужденно обратилось к этому беспроигрышному варианту. Когда обвинение в измене распадалось, следователи всегда имели для подстраховки «эластичную» статью 58–10 УК РСФСР. Так они поступили и на этот раз. Десятилетнее заточение Голушкевича выглядело теперь не как ошибка органов госбезопасности, а как закономерный итог его «преступной деятельности». Проводить антисоветскую агитацию Владимир Сергеевич начал, по версии следствия, еще в академии, подвергая «злобной критике академические порядки и охаивая систему воспитания, возводя клевету на офицеров Советской Армии и противопоставляя им офицеров царской армии». Не забыл следователь и участие Голушкевича в войне с Финляндией, возвратившись с которой, он «клеветал на действия советских войск и командный состав»[381].

В суде Военной коллегии, состоявшемся 24 марта 1952 года под председательством генерал-майора юстиции Дмитриева, подсудимый Голушкевич вину в проведении антисоветской агитации не признал и дал подробные показания по всем пунктам обвинения:

— Работая в академии, я по многим вопросам имел свои собственные суждения, которые открыто высказывал, и критиковал разного рода ненормальности. Говорил о необходимости улучшения качества некоторых лекций, обновления учебных программ с учетом опыта финской войны. Выступал против схоластических дискуссий, их оторванности от практики и т. п. Я не могу отрицать, что, может быть, иногда мои высказывания были очень резкими, но не могу признать, что они были антисоветскими. В период между концом финской кампании и началом Великой Отечественной войны в академии разрабатывался проект положения о прохождении службы в РККА. Я говорил, что в него нужно включить хорошие пункты положения о службе в царской армии: создание учебных заведений по типу кадетских корпусов, создание института офицеров Генштаба, твердые сроки присвоения воинских званий и др.

Мы видим, что идеи, которые высказывал Голушкевич, не потеряли своей актуальности и сегодня. Но тогда доброжелательное высказывание об офицерах царской армии могло восприниматься как контрреволюционное. Поэтому рассчитывать на снисхождение, а тем более оправдание, было трудно. Но генерал, все же, надеялся. В своем последнем слове он сказал:

— Я считаю своим долгом доложить суду, что и на следствии и в суде я показывал только правду, никогда не менял показания и никого напрасно не оговорил. Будучи на фронте, я отдавал все силы на службу Родине и ее армии. Я уверен, что советский суд вынесет справедливый приговор и даст мне возможность вернуться к нормальной жизни.

Не дали. Военная коллегия осудила генерала на 10 лет лагерей с поражением в правах и лишением воинского звания. Хорошо хоть, что к этому времени десятилетний срок уже подходил к концу и через несколько месяцев Голушкевича выпустили. Но клеймо «контрреволюционера» оставалось.

23 мая 1953 года Владимир Сергеевич написал письмо своему бывшему фронтовому командующему маршалу Г. К. Жукову с просьбой оказать возможную поддержку в снятии с него судимости.

Г. К. Жуков, и сам перед этим испытавший все мощь репрессивного пресса. 30 июня направил министру обороны официальное ходатайство, в котором со свойственной ему прямотой и смелостью писал: «Лично я знал генерала Голушкевича в бытность его на Западном фронте в период Московской битвы зимой 1941 года как вполне честного, боевого генерала и ничего плохого, антисоветского у него в то время не было. Думаю, что он стал жертвой клеветы. Считал бы возможным дело его. с целью полной реабилитации, пересмотреть, о чем и прошу, в случае Вашего согласия, дать необходимые указания».

28 июля 1953 года Военная коллегия прекратила дело В. С. Голушкевича производством по причине его полной реабилитации.