Двадцать третья глава

Итак, что же НА САМОМ ДЕЛЕ произошло в Синчхоне? В своем романе «Гость», основанном на нескольких беседах с северокорейским пастором, проживавшим в Синчхоне во время резни, Хван Сокюн называет двух «гостей-чужестранцев», навязанных корейцам в период колонизации и разделения. Эти «гости» – изначальная идеологическая причина всех случившихся беспорядков и актов насилия: христианство и марксизм.

Христианство пришло в Синчхон довольно рано. Во времена японской оккупации в регионе действовало много отрядов борцов за свободу и независимость. Что касается экономики, то Синчхон находился в одном из самых богатых мест к северу от 38-й параллели. После изгнания японских колонизаторов многие молодые местные жители выступили против коммунистических репрессий, направленных на подавление религии, а также против принципов земельного передела. У них было два варианта действий: бежать в Южную Корею или остаться и сформировать тайное, подпольное антикоммунистическое сопротивление, которое могло бы время от времени сражаться с Корейской народной армией.

Согласно позиции южнокорейского историка Хан Сонхуна, когда северокорейские войска отступили от Синчхона в октябре 1950 года, местные коммунисты объединились в партизанские отряды, которые заняли место регулярной армии. Они вступили в борьбу с армией Южной Кореи и возглавляемыми США войсками ООН, которые вошли на эту территорию. В результате к моменту, предшествовавшему резне конца 1950 года, Синчхон и его окрестности превратились в рассадник агрессивных настроений как среди леваков, так и среди праворадикалов. Когда силы США и Южной Кореи вошли в город, отряды правых радикалов почувствовали, что чаша весов склоняется на их сторону. Несмотря на то что Корейскую народную армию в это время вытеснили из уезда Синчхона, ни США, ни Южная Корея не смогли установить полный контроль над ним из-за многочисленных перемешанных друг с другом партизанских отрядов самой разной направленности, большого числа убийств, которые совершались в отместку за недолгие победы одних над другими. Хан пишет: «Эти убийства из мести обнажили природу гражданской войны в Корее, которая не ограничивалась кровной местью. С момента окончания японского колониального владычества и освобождения нации до образования Корейской Народно-Демократической Республики продолжавшиеся экономические и религиозные конфликты между левыми и правыми привели к взрывному результату – войне».

В годы, последовавшие сразу после бойни, когда Корейская война еще полыхала, до базирующейся в Бельгии Международной ассоциации демократических юристов дошли слухов о кровавой резне мирного населения в Синчхоне, и в 1951 и 1952 годах она отправила в регион группы специалистов по правам человека для проведения расследования. Во время каждого посещения опросили большое число свидетелей. В итоговом отчете группа заявила, что нашла неопровержимые доказательства того, что американские военные действительно совершали массовые и единичные убийства мирных жителей, включая женщин и детей. (В этом же отчете появились обвинения США в применении против своих врагов химического оружия и болезнетворных микробов, что США продолжает отрицать и по сей день.) Со своей стороны Хван, проведя собственное расследование перед написанием романа, собрал свидетельства некоторого количества очевидцев, которые утверждали, что массовые убийства корейцев совершались их же согражданами, а к насилию охотно прибегали обе стороны политического раскола. Квак Покхён – южный кореец, сражавшийся во время войны в одном из антикоммунистических партизанских отрядов, утверждал, что резня была устроена корейскими праворадикальными боевиками. Квак даже признал, что он сам участвовал в убийствах, но при этом говорил, что число погибших гражданских лиц было сильно преувеличено северокорейцами.

По словам Квака, один из случаев массового убийства произошел вскоре после того, как американцы пересекли 38-ю параллель, а силы христианских ультраправых партизан установили контроль над окрестностями Синчхона. Укрывавшиеся на военной базе в районе гор Кувольсан прокоммунистические партизаны, гонимые голодом, стали проникать в Синчхон. Христианские правые радикалы захватили один из таких отрядов, завели дюжину бойцов в глинобитную мазанку в яблоневом саду и затем подожгли ее. Тех, кто попытался вырваться из этого крематория, искромсали до смерти вилами.

Другие источники утверждают, что резню устраивали отряды специальной полиции, направленные в регион южнокорейским диктатором Ли Сынманом вслед за наступавшими американскими войсками. Из этого следует, что если американская армия и не участвовала в бойне, то ее военнослужащие, несомненно, были свидетелями происходившего или, по крайней мере, знали об этом, но не предприняли ничего для того, чтобы остановить зверства.

Резню в Синчхоне, заключает Хан, «нельзя рассматривать просто как взаимные убийства левых и правых. Необходимо понимать, что это результат прорвавшихся наружу после освобождения противоречий, которые были еще в колониальный период, последствие разделения страны и образования двух отдельных государств на Юге и Севере. Все это вылилось в войну, которая противоречия классового, иерархического и религиозного характера только обострила».

* * *

Почему же Северная Корея ждала 1958 года, чтобы открыть этот музей?

Ответ на этот вопрос коренится в тонкостях того кризисного периода северокорейской истории. В 1956 году Хрущев прочитал знаменитый «Закрытый доклад», содержание которого вскоре стало не таким уж секретным и распространилось по всему коммунистическому миру. В этой речи он осудил преступления и культ личности своего предшественника Сталина, который был для Ким Ир Сена ролевой моделью. В КНДР началась подковерная, закулисная жестокая фракционная идеологическая борьба, так как очень многие члены правительства Кима положительно оценивали процессы, начавшиеся в Советском Союзе, которые вели к отказу от культов личности сталинского типа. А Ким Ир Сен и его окружение старательно стремились скопировать и воспроизвести культ подобного рода.

Было необходимо принять меры, чтобы пресечь распространение подобных течений, изолировать страну от советского влияния и заявить во всеуслышание, что вперед ведет только один путь – «НАШ ПУТЬ». Была создана система сонбун. Ультранационалистическая доктрина чучхе – согласно которой нужно опираться на собственные силы – постепенно вытеснила марксизм-ленинизм в качестве официальной государственной идеологии. Чистки привели к разгрому всех конкурирующих фракций и к началу 1959 года положили конец любому политическому плюрализму в КНДР. Поворот Кима к ультранационализму был мотивирован не только внутренней борьбой за власть. Налицо были также и соображения военного характера. Ким потребовал вывода ВСЕХ иностранных войск с Корейского полуострова. В 1958 году китайские добровольцы, которые были расквартированы в Северной Корее для поддержки страны на случай, если разразится новая война, действительно были выведены из Кореи. Корейская народная армия стала единственной военной силой на Севере – эта ситуация сохраняется и по сей день. США не только не последовали примеру Китая, но, напротив, в 1957–1958 годах разместили в Южной Корее атомное оружие, нарушив один из основополагающих принципов Соглашения о перемирии. Этот шаг возмутил и крайне встревожил северокорейцев, последовательно выражавших протесты, которые США проигнорировали.

Страх и паранойя внутри режима и всего населения, спровоцированные размещением американского ядерного оружия на полуострове, усилили антиамериканизм официальной государственной доктрины. Конечно, северокорейцы были настроены против США со времен войны, но сила и агрессивность этого настроя, сохраняющиеся до сегодняшнего дня, объясняются именно произошедшим в конце 1950-х годов. И первым шагом в организованной на государственном уровне антиамериканской истерии стало возведение Музея зверств американской военщины. В этом и заключается его реальный исторический смысл.

В КНДР история не может оставаться просто историей в том смысле, в каком она воспринимается в большинстве развитых стран: как нечто относящееся только к прошлому, как пассивный элемент конструкции настоящего и будущего. В Северной Корее история воспринимается так, будто все зверства произошли только вчера, как предупреждение о том, что всё то же самое может случиться снова, завтра или даже через час. Поэтому от всех граждан требуется гипербдительность – она является одним из тех элементов, которые и делают человека северным корейцем: все ужасы прошлого и настоящего потенциально могут повториться и в будущем. Болезненное прошлое, которое нация не может забыть, продолжает влиять на психологию людей в повседневной жизни. Страх должен быть очень глубоко встроен в общественное сознание, чтобы вера в существование внешнего врага сохранялась. Роль всего режима и его пропаганды – бесконечно воспроизводить этот страх.

В соответствии с вертикальной политической структурой страх также имеет свою вертикаль в КНДР. Он является корнем той паранойи, которую вы начнете замечать даже просто на улицах города и в которую вы сами начнете погружаться после того, как проведете в стране достаточно времени, – это я сам только что начал осознавать. Это даже нечто большее, чем оруэлловский кошмар полицейского государства, чем жизнь под постоянным наблюдением и реальность, в которой все шпионят за всеми и доносят друг на друга. Это всё, может быть, достаточно плохо – но, без сомнения, это лучше гнусных сил внешнего мира, которые спят и видят, как бы вас уничтожить, причем самым отвратительным способом.

Для северокорейцев, однако, есть одно лекарство от постоянной угрозы. В музейном комплексе Синчхона есть еще одно здание, в которое иностранцам путь заказан. Это место «приношения клятв». Там группы должны собраться после осмотра музея, проклясть американских империалистов, совершивших все эти преступления, и поклясться отомстить. Это выражение солидарности. Единство через ненависть, но тем не менее единство.