Десятая глава

Одним из последствий более чем семидесятилетнего разделения полуострова является усугубление существовавших и до того различий в языке корейцев, живущих по разные стороны 38-й параллели. Есть несколько диалектов корейского языка, но можно сказать, что речь северных корейцев в целом более грубая по сравнению с речью южан, особенно жителей Сеула. На севере ощущается влияние деревенских говоров и просторечия, что характерно для низших и малообразованных слоев общества. Северяне с этим фактически соглашаются: с недавнего времени на черном рынке появились южнокорейские сериалы и фильмы и можно услышать, что молодежь начинает подражать модной речевой манере южных «братьев».

С другой стороны, стиль языка, на котором говорят в Чосоне, более строгий и вежливый. На Юге такой стиль в ходу только в армии или при обращении к большой аудитории. На Севере же он вполне нормален для повседневного общения. Эта особенность делает северокорейскую речь для южан причудливой, но одновременно привлекательной, даже чарующей своим звучанием. Как отметил один из южных писателей, язык в Северной Корее звучит так, как будто бы вся страна – «одна маленькая деревня, которую не затронуло течение времени». Однако в этот формально-правильный язык очень часто врывается бранная лексика. Когда речь заходит о политических деятелях вражеских государств, например Южной Кореи или США, для радио- и телеведущих, для дикторов, авторов газетных и журнальных статей совершенно в порядке вещей использовать по отношению к этим политикам такие слова, как «ублюдок», «сука», «шлюха» или еще покрепче… (В одной из передовиц президент Обама был охарактеризован как некто, напоминающий «обезьяну из африканских джунглей».)[24]

Носителям английского языка, которые обучаются корейскому в Сеуле, немного легче из-за большого числа заимствований английских терминов и сленга. Но в Северной Корее общее стремление к сохранению национальной чистоты и «первозданности» всего традиционного сказывается и на языке. В результате получается, что многие предметы и явления повседневной жизни южане и северяне сегодня называют по-разному, и это может приводить к некоторым конфузам, когда, например, редкие беженцы из КНДР прибывают на Юг.

Овладение новым языком обычно начинается со знакомства с основными особенностями произношения. В случае с корейским это знакомство происходит одновременно с изучением алфавита, который на Юге называется хангыль, а на Севере – чосонгыль. До его изобретения и введения в употребление королем Сечжоном корейские слова писались с использованием сложных китайских иероглифов[25]. Именно поэтому подавляющее большинство корейцев были неграмотны. Когда в 1443 году Сечжон представил свою письменность, он был уверен, что человек с серьезными умственными способностями может выучить эту «азбуку» за один час, а полный идиот – за десять дней. И вот теперь я должен узнать, к какой категории следует отнести меня согласно этому «королевскому тесту».

В отличие от китайских иероглифов, где сложнейшая пиктографическая система предполагает запоминание тысяч вариантов написания различных штрихов, так как они не несут в себе соответствия звукам, в корейской письменности сочетания горизонтальных и вертикальных черточек и кружочков образуют всего двадцать восемь букв – семнадцать согласных и одиннадцать гласных, каждая из которых связана с конкретным звуком. Концепция короля Сечжона была в равной мере космологической, фонологической и анатомической; гласные составляют комбинации трех первичных звуков, которые соответствуют трем главным элементам вселенной – небу, земле и человеку; форма каждой согласной напоминает вид органов речи в момент произнесения звука, соответствующего этой букве. Таким образом, то, что сделал Сечжон, было ни больше ни меньше как сопоставлением человеческого тела с землей и космосом.

Благодаря тому что чосонгыль строго фонетическое письмо, наложение звуков, соответствующих буквам, одного поверх другого в порядке их произнесения образует слоги. К удивлению иностранцев, в корейском языке соответствие письменного знака конкретному звуку настолько последовательное, что если вы запомнили все буквы, то – в теории – уже через пару часов вы сможете вслух прочитать любой корейский текст, правда, без какого-либо понимания его смысла.

Поэтому моя первая учебная задача – выучить алфавит и все звуки, соответствующие его буквам, начиная с гласных. Звуки, которые можно считать простыми – будь это звуки испанского или итальянского языка, – можно выучить меньше чем за пять минут. Но корейские гласные представляют очень серьезную трудность для иностранца, частично из-за того, что их просто много. Кроме того, разница в произнесении некоторых звуков для носителей европейских языков ничтожна, но вполне заметна и существенна для корейцев. Также многие гласные звуки являются дифтонгами, то есть сочетаниями двух звуков, которые произносятся слитно – со скоростью пулемета. Но, с другой стороны, несколько упрощает процесс само написание букв чосонгыля, которое подсказывает, как их нужно произносить: внешний вид букв напоминает, какие движения следует сделать губами или языком в процессе произнесения звука, соответствующего каждой букве. Это всё мне растолковала госпожа Пак, указывая на свой рот и на буквы, написанные на классной доске.

Первый учебный день позволил мне заглянуть в «настоящую Северную Корею», которую иностранные журналисты – как они часто жалуются – никогда не смогут увидеть. В здании института в местах общего пользования нет электричества – на удивление, даже фреска с изображением Ким Чен Ира у главного входа скрыта в темноте. В учебной аудитории электричество есть, но освещение, как бы помягче сказать, не работает постоянно. Кроме классной доски, над которой в обязательном порядке висят портреты улыбающихся студентам Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, другим инструментом госпожи Пак был плоский телевизор; на его экране появлялись слова и буквы алфавита, которые мне нужно было повторить. В середине первого занятия электричество пропало. Госпожа Пак, совершенно не растерявшись, переместилась к доске и продолжила свое объяснение, записывая на ней пропавшие гласные.

Учебные задачи первого дня оказались достаточно трудными. В результате, всё занятие я бесконечно повторял произношение каждого гласного. В конце урока госпожа Пак предложила мне снять на телефон, как она будет повторять эти звуки. Просматривая видео, я мог бы практиковаться в произношении, выполняя сегодняшнее домашнее задание. Кинооператор из меня, конечно, никудышный, но все-таки мне удалось записать и отдельные буквы, которые я старательно выводил в своем блокноте, и лицо госпожи Пак, в то время как она указывала на каждую запись и издавала соответствующий звук. В конце концов, мы с ней достигли некоторого взаимопонимания, по крайней мере, мне показалась, что я верно понял ее как минимум наполовину. Этого было достаточно, для того чтобы завтра перейти к следующей сложной задаче – согласным.

* * *

После занятий я встретил товарища Кима, который появился совершенно неожиданно из глубин темного коридора. «И как всё прошло?» – спросил он озабоченно.

Я прилежно выпалил все одиннадцать гласных звуков, которые сегодня выучил. Товарищ Ким зааплодировал и повторил их еще раз со мной, а затем разразился хохотом.

«Вам очень повезло, – сказал он, став вдруг весьма серьезным. – Когда я занимался составлением программы наших курсов, администратор с кафедры сообщила мне, что госпожа Пак – самый лучший преподаватель для начинающих во всей Корее. У нее пятнадцатилетний опыт работы!»

В ответ я молча кивнул: в моей голове всё еще крутились гласные звуки.

«Все иностранные студенты, которые хотят учить язык в нашей стране, учатся у нее».

«Уффф, – подумал я. – Она не только лучший, но еще и единственный такой преподаватель в Корее!»

На стене – длинный постер, освещающий историю движения Чхоллима и его важнейшие свершения. Этот постер я буду подробно изучать в течение последующих дней во время пятнадцатиминутных перерывов между занятиями за баночкой холодного кофе, который продается в абсолютно пустой столовой, расположенной по соседству с моим классом.

«Я буду учить корейский со скоростью Чхоллима!» – провозгласил я с улыбкой.

Товарищ Ким залился истерическим смехом и затем стрельнул в меня отчаявшимся взглядом, примерно таким, каким некоторые юнцы одаривают своих «предков», когда пытаются безосновательно и отчаянно выглядеть «круто». «Теперь это “скорость Маллима[26]”».

«Вы тоже учились в этом институте?» – спросил я его. Ким снисходительно улыбнулся: «Нет, я учился в Пхеньянском университете иностранных языков». Его же оканчивали и Мин, и Ро. Это – второе по престижности северокорейской высшее учебное заведение после Университета имени Ким Ир Сена. «Я изучал много предметов! В университете моей специальностью были языки стран Юго-Восточной Азии – тайский, малайский, вьетнамский, лаосский. Но я также учил и китайский, и английский. Затем я получил диплом в бизнес-администрировании…»

«Вы, должно быть, учились в течение многих лет?»

«Неееет, – ответил он скромно. – Много лет я провел, работая за границей. По большей части во Вьетнаме. В корейском посольстве. И одновременно занимался… бизнесом».

Такая двойственная роль совершенно невозможна в любой другой стране мира. Но в Северной Корее зарабатывание твердой валюты для режима является одной из главнейших задач всех посольств.

«Да, я еще забыл сказать, что учил итальянский!» – товарищ Ким снова разразился хохотом. Я засмеялся в ответ. Этот смех стал казаться чем-то вроде заразной болезни. Им я был встречен в аэропорту. Этим же смехом товарищ Ким проложил тогда себе дорогу через все кордоны безопасности на таможне, спас меня и мою кипу книг. Товарищ Ким был человеком, важным настолько, что мог позволить себе расслабленно, с помощью смеха решать проблемы, встающие у него на пути.