Двадцать первая глава

Настроение после увиденного не располагало к разгуляю, но Алек и Александр смогли уговорить Мин, и на пути обратно в Пхеньян она объявила, что ей разрешили отвезти нас в клуб «Дружба» на субботнюю вечеринку. Это событие, так как туристам обычно не позволяют углубляться в эту часть Пхеньяна, где располагается дипломатический квартал – место проживания большинства экспатов. Вход сюда закрыт и для северокорейцев, за исключением служащих посольств и международных гуманитарных миссий. Наши гиды должны были привезти нас сюда вместо ужина, а потом забрать в одиннадцать вечера. Я вновь почувствовал себя подростком.

Александра воодушевляет мысль о том, что мы скоро, пусть на время, избавимся от наших опекунов. Но у него есть и скрытые мотивы. Скорее всего, он не откроет «Кимчхи багет» в обозримом будущем, но мечтает через некоторое время получить тут какую-нибудь работу. Ни Алек, ни я не можем понять, какова его конечная цель. Он явно одержим этим местом. Но и мы тоже. Однако в то время как Алеку и мне просто любопытно, что происходит на этой территории за ограждением, Александр стремится завязать контакты. Он начал кое-что предпринимать в этом направлении еще до начала нашей поездки. Получилось так, что в Париже его представили руководителю недавно открытой французской консульской службы. Поэтому Александр так хотел купить телефон. Теперь он сможет напрямую связаться с сотрудниками французского консульства и получить от них персональное приглашение на сегодняшние вечерние празднества.

Дипломатический квартал Мансудон находится в восточном Пхеньяне, не так уж и далеко от нашего института. Клуб «Дружба» располагается в небольшом двухэтажном здании. На первом этаже есть ресторан, маленький бар и биллиардная, на втором – импровизированный диско-зал с баром побольше, а также залы для караоке. Клуб представляет собой несколько смягченный вариант «Random Access Club», который был открыт работниками благотворительных миссий во время голода 1990-х годов, когда в городе почти не было мест для проведения досуга.

В названии клуба заключена злая ирония, так как попасть в это заведение было весьма непросто[42]. Клуб очень скоро снискал дурную известность своими пятничными и субботними вечеринками, уровень упадка которых, однако, не дотягивал до того, что устраивал Ким Чен Ир в 1980-е. В одном интервью актриса Цой Ынхи, которую фактически похитили и которая оказалась в ближнем окружении Ким Чен Ира, вспоминала, что во все те годы подхалимаж, показное верноподданичество и постоянные тосты в честь Любимого Руководителя были ключевыми моментами на этих посиделках. Сам Ким Чен Ир, как говорят, часто просто сидел и наблюдал за происходящим в некотором отдалении, отдавая руководящие указания насчет того, как вечеринка должна развиваться, где и что ее участники должны пить, в какие игры играть, кому с кем танцевать. В общем, всё то, за что обычного гражданина немедленно расстреляли бы, процветало на этих мероприятиях: танцы под западную музыку в стиле диско и под южнокорейский поп, льющиеся рекой дорогие алкогольные напитки (включая любимый коньяк Ким Чен Ира «Hennessey»). Для плотских удовольствий в распоряжении гостей были девушки-тинейджеры из личного «взвода наслаждений» Кима. Все, кто принадлежал к ближнему окружению Вождя, обязательно должны были посещать эти вечеринки и играть одну из ключевых ролей в ползучем перехвате власти младшим Кимом из рук отца. Во время этих мероприятий бывали мгновенные взлеты и падения – известен также как минимум один случай казни. Жертва – жена одного из принадлежащих к элите чиновников – написала неосторожное письмо на имя Ким Ир Сена, относившегося к подобным разгулам резко отрицательно. Она в красках описала всё происходившее на этих мероприятиях и пожаловалась на декадентство сыночка. Но письмо, вместо того чтобы достичь адресата, попало в руки Ким Чен Ира. В тот вечер он перед всеми присутствующими огласил немедленный вердикт – смертный приговор, который, не откладывая, надлежало привести в исполнение. Сразу после объявления высочайшей воли муж приговоренной поднялся и стал умолять Ким Чен Ира позволить ему самому привести приговор в исполнение. Ким милостиво согласился и лично передал тому в руки пистолет.

В сравнении с этим вечеринки следующего десятилетия в «Random Access Club» были довольно-таки безобидными и предназначались исключительно для иностранных дипломатов и работников благотворительных организаций, живших в Пхеньяне, а также для случайных посетителей. Но эти мероприятия запретили в 2012 году, после того как с парой французов, работавших в одной неправительственной организации, вдруг случился так называемый «инцидент Рабочей партии». Они заявились на вечеринку в виналоновых френчах в стиле Мао, напились до чертиков и стали громогласно «клеветать» на Любимого Руководителя, пока продолжался общий разгул. Естественно, помещение было напичкано жучками. Об оскорбительном поведении незамедлительно доложили куда следует. Визы этих двоих немедленно аннулировали, а их самих – депортировали на первом же самолете в Пекин. Сам «Random Access Club» был навсегда закрыт.

* * *

Мы подъехали к нужному месту около восьми вечера – как раз ко времени ужина. Оказалось, что это слишком рано – везде было пусто. Официантка провожает нас в ресторан, обращается к нам на английском с безупречным американским произношением. «Добро пожаловать в клуб “Дружба”! – с сияющим видом провозглашает она. – Мы раньше не видели вас в нашем ресторане. Откуда вы приехали?» Она заметно вздрагивает, когда слышит, что я американец, затем на ее лице появляется смущенная улыбка. «Ну… у нас в самом деле не так много… бывает американцев. Позвольте предложить вам ознакомиться с нашим меню». Она исчезает куда-то в дебри ресторанной кухни, без сомнения, чтобы донести своему начальству в повибу о нашем присутствии.

Мы с удовольствием пользуемся тем, что меню предлагает выбор «a la carte», и решаем побаловать себя западной кухней. Умяв пиццу, гамбургеры и стейки с картошкой фри, мы заказываем мороженое на десерт. После ужина Александр различает французскую речь, доносящуюся из бара первого этажа, которая начинает заполнять помещение. Он просит прощения и исчезает. Расплатившись, Алек и я следуем за ним.

В баре – атмосфера «Объединенных Наций Пхеньяна». Помещение забито в основном карьерными дипломатами среднего возраста со всей Европы и их женами, также есть несколько человек из Юго-Восточной Азии, плюс небольшое число одетых в хаки, деним и футболки-поло людей немного за тридцать – очевидно, это работники международных благотворительных организаций. Ослабленные галстуки и повседневная вечерняя одежда дополняют обстановку праздничной коктейльной вечеринки. В центре всего находится прелестная, изысканно одетая молодая кореянка, которая привлекает всеобщее внимание и «дирижирует» происходящим. Кто-то шепчет, что она тут «большой босс». Она быстро перемещается взад-вперед за барной стойкой, приветствуя всех входящих и следя за тем, чтобы за разговорами напитки не переставали литься. Увидев трех незнакомцев, она проплывает сквозь толпу к нам и представляется каждому в подходящих для этого паузах нашего малоупорядоченного общения. Весь вечер мисс Ли уточняет у каждого из нас имена, откуда мы приехали, чем занимаемся, где остановились и что делаем в стране, причем строго в этой последовательности. Я обращаю внимание на то, что у нее нет значка с каким-либо Кимом – вероятно, это сделано специально, чтобы легче было развязывать пьяные языки. Она представляет меня высокому и благообразному молодому человеку – работнику шведского посольства.

«Это его последний месяц тут, с нами, в Пхеньяне, – мисс Ли медово-сладко хлопает своими ресницами. – Нам будет без него грустно».

Он вежливо жмет мою руку. Отметился ли я в посольстве перед прибытием сюда? Да, я посылал имейл за месяц до этого. «Дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится, пока вы здесь». Он сует мне свою визитку, а затем пугливо извиняется и исчезает.

Как почти все посольства западных стран, шведская миссия очень малочисленная – только два человека в штате. У США нет дипломатических отношений с КНДР, и Швеция представляет интересы приехавших в эту страну американских граждан. На практике это означает, что шведы вынуждены играть роль посредника всякий раз, когда какого-либо американского туриста арестовывают и сажают в тюрьму.

Каждого, с кем мы общаемся в баре, просто ошеломляет сам факт нашего присутствия, особенно моего. Аномально само по себе то, что зарубежные некитайские студенты смогли получить разрешение на обучение в КНДР. Но то, что такое разрешение дали американцу – это просто нечто! Меня постоянно предупреждают – будь очень осторожен! Я беззаботно и хвастливо отмахиваюсь от всех слов по поводу осторожности. «Не планирую похищать пропагандистские плакаты, – говорю я в ответ, – как и обращать кого-нибудь в свою веру». Никто не смеется над моими шутками. «Ну, на самом деле, мы до конца так и не знаем, что произошло в действительности», – отвечают обычно, когда в разговоре неизбежно всплывает история Отто Уормбиера. Кажется, что есть негласная договоренность не доверять ни одной версии произошедшего, распространяемой местными медийными источниками.

На втором этаже в диско-зале звучит танцевальная музыка 90-х годов вперемежку с пьяными караоке-интерпретациями поп-классики. Приближается время, когда нас должны отсюда забрать, – слишком рано, осознаём мы, так как многие гости только-только приходят и смешиваются с толпой из пары дюжин отрывающихся. Мы стараемся с максимальной пользой провести оставшееся время, старательно пытаясь почувствовать, что из себя представляет жизнь экспата. Мы с Алеком направляемся ко входной двери, проходя мимо Александра, который прощается с какой-то мутной хипповатой итальянкой чуть старше сорока лет с косичкой, – оказывается, она – инженер, работает на какую-то НПО, связанную с развитием чего-то. «Следите за тем, что вы говорите, – советует она Александру, – неизвестно, когда вас подслушивают. Даже когда они прямо не прослушивают, они часто знают очень многое. Поэтому всегда лучше быть честным. Они всё время подозревают нас, всех иностранцев. Они уверены, что мы все тут для того, чтобы попытаться изменить их систему. А корейцев вполне устраивает то, что тут происходит, – они не хотят ничего менять». Она пожимает плечами: «И у них есть право жить так, как они считают лучше для себя!»

Чуть раньше одна из технических работниц немецкого посольства изложила более циничный взгляд на ситуацию. «Вы учитесь тут? – спросила она меня почти что обвинительным тоном. – Просто чтобы вы понимали – для них абсолютно не важен никакой “культурный обмен”. Единственное, в чем они заинтересованы – это в наших деньгах. Между прочим, сколько вы за всё это заплатили?»

Так как мы оба – берлинцы, я спросил ее о молодежном общежитии рядом с посольством КНДР в центре Берлина. Целью всех северокорейских дипломатических миссий является не просто «хозрасчет», то есть полное обеспечение своего существования в странах пребывания, но и зарабатывание денег для режима – и отправка их в КНДР. Поэтому считается, что сотрудники всех северокорейских посольств глубоко вовлечены в самые разнообразные виды бизнеса – как легальные, так и нелегальные. (Дипломатический иммунитет тут приходится очень кстати. Работников посольств арестовывали за контрабанду всего – от рогов африканских носорогов до метамфетамина.) С момента падения коммунистических режимов в Европе и объединения Германии комплекс зданий посольства КНДР, располагающийся в той части города, которая ранее была Восточным Берлином, оказался бесполезно огромным для ставшего очень небольшим штата сотрудников и членов их семей. В 2008 году большее из двух посольских зданий сдали в аренду и превратили в ставшее очень популярным общежитие. Молодые туристы, которые останавливаются в нем, могут заметить присутствие посольства КНДР по соседству, так как там располагается фотовитрина с постоянно меняющимися экспозициями фотографий Кимов. У некоторых туристов это вызывает смутные догадки. Но более ничего не выдает того, куда на самом деле уходят деньги постояльцев этого хостела.

«Мы, немцы, очень недовольны таким положением дел, – пожала она плечами. – У них задолженность перед нами по неуплаченным налогам за это общежитие около двух миллионов евро. Конечно, они никогда ее не погасят».

* * *

Слухи о нашем пребывании в Пхеньяне очень быстро распространились среди крошечного сообщества экспатов. Каждый раз, когда мы натыкались на какого-нибудь европейца в кофейне или ресторане, обычная его реакция примерно такая: «Ах да, вы те ребята, которые изучают корейский язык в Педагогическом институте Ким Хёнчжика. И кто ты – австралиец, француз или американец?» Сплетни распространяются очень быстро, когда так мало возможностей развлечься. Первые две недели жизни в Пхеньяне мы были переполнены эмоциями от увиденного и пережитого. Но когда я начал привыкать к этой жизни, то осознал, что всех тех иностранцев, которые находятся здесь на долгосрочной основе, объединяет одно – скука.

На следующей неделе нас пригласили на мероприятие под названием «Stammtisch»[43], организованное немецким посольством в общей столовой здания, которое совместно занимают дипломатические миссии Германии, Швеции и Великобритании. Атмосфера тут заметно отличается от того, что было в клубе «Дружба», причем по одной главной причине – здесь нет ни одного корейца. Жены работников посольства по очереди стоят за барной стойкой, раздают картофельный салат, братвурсты и ломтики черного хлеба.

Мы с Александром приезжаем на «Stammtisch» одни. Из-за того что мы посещаем такое мероприятие, Мин и Ро чувствуют себя неуютно – возможно, они немного завидуют, так как Мансудон – это одно из очень немногих мест в городе, куда мы можем пойти, а они – нет. Алек решил не ходить сюда, предпочтя ужин в компании наших гидов и товарища Кима. Им всяко нужно обсудить вопросы бизнеса; у «Tongil Tours» запланировано несколько туров на следующий месяц.

Из-за того что на «Stammtisch» нет корейцев, посетители могут себе позволить слегка расслабиться и говорить более открыто – хотя, несомненно, помещение напичкано жучками. Но среди общего шума толпы расслышать отдельные разговоры было бы затруднительно, особенно с учетом многоязычия.

У семи западных стран есть дипломатические миссии в КНДР, у еще двух – «миссии сотрудничества». Я завожу разговор с одним из послов. «По моему опыту, – говорит он, – все дипломатические сотрудники, работающие здесь, проходят через три фазы. Первая – это ощущение, что вы наконец вполне освоились и стали понимать, как всё устроено в этой стране. Вторая – отчаяние от осознания того, что вы ничего не понимаете. Третья – принятие того, что вы ничего не понимаете: вас это уже не волнует, потому что вы скоро отсюда свалите».

Я спрашиваю, прошел ли он уже через все три стадии. В конце концов, он живет в Пхеньяне больше года.

Посол отрицательно качает головой: «Я на второй стадии. Я знаю, что неизбежно перейду на третью, но мне хотелось бы, чтобы она была как можно короче. Потому что именно на третьей стадии приходит цинизм, который ведет в никуда и никак не помогает делать что-то хорошее для людей, ради помощи которым вы тут вроде бы и находитесь».

Так как в Северной Корее практически нет того, что считается нормальными дипломатическими отношениями, большинство посольств тесно сотрудничает с различными местными неправительственными организациями. Но штат этих благотворительных учреждений, как правило, состоит из граждан тех стран, посольства которых есть в Пхеньяне, поэтому грань, отделяющая официальные представительства от НПО, очень тонкая. Среди этих иностранцев достаточно заметно ощущение того, что все они находятся в одной лодке, принадлежат к одному сообществу.

Разочарование – общая тема всех разговоров. Еще один посол, недавно прибывший в страну, присоединяется к нашей беседе. Он говорит, что на прошлых выходных ездил за город с двумя корейскими сотрудниками. Работникам посольств разрешено посещать почти любые места внутри городской черты Пхеньяна, но, чтобы поехать в другие регионы, им нужно подать заявку, получить специальные разрешения, и их обязательно должны сопровождать граждане Кореи. Второй посол говорит, что очень быстро понял: на все его вопросы корейским коллегам ответом была ложь. В конце концов он сдался и решил прекратить расспросы. В ответ на это первый посол бросил: «Единственной правдой, которую я услышал от моих корейских коллег, было – “Мне было сказано не говорить вам…”»

Совершенно не удивительно, что параноидальный режим будет придерживаться своей паранойи и в том, что касается дипломатических миссий. В конце концов одной из неафишируемых, но подразумеваемых целей любого дипломата является сбор данных, имеющих разведывательную ценность. Для историков лучшим источником информации о действиях правительства Ким Ир Сена в первые годы являются донесения расквартированных в стране дипломатов, обнаруженные в рассекреченных после развала Советского Союза архивах. Сотрудники НПО рассматриваются как потенциальные шпионы наряду с дипломатами. Корейцам, которые работают с иностранцами, естественно, даются инструкции придерживаться режима дезинформации.

«Иногда я думаю, что они постоянно врут друг другу так же, как и нам, – продолжает первый посол, – что тут еще хуже, чем было в ГДР, где отец не мог доверять собственному сыну. Я подозреваю, что дело здесь обстоит именно так».

«Они все живут в страхе, – заключает второй посол. – Все».

Снова в разговоре всплывает дело Уормбиера. Мне опять советуют быть крайне осторожным. «Вы никогда не угадаете, что у них на уме. Они только и делают, что ищут малейший повод прицепиться. А иногда им и повода не нужно».

Эти люди уже долгое время живут под постоянным наблюдением, привыкли к противоречивым и безумным заявлениям, откровенной лжи, и сейчас они говорят о жизни здесь с усталыми лицами. Конечно, они защищены от той суровой действительности, с которой северокорейцам приходится сталкиваться лицом к лицу каждый день, у них есть доступ к интернету (хотя скорость низкая и, скорее всего, трафик просматривается корейскими службами), они могут выезжать из страны (большинство посольств и НПО прямо требуют от сотрудников каждые три месяца выезжать за границу, чтобы «глотнуть свежего воздуха»). Но несмотря на это, условия, в которых людям приходится работать, влияют на их психологическое состояние: они страдают не столько от паранойи (по крайней мере, они выглядят спокойными сегодняшним вечером, находясь в кругу друзей и коллег, которым доверяют), сколько от общей усталости, за которой стоят глубокое уныние и растущий в большей или меньшей степени цинизм.

Конечно, есть исключения. Это люди с почти невероятной врожденной высочайшей эмпатией. Те, кто способен отвлечься от ежедневных неприятных моментов и узреть здесь универсальное для всех человеческих существ. Одна из сотрудниц польского посольства несколько лет изучала корейский язык в Варшаве перед тем, как приехать сюда; она предпочитает рассуждать о «культурных различиях» между ней и ее корейскими коллегами.

Габриэла – физиотерапевт из Австралии, здесь она в составе одной из медицинских НПО. Приехала меньше чем месяц назад и пока еще пребывает в полуэйфорическом состоянии. Ее работа не обходится без сложностей. Она имеет дело с инвалидами – от маленьких детей до стариков. Ни в одной из поездок в КНДР я не сталкивался с инвалидами. Говорят, с начала 1980-х годов инвалидам запрещено жить в Пхеньяне, чтобы не портить внешний облик и «витринный» статус столицы. Спрашиваю ее об этих слухах. Она опечаленно кивает головой. «Еще пять лет назад это было правилом, скорее всего, не терпящим исключений, – говорит она, – но моя организация провела огромную работу, чтобы изменить ситуацию. Люди становятся более образованными».

Тем не менее людям с физическими недостатками передвигаться по городу чрезвычайно трудно, возможно, этим объясняется их отсутствие в общественных местах. Для неходячих инвалидов нет ничего, хоть немного похожего на электрические инвалидные кресла. То, что у некоторых из них есть, представляет собой расшатанные механические сооружения, полученные в качестве пожертвования. Нет ни одного здания, которое было бы спроектировано так, чтобы дать инвалидам возможность передвигаться самостоятельно. Как будто для них это так просто! Учитывая частые перебои с электричеством, на лифты также очень трудно надеяться.

По словам Габриэлы, несмотря на все эти трудности, каждый раз пациенты приветствуют ее с теплом и добротой. Недоверие и подозрительность по отношению к иностранцам, которые были привиты им, как и всем северокорейцам, с юношеских лет и которые она поначалу ощущала, очень скоро рассеялись. Уже в первые минуты общения с ней дети начинали прижиматься к ее коленям, а старики обращались к ней так, как будто она была их дочерью.

* * *

Ближе к концу «Stammtisch» Александр предлагает в оставшееся время прогуляться по дипломатическому кварталу. Я колеблюсь. Весь вечер мне говорили, что я в опасности, что надо следить за собой, быть осторожным. Александр француз, поэтому ему не пришлось выслушивать эти предупреждения бесконечное число раз. Кроме того, ему уже посчастливилось посмотреть Пхеньян в более непринужденной обстановке, без гидов и постоянного надзора, ведь в прошлый свой приезд он был здесь по студенческой визе. И в этот раз внутри него всё прямо зудело от желания избавиться от присутствия Мин и Ро и одному свободно прогуляться по улицам города. Вот сейчас представляется шанс – хотя достаточно условный. Квартал Мансудон предназначен только для иностранцев, местный корейский часовой у входа в него не пускает никого без специального разрешения. Но я все-таки сомневаюсь. Казалось бы, совсем невинное занятие – прогуляться без присмотра. Но кто знает, может быть, для корейцев это будет поводом арестовать меня? И использовать сам факт подобной прогулки в качестве доказательства того, что я шпион? Если они обвинили пьяного двадцатиоднолетнего студента в работе на ЦРУ, то что они могут предъявить тридцатишестилетнему писателю?

«Всё будет хорошо, – настаивает Александр. – Мы просто прогуляемся до выхода из этого квартала. А там мы подождем Мин и Ро. Для них это будет просто здорово – не нужно будет останавливаться, ждать и объясняться с охранником».

Я соглашаюсь, хотя всё еще нервничаю. Так или иначе, в темноте особо ничего не увидишь – ряды ворот и кустарник, скрывающие небольшие здания посольств и резиденций, пугающе пустые улицы, на которых нет ни пешеходов, ни автомобилей. Я резко вздрагиваю, когда внезапно звонит телефон Александра. Это Алек. Сказал, что они уже едут за нами. Один из редких случаев, когда представилась возможность воспользоваться новеньким телефоном компании «Koryolink». Александр подмигивает мне и говорит, что мы будем ждать их у входа в квартал рядом с будкой охраны.