Тридцать шестая глава

Когда Ынчжу было шестнадцать, по какой-то ей самой до сих пор не понятной причине одна из ближайших подруг донесла на нее. Повибу устроили обыск и обнаружили пару южнокорейских компакт-дисков с поп-музыкой. Ее посадили в тюрьму.

Там ее каждую ночь избивали тюремные охранники. Без всякого повода – просто так. Побои были сильными и жестокими – Ынчжу постоянно теряла сознание. Но ей удалось избежать участи одной из своих сокамерниц, которую каждую ночь уводили куда-то и насиловали. Эта девушка, рассказывала Ынчжу, стала как зомби. В течение дня она, не шевелясь, тупо смотрела перед собой пустым взглядом, не моргая и не говоря ни слова.

Ынчжу перестала умываться, измазывала свои волосы грязью, в общем, делала всё, чтобы выглядеть как можно более уродливо и не вызывать у охранников желания дотрагиваться до нее.

Наконец, через два месяца ее родителям удалось собрать достаточно денег, чтобы дать взятку кому надо. Ее выпустили.

* * *

В отличие от большинства северокорейских беженцев, которые осели на Юге, Ынчжу бежала из КНДР из-за проблем не экономических, а политических. Ее дед, университетский профессор, ближе к концу жизни вдруг стал ощущать, что у него открылись глаза на происходящее в стране; или просто к старости у него стал слишком длинным язык – это как посмотреть. Он начал болтать много лишнего. Высказывать студентам и коллегам свое мнение слишком свободно. Забавные, анекдотичные идеи – опасные идеи. Он говорил вещи, о которых опасно думать, не то что произносить их вслух. Например, о том, что общество, в котором все живут, не является ИСТИННО социалистическим. Что товарищ Ким Чен Ир на самом деле нисколько не заботится о своем народе. Что ИСТИННЫЙ вождь никогда бы не позволил голодать народу, транжиря деньги на военные цели вместо решения проблем продовольствия. США, конечно, виноваты, но лишь отчасти, а другой корень зла – здесь, в самом Чосоне. Что, объединившись, люди смогут изменить существующее положение вещей и построить на родине НАСТОЯЩИЙ социализм.

Последней каплей стал случай, когда деда пригласили прочитать лекцию в Пхеньяне, во время которой он опять не уследил за языком. Однажды, вскоре после его возвращения в Вонсан, он направлялся к дому Ынчжу, чтобы навестить семью своей дочери. Он не успел дойти до входной двери, как к дому подъехал черный автомобиль. Из него выскочили два человека, схватили деда, затолкали его в машину и умчались.

Семья Ынчжу обратилась в полицию. Они обращались в местное бюро госбезопасности. В партийную ячейку. Во все мыслимые инстанции, которые только могли прийти в голову. И днем и ночью они пытались узнать, что случилось с их дедом. Никто не давал никакой информации.

Через восемь месяцев им позвонили. «У нас ваш отец, – сказал полицейский матери Ынчжу. – Вы можете приехать и забрать его тело».

* * *

Тело деда было почти неузнаваемо из-за следов побоев. Ынчжу даже не могла попытаться представить те бесконечные боль и мучения, которые он вынес. За эти восемь месяцев они сломали каждую кость его тела.

Сегодня она испытывает к своему деду смешанные чувства. «Он – мой герой, – говорит она голосом, наполненным любовью и восхищением его смелостью. А затем, через несколько минут произносит: – Как так случилось, что он оказался настолько глуп? Почему он говорил все эти вещи? О чем, черт возьми, он думал?» После того как деда похоронили, семье Ынчжу не было никакого смысла оставаться в Вонсане, в Северной Корее. Ее дед настолько «испортил» положение семьи в системе сонбун, что их дни в артистическом коллективе были сочтены. Ынчжу уже никогда бы не позволили петь и танцевать на сцене. А искусство было ее жизнью, которая в восемнадцать лет просто закончилась.