Пальцы веером

Это в нынешней молодежной субкультуре выражение «пальцы веером, сопли пузырем, десны в волосьях, на зубах колючки, на ногах фиги» означает демонстративную заносчивость, наглость, быковатость человека. В начале XX века в Ростове держать пальцы веером было профессиональным признаком хорошего карманника-щипача. Еще во времена Ваньки Каина опытные карманники учили молодежь правильно держать пальцы гузкой, чтобы отточенным движением ловко выудить у жертвы присмотренную вещь без ошмалаша (ощупывания). Пальцы — главный инструмент щипача, их берегли и лелеяли. У юного звонка наставники-козлятники внимательно осматривали руки. Если пальцы длинные, то путь ему в карманники или в музыканты. Движениям и положению пальцев уделялось особое внимание. Щипач должен быть крайне осторожен и рассудителен, он слишком рискует, работая среди множества людей. Малейшее неточное движение, и можно не надеяться на снисхождение. Пойманного вора с удовольствием лупили смертным боем, а то и ломали руки — его самый главный инструмент (в рабоче-крестьянской милиции поступали гуманнее — ломали всего лишь пальцы). Поэтому шлифовка профессиональных навыков велась годами, начиная с «воровской школы» для подростков до самого ухода на заслуженный отдых. Найти в Ростове курящего, а тем более пьющего щипача было невозможно — рука может подвести в ответственный момент. Они никогда не наносили на руки татуировок. Это уже в советское время, лихости ради, недалекие карманники на зоне делали себе татуировки в виде паука или жука. Что было совершенно нелепо, ибо как раз по ним любой обыватель мог опознать меченую угрозу. Работающие в приличных местах интеллигентные крадуны нередко носили перчатки, оберегая руки и не давая им терять чувствительность.

Следует понимать: хороший щипач — элита уголовного мира, его сливки, его холит и лелеет сама хевра. Несложно предположить. Опытный медвежатник может взломать один сейф за несколько месяцев — требуется подготовка, сбор сведений, переезд на «клей», наблюдение, приобретение необходимых инструментов и пр. Профессиональные мошенники не вылезают из своих нор чаще раза в месяц. Серьезные домушники или городушники работают по домам, квартирам и магазинам не чаще раза в неделю. Даже не особо разборчивые скокари не могут частить, ибо любой «скок» тут же увеличивает концентрацию полиции и стражников в районе наиболее частых нападений. Хевра же кушать хочет ежедневно. И тут к ее услугам щипачи, которые гуляют по маршруту, как постовые, каждый божий день.

По подсчетам профессора Александра Гурова, в среднем профессиональный щипач за месяц совершает не менее 25 карманных краж. При этом лишь в 5 случаях из 100 жертвы догадываются о совершаемой у них краже. Раскрываемость же подобных преступлений остается неизменной столетиями — от 1 до 15 %. Таким образом, именно щипачи были настоящими кормильцами прожорливой Богатяновки, и их особенно берегли и «боги», и мазы.

Основной добычей ростовских щипачей были серебряные табакерки или реже портсигары (скуржавые лоханки), золотые часы (канарейки с паутиной, рыжие бока, бимберы, веснухи с висячкой, женские бочонки и т. п.), портмоне, бумажники или кошели (шишки, шмели, боковня, поросенок), ножи (клевое перо) или другая мелочовка (хабур-чабур).

Следует заметить, что царские банкноты по размеру были гораздо больше нынешних, их приходилось держать двумя руками. Приличному человеку засаленную множеством рук простыню просто так сунуть в карман было непристойно да и неудобно. Чековые книжки, как и личный транспорт, тоже имелись лишь у единиц зажиточных ростовцев.

Никак было не обойтись без портмоне со множеством отделений, куда поместились бы и векселя, и чеки, и некоторые ценные бумаги. Солидные господа всегда имели под рукой пристойную сумму, дабы в любой момент можно было бы помериться понтами.

По толщине такой шишки, по ее размеру и материалу, из которого она изготовлена, даже по манере ее открывать можно было судить о благосостоянии господина и его кредитоспособности.

Подобный же анализ, со своей точки зрения, делали и щипачи, пока вели сазана (тайно следовали) из магазина в магазин, выбирая удобный момент для его «подсекания» (кражи). Обывателю в принципе свойственна рассеянность. Человек может задуматься, быть излишне возбужденным, расстроенным, подшофе. Женщины перегружены заботами, мысли их заняты детьми и собственными эмоциями. Тут немудрено потерять бдительность. Наметанный глаз щипача тут же выделяет в толпе «сазана на расслабоне» и будет пасти его до подходящего момента.

Щипач по кличке Архангел, отбывая срок, делился опытом: «Хорошо сейчас на воле. Ах, хорошо! Фраера суетятся, гужуются, водочку пьют… А когда фрайер веселый, работать одно удовольствие. Он, сирота, ничего в этот момент не чувствует, не видит — сам в руки просится! Бери его за жилетку и потроши по частям. Я завсегда, как только подпасу приличного сазана, в глаза ему смотрю. Внешность изучаю. Ежели он навеселе — значит, мой! Ежели, наоборот, нервный, злой — стало быть, надо поостеречься. Злой — он трудный для дела. Чутье у него как у собаки. Тут особая психология, это проверено давно!»

В 1892 году в Ростове блистали двое малолетних шишбал — 16-летний Хрисанф Шевцов и 19-летний Сашка Крутиков. У первого за плечами было уже три отсидки, второй с 14 лет вовсе не вылезал из «дядиной дачи». Шевцова в хевре привечали как знатного трясуна. Шкет работал под немого. Якобы для привлечения к себе внимания слегка тряс жертву за пиджак или пальто. Либо прижимался к ней, резкими и точными движениями выбивая из кармана шмеля.

Крутиков предпочитал в толчее давать фраеру легкий пинок сзади, чуть пониже бумажника, в случае если тот был расположен в заднем кармане брюк. Пинок постепенно выдавливал кошель из кармана. При этом вор постоянно держал на виду руки, чтобы жертва не могла ничего заподозрить. Но как только кончик портмоне высунется из кармана, Сашка средним и указательным пальцами в виде латинской буквы V цеплял его и останавливался, ожидая, когда фраер сам пойдет дальше, оставив ему свои денежки.

Каждый начинающий крадун в курсе, что в костюме прилично одетого господина 9 карманов. Если тот настолько приличен, что носит жилет, то их уже 13. Не все они удобны даже для ловких рук щипача, да и не все используются хозяином. К примеру, внутренние карманы пиджака и верхние карманы жилета труднодоступны, да и сверху жилета мало что полезное можно разместить.

Любимые карманы щипача — задний карман брюк и, как ни странно, внешний нагрудный в пиджаке. Из заднего можно нежно дернуть лопатник одними пальчиками, не прикасаясь к телу жертвы (то есть без ошмалаша). Если без ошмалаша никак не получается, карманник едва заметно касается внешней стороной руки тех мест одежды потенциальной жертвы, где может находиться портмоне. Левша, как правило, предпочитает правый карман одежды, правша — левый. Определившись, щипач обдумывает оптимальный способ выначивания шишки.

Из нагрудного легче вырвать, к примеру, платок, не меняя положение локтя руки и отвлекая другой рукой внимание фраера. В этом случае щипач становится лицом к жертве. Ей задается вопрос, одной рукой указывается направление ее внимания, другая же тем временем либо тырит платок, либо выдергивает из жилетного кармана расстегнутого пиджака скуржавые бока (золотые часы).

Не следует думать, что золотая тырка (чистая кража) платка совсем уж бесполезное занятие. На начало XX века стоимость одного платка в Ростове составляла от 3 до 15 копеек, в зависимости от материала. В то время как на мануфактурах ежедневный заработок не превышал 1 копейки. Просто именно платки были излюбленной добычей для шишбал — их носили в наиболее доступных для воров местах. К примеру, за обшлагами мундирных рукавов или в задних карманах кителей.

В этом смысле как раз внешние пиджачные карманы более неудобны — в них сложно что-то положить так, чтобы карман не оттопыривался.

Из боковых карманов просто так выначить содержимое затруднительно. Необходим сообщник, который должен отвлекать внимание жертвы и мешать ему сконцентрироваться на своих вещах. Когда ассистент вступает в дело и завязывает разговор с фраером, другой щипач большим и указательным пальцами, глядя в сторону, несколько раз подтягивает складки ткани вверх, пока содержимое само не попросится в руки.

В 1894 году в ростовском саду и кафешантане «Палермо» частенько появлялся благообразный бородатый пан, представлявшийся шляхтичем Размысловичем. У него были безукоризненные манеры и паспорт, выданный мещанской управой города Лида. Пана нередко видели на так называемых задельях и уборках, что на байковом языке означало театры, маскарад, выставки, церкви, свадьбы, похороны, народные гулянья и т. п. То есть там, где собирается множество народа, увлеченного каким-либо зрелищем, выставляя напоказ свои ценности и теряя бдительность. На погребении чуткий пан не стеснялся всплакнуть и прильнуть к родственникам усопшего, утешая безутешных. На «машкерадах» выяснялось, что пан Размыслович несколько близорук — он максимально близко подходил к почтеннейшей публике, лорнируя ее в упор. В любимом «Палермо» он частенько изображал так называемый собачий поцелуй: будучи прилично навеселе, клал голову на плечо собеседнику, всем шляхтенским телом закрывая его от других посетителей. И лишь потом люди замечали пропажу тикающего бимбера или кожаного шмеля. Полиция взяла пана с поличным, опознав его как знаменитого ростовского щипача Абрама Размиловича, более известного по кличке Абрашка Петербургский Петушок. Прокукарекал он впоследствии в подробном списке воров в справочнике Василия Лебедева.

Такой же практикой прекрасно пользовалась шайка карманников, работавших исключительно на многочисленных ростовских кладбищах. Андрей Федоров, Козьма Некритов, Степан Кочетков, Григорий Тимошенко, Варвара Астахова настропалились под видом сочувствия поднимать с могил убивающихся от горя родственников усопших, беззастенчиво обчищая их карманы. В такие моменты мысли жертвы витали далеко от юдоли скорби, и спохватывались они, как правило, только на поминках. Так, в августе 1913 года щипачи ловко ломанули у купца Николая Парамонова бимбер с висячкой на похоронах Николая Митропольского, помощника капитана парохода «Петр». Халтурщики действовали тем же способом.

Профессиональный щипач Мишка Токарев, проживавший в самом центре квартала страстей человеческих — на Черняевской,17, предпочитал работать с каней — толченой канифолью, которую при совершении карманной кражи берут на пальцы, чтобы выначиваемый предмет не выскользнул из рук. В иных ситуациях каня нужна была Мишке, чтобы незаметно посыпать ею плечо жертвы, а затем любезно помогать ей отряхнуться. Пока фраер с благодарностью принимал помощь, Мишка успевал дернуть бимбер.

Нахичеванский ширмач по кличке Козел любил выходить на охоту со свежим номером журнала «Коммунист» в виде ширмы. Солидный мужчина при очках и шляпе с верноподданическим журналом вызывал почтение и усыплял бдительность.

Нередко щипачи усыпляли бдительность жертвы таким способом: игриво закрывали сзади глаза ладонями со словами «угадай, кто это» или просто кидались на шею: «Привет, земляк, как поживаешь?» Обнимались-целовались, хлопали по плечу. Когда выяснялось, что это не Акимушка-Софронушка-Касьянушка, вежливо извинялись, мол, обознался, бывает. Наивный прохожий посмеивался над рассеянным чудаком, не догадываясь, что тот уже гладит у себя в кармане его бумажник.

Можно было отвлечь жертву и неожиданным вопросом. В 1910 году популярностью пользовался такой способ — подойти к фраеру и спросить: «Ты видел комету Галлея? Хочешь покажу?» О комете слышали все, о ней взахлеб писали ростовские газеты, но видеть ее мало кто мог. И пока сообщник щипача указывал фраеру на загадочные небеса, карманник спокойно делал свою работу.

От сообразительности затырщика (сообщник) зависело очень многое. Обычно ростовские щипачи предпочитали работать командой по 2–4 человека. Первым на поле боя выдвигался обмерщик. В его задачу входил ошмалаш: понять, кто из грачей при деньгах и где он их прячет. Главным в бригаде считался тырщик — собственно карманник, или, как их называли в Ростове, торговец, купец. Они шли не воровать, а торговать. Первый помощник, притырщик, прижимал жертву к тырщику. Тот, срубив шмеля, молниеносно передавал добычу затырщику, а тот уже запускал ее дальше — перетырщику. Уследить за третьими-четвертыми уркаганскими руками жертве было практически невозможно. В результате обворованный господин хватал за воротник честнейшего парня, который недоуменно выворачивал собственные карманы, демонстрируя публике свою непричастность. Но именно на затырщика ложилась обязанность отвлекать фраера невинной просьбой, возгласом, мольбой, провокацией скандала, просто случайным толчком локтя и т. п., дабы тот хоть на миг утратил бдительность. За это он получал треть будущего слама.

Действующий в одиночку щипач часто работал с помощью марафета или ширмы — держал в руках большой букет цветов, плащ, пиджак, пакет, из-под которого ему удобно было манипулировать с одеждой или сумочкой жертвы (отсюда их название ширмачи — работающие под ширмой).

Были умельцы, которые мастерили деревянную руку в перчатке или гипсе, маскировавшую действия настоящей. При этом вторая рука, настоящая, сжимала газету или размахивала ею, отвлекая внимание жертвы. Так действовал известный ростовский карманник-гастролер Мовше Израильский, чей стаж «карманной тяги» превышал 30 лет. Ловкач Мовше повторял известный трюк, который описывал еще в XIX веке в книге «О воровстве-краже по русскому праву» ученый-правовед, профессор Киевского университета Леонид Белогриц-Котляревский. Он писал об отечественных карманниках, демонстрировавших класс начинающим коллегам: «Они показывали ученикам своим тут же на площади, с какой ловкостью надо это сделать: вынимали у проходящих из карманов табакерку, нюхали табак и клали ее снова в карман проходящему, а тот шел, ничего не замечая». Мовше же вынимал у фраера портсигар, доставал оттуда папиросу, прикуривал и клал портсигар обратно.

В последний раз его задержали 19 февраля 1914 года, уже в преклонном возрасте, в театре Асмолова, где он присутствовал на лекции известного публициста и историка Венедикта Мякотина о декабристах, попутно помогая сообщникам освобождать карманы публики от лишнего груза. В силу возраста он работал в качестве затырщика — для щипача руки уже не те, да и глаза. Зато кошелек доктора Кернера с 240 рублями и двумя векселями на 900 рублей Мовше успел передать перетырщику. Подельников своих, понятное дело, он не сдал.

В 80-х годах XIX века ростовская полиция с ног сбилась, разыскивая шайку карманников, практически затерроризировавших обывателей. Дня не проходило, чтобы в полицию с бранью не шли обворованные с разрезанными карманами, дырявыми сумками, пустыми ридикюлями. Причем по почерку было понятно, что действует именно шайка, а не многочисленные ростовские одиночки. Пострадавшие были везде: на Старом базаре, в Городском саду, в театре Асмолова, на пароходной пристани, на железнодорожном вокзале, на кладбищах, на Садовой и Пушкинской улице, в магазинах и т. д. Общая сумма похищенных вещей и ценных бумаг исчислялась десятками тысяч рублей. Только в мае 1884 года в Ростове было совершено более 30 крупных карманных краж, не считая мелочи. У купца Копылова похитили ценностей и бумаг на 3 тысячи, у Ященко — деньгами 3 тысячи, у Наума Ульянова и Петра Вейрмана — золотые часы с цепочкой, у мещанина Бербера — денег на общую сумму 2,5 тысячи, у Павлова — бумажник с 560 рублями. При перенесении Аксайской иконы Божьей Матери Одигитрии 6 мая 1884 года шайка вовсю повеселилась, полиция подсчитала сумму украденного у благочестивых богомольцев: около 3,7 тысячи рублей. У крестьянина Максима Зайцева бумажник с 1 тысячей рублей вытащили уже у собора. Сам потерпевший полиции сказал, что он очень боялся карманников, в собор даже не входил, а стоял у него вместе с казаком Часловым и постоянно придерживал карман с бумажником. Но когда понесли икону, один из незнакомцев отделил его от казака. Когда же Зайцев поднял руку, чтобы перекреститься, а затем опустил, то в кармане ощутил предательскую пустоту.

29 января 1886 года по окончании Харьковской Крещенской ярмарки купец Степан Чалхунов выехал вечерним поездом в Нахичевань. На ярмарке он продал партию овчины на 30 тысяч рублей. Деньги почте не доверил, вез при себе в трех потайных карманах жилетки — один под спиной, два под боками (в левом 10 тысяч, в правом — 200 сторублевок). Сверху натянул пиджак и шубу для спокойствия. Опасаясь карманников, сел в вагоне ближе к свету, вместе с приятелями Николаем Лазаревым и Юрием Рубановым. Но, чего греха таить, все с ярмарки, приняли, конечно, по маленькой. И не раз. Потом к ним в купе подсели приличный молодой человек и мальчик 12–13 лет. Приятели с устатку прикорнули, купец тоже. Проснулся он уже под Славянском. Ощупал себя — правый карман разрезан, деньги исчезли. Мальчика с господином след простыл — вышли в Лозовой.

Полицмейстеры Федор Нордберг и Иван Зайцев волосы на головах рвали, чехвостя подчиненных на чем свет стоит. Но приставы не могли взять след, а платные стукачи просто разводили руками — не наших работа. Что наталкивало на мысль о залетной бригаде с хорошей дисциплиной и опытным мазом во главе. Подкреплялась догадка еще и тем, что ворованное шайка очень грамотно сбывала не через блатер-каинов Богатяновки, где залетных быстро сдали бы полиции, а через барыжный канал знаменитых ночлежек «Окаянки», «Полтавцевки» или «Гаврюшки». К тому же широкий ареал деятельности доказывал, что конкретное место и жертву шайка не намечала — она действовала и на железной дороге, и на пароходах, и в трамваях, и в театрах, и на базарах. А значит, своей территории она не имела. Следовательно, это могло быть делом рук исключительно залетных. Причем надолго осевших в Ростове.

Ну а поскольку ростовские «боги» территорию им не нарезали, можно было ожидать того, что свои босяки чужаков сдадут. Так и получилось. Залетных вычислили конкурирующие щипачи Дмитрий Попов (сын коллежского регистратора), мещанин Лазарь Эдельштейн и шишбала Меер Гофман, которые и дали наводку полиции.

Шайку накрыли в притоне некоей Аннушки. Главарями неуловимой банды оказались известный железнодорожный вор Зельман-Шендер Копелянский (мещанин города Борзна Черниговской губернии) с женой Лией и заслуженный карманник Фишель Дорман. Личности любопытные. Дорман был щипачем-гастролером и одно время работал с самой Сонькой Золотой Ручкой, предоставив ее людям собственный дом в Орле под притон. С Копелянским сошелся во время совместной работы в Москве, когда оба чистили карманы раззяв-москвичей на годовщине коронации Александра III в 1883 году. Тот с супругой погорел на подделке векселей, но сдали их свои. Дорман стал у Копелянского затырщиком. К делу привлекли еще двух железнодорожных воров — Гершу Фридберга и Семку Толстинова (он же Блюмерг, Богданов), который прогремел в Белокаменной после кражи 90 тысяч у надворного советника Федора Неронова, а также проворовавшегося на военной службе беглого солдата-кантониста Зоруха Рака и минского мещанина Янкеля Бамме. Народ подобрался под стать друг другу — прохиндеи еще те. Но в столицах уже засвеченные. Решили перебраться к теплому югу, где и торговые обороты изрядные, и с полицией гораздо легче столковаться.

Всего в Ростов в 1883 году прибыло около двух десятков карманников Копелянского и Дормана, которые решили особо не светиться и исключить контакты с местной босотой. Шайка базировалась в надежном притоне, а на охоту выходила сначала на Старый базар. Пользуясь своей многочисленностью, они менялись одеждой, сменяли друг друга, дважды подряд в одно место не заходили, дабы не примелькаться. Но когда попадались, Копелянский не скупился и тут же совал городовым барашка в бумажке (от 50 до 200 рублей) за освобождение. За 4 года не было случая, чтобы кто-то отказался. Как тут не вспомнить про грошовые оклады полиции в конце позапрошлого века и громкое дело вымогателей Николая Пушкарева и Василия Зайцева, приставов 2-го и 3-го участков Ростова.

Иными словами, если бы не внутреннее расследование, проведенное силами самой Богатяновки, так бы и осталась залетная шайка неуловимой для полиции.

Особенную активность ростовские щипачи проявляли в трамваях, где при толчее работать было достаточно легко. Это называлось щипать на халдыговине. Кондукторы специально следили за всеми пассажирами во время посадки на остановках Соборный, Николаевский и Таганрогский проспект — излюбленные места работы воров в окрестностях Старого базара.

В сложных случаях щипачи прибегали к помощи остро заточенных монет, колец, бритв, ланцетов, скальпелей, миниатюрных лезвий, вставленных в браслеты или перстни (это практиковали воры-хирурги, мойщики, писаки). Они точным движением надрезали карман снизу, чтобы портмоне выпало им сразу в руку. Именно по почерку писак их определяли в полиции, различая надрезы сумок углом, письмом (крест-накрест), сбоку или снизу (цыганский способ). Из приоткрытых сумок, ридикюлей, оттопыренных карманов добычу тащили рыболовными крючками, пинцетами, спицами, медицинскими зажимами. Цепочки перерезали миниатюрными кусачками.

Александр Гуров в своем условном рейтинге карманников наиболее высоко оценивал воров, которые специализировались на кражах с применением технических средств. На второе место он ставил ширмачей, на третье — рыболовов и крючочников, на четвертое — босяцкую мелочовку вроде сумочников и верхушечников, в роли которых в Ростове выступали базарные халамидники и портяночники.

С помощью таких приспособлений в 1918 году на Ростовском вокзале был украден кошелек у командира Дроздовской дивизии Добровольческой армии полковника Антона Туркула.

В послевоенные годы в городе появилась целая плеяда карманников — безногих инвалидов. Известно, что здоровому человеку несколько совестно смотреть в глаза убогому, и он поневоле, как бы виновато, отводит от него взгляд. Именно это мнимому или реальному инвалиду и надо — дергая за рукава и штанины жертвы, как бы прося подаяния, щипач дергает и за золотые часики-стукалы, которые тут же начинают стукать уже в его рукаве. Никому же в голову не придет потом обыскивать бедного инвалида. В послевоенном Ростове дома у одного такого безногого инвалида, случайно попавшегося на краже, милиционеры обнаружили ведро украденных золотых часов. Тогда в городе особой известностью пользовались щипачи Левка Жид, Вовка Сильва, Володя Кузнец, Гомошка, братья Василий и Александр Шумаки.

Ростовчанин Витольд Абанькин, известный диссидент, отсидевший в лагерях 12 лет, рассказывал: «Мне… вспоминается такой случай. Сидят уголовники в камере, играют в карты на столе. А карты запрещены. Менты увидели это в глазок. Раз! Врываются — карт нет. Обыск в камере делают — нет колоды. Выходят — и снова в глазок: зэки уже опять раскладывают. Надзиратели врываются мгновенно — карт нет. Догола раздели уголовников — нет карт. Выходят — те снова за свое. И тогда один из ментов взмолился: «Ребята, скажите, куда вы их прячете?» Те ему в ответ и говорят: «Достань карты из своего кармана». И тот достал. Они же карманники-профессионалы!»

При этом были у ростовских щипачей и свои принципы. Ростовчанин Валерий Александровский рассказывал, как еще в 50-х годах, будучи студентом строительного института, еле запрыгнул на подножку переполненного трамвая, одной рукой держась за поручень, другой прижимая тубус с чертежами. И тут же почувствовал, как чьи-то проворные пальцы шарят у него в заднем кармане брюк. Он повернулся и одними губами прошептал: «Студент». Пристроившийся сзади невзрачный на вид молодой человек, отвернувшись в сторону, мгновение подумал и тут же потерял к его карману интерес. Выйдя на своей остановке, студент обнаружил в только что пустом кармане измятую бумажную купюру. Гуманитарная помощь студенту от щипача.

В начале мая 1919 года в ростовском трамвае был украден бумажник у бывшего полицмейстера полковника Михаила Иванова. Того самого, который пытался навести полицию на след по делу об ограблении Первого Общества взаимного кредита. Богатяновка полковника уважала за профессионализм и по-своему ценила. 5 мая на имя помощника начальника уголовно-розыскного отделения Осипова принесли пакет. В нем лежал кошелек с 1,5 тысячи рублей, адресованных полковнику. Во вложенной бумажке была надпись: «Карманники».

Впрочем, уже через год щипачи в центре города ловко стырили часы у только прибывшего в Ростов нового главы Донугро Ивана Художникова. Вернуть ему часы никто уже не подумал. Времена изменились, а с ними и воры.