«Гут-морген, ростовцы»

Еще одной распространенной воровской категорией в Ростове были домушники — специалисты по несанкционированному проникновению в жилье через дверь, окно, подвал, крышу, форточку, чердак, забор и т. д. Как правило, домушники действовали через разветвленную агентурную сеть подводчиков, могли работать в отсутствие (а порой и в присутствии) хозяев, в любое время суток, в одиночку или с шайкой, со взломом или посредством «захоровоженной» прислуги, под видом посыльных, знакомых, случайных посетителей. Способов попасть внутрь было великое множество.

При этом далеко не всегда, как у магазинников, квартирные кражи совершались в темное время суток. К примеру, скокари предпочитали действовать в светлое время — ночью все это проделать гораздо сложнее. Квартиры заперты на все замки и засовы.

Днем необходим большой набор инструментов (стамески, долото («мальчишки»), фомки, отмычки, вертуны и пр.), которые прилично одетые воры носили в саквояжах. Никому не придет в голову заподозрить в чем-то нехорошем человека, похожего на врача, с характерным саквояжем (Михаил Демин писал о скокаре по кличке Гроссмейстер, который для переноски инструмента вообще использовал шахматную доску).

В случае появления посторонних он может притвориться пьяным, случайно зашедшим, несведущим, ищущим кого-то и пр. Порой, набравшись наглости, он мог утверждать, что приглашен на свидание к хозяйке дома, после чего его, во избежание громкого скандала, просто выдворяли за дверь.

Работали домушники преимущественно летом, когда хозяева выезжали за город или на курорты.

Каждый приличный скокарь был в курсе, что с 1 до 4 часов пополудни дубаки (дворники) обедают и отдыхают. Послеобеденный сон для дворника — это святое, а для вора — самое время для квартирных краж. На ночь дубаки закрывают ворота во двор в 8 часов вечера зимой и в 10 часов летом, после чего находятся в дворницкой, поджидая запоздалых постояльцев. Соответственно, за улицей и двором дворники не наблюдают, так что можно махнуть через забор или взобраться на крышу. А то и тихо выдавить стекло уже описанным способом.

Отметим, что все дубаки носили круглые полицейские шапочки с медной пластиной с надписью «Дворникъ», бляхи на груди с названием улицы и номера дома и свисток, а также состояли на полуофициальной службе у полиции. Славились они своей свирепостью по отношению к хулиганам и бродягам. На воротах домов размещали надпись: «Вход старьевщикам, нищим, шарманщикам воспрещается».

Известный русский писатель Александр Куприн вспоминал о революционных событиях в России: «Большая толпа разделилась на маленькие группы и принялась отлавливать дворников и городовых. Вчерашних крестьянских мужиков, одетых недавно в полицейские мундиры, вытаскивали на улицу и вешали на деревьях. Разъяренные мясники вязали бородачей-дворников и прибивали номерные бляхи прямо к груди коваными гвоздями, затем ловко подвешивали за ноги к газовым фонарям. Кровь струилась по бороде и ручьями стекала вдоль мостовых… К вечеру во всем городе не осталось свободных фонарей…»

Дворники играли значительную роль в поддержании порядка и помощи полиции. Недаром после революции и упразднения дубаков, как «пособников реакции», в стране резко увеличилось число налетов на жилые дома.

Однако в ряде случаев они же были и главными подводчиками для мазуриков, ибо лучше, чем кто-либо другой, были в курсе имущественной и личной жизни жильцов.

Именно дворников домушники пытались захороводить в первую очередь, сделав их давальщиками. Далее по степени важности следовали алёшки (лакеи), кухарки, монтеры, столяры, водопроводчики, стекольщики. Часто бывая в различных домах, они могли наблюдать за жизнью хозяев, оценить обстановку в доме, подметить, где расположены интересующие воров предметы, достать слепок с ключей. Это было крайне важно, так как домушникам приходилось действовать в ограниченных временных рамках, опасаясь рисковать по мелочам. Алёшек обижали хозяева, рабочим могли недоплачивать, да и попросту лакеи могли завидовать. Главное у вора-психолога было найти подход к такому обиженному работяге, который смог бы и «клевый подвод» дать, и дверь в нужный момент открыть. Поэтому ростовские воры никогда не экономили на мзде хорошим подводчикам, ибо последующий слам с лихвой окупал затраты. Иногда даже по украденным паспортам через конторы по найму внедряли в квартиры подставную прислугу, чтобы с ее помощью проникнуть в дом. Таковыми были опытная «подводчица» крестьянка Варвара Захарова (она же Мария Еренкова, Варвара Иванова) из шайки Мишки Ганина (Лупатый), мещанка Пелагея Рюмшина (сожительница Абрама Иоткина), киевлянка Марина Сторожевская (она же Фекла Тупицына), обокравшая в апреле 1904 года квартиру купца 1-й гильдии Нафтулия Шпильрейна (отца знаменитого врача-психоаналитика Сабины Шпильрейн) в составе шайки гастролеров-домушников.

Явно без «захоровоженной» прислуги не обошлось при ограблении квартиры нахичеванского городского головы Минаса Балабанова, имевшем место 16 июля 1903 года. Домушники были в курсе, что хозяева в отъезде, поэтому спокойно проникли на чердак через слуховое окно, коловоротом высверлили потолок, спустились по веревке в зал. Преспокойно расположились на диване, отужинали припасенной колбасой, хлебом, запили водкой. Выкурили перед тяжким трудом по папиросе (окурки побросали тут же) и начали. Были взломаны все без исключения замки, сундуки, столы и шкафы. Все награбленное увязали в огромные узлы. На прощание оставили записку: «Г-н Балабанов, благодарим вас за золото и серебро, а также и за вещи». Вышли через парадное крыльцо, захватив ключи от входа. Никто им не мешал, ибо прислуга и дворники явно были в доле.

С другой стороны, дубак для домушника все же важнее. Своим свистком он может созвать городовых, да и в дворницкой хватает инструментов, чтобы пришибить нерасторопного уркача.

«Захоровоженный» же дворник — гарантия спокойной работы и беспрепятственного ухода. В крайнем случае дубака можно напоить или усыпить заряженным дурманом напитком.

По подсчетам Александра Гурова, «в среднем профессиональный квартирный вор совершает в течение месяца 1–2 кражи. Однако нередки случаи, когда за 1–2 года вору удавалось совершить до 150 преступлений. Поэтому не случайно раскрываемость квартирных краж составляет лишь 60–65 %».

В то же время хороший слам был редкостью для домушника, если только тот не попадал в какую-нибудь пещеру Али-Бабы. Ростовцы же, зная свой криминалитет, все же предпочитали не хранить дома крупных сумм. Только столько, сколько необходимо для ведения хозяйства. Квартирная кража всегда ограничена во времени, если вор не знает наверняка, за чем конкретно он пришел и где это найти. Как правило, у него на все про все были считаные минуты, поэтому и добычей становилось лишь то, что в первую очередь попадалось под руку: одежда, безделушки, вазы, посуда, столовое серебро, белье, обувь. Все то, что можно сбыть блатер-каинам или продать на базаре.

Это как раз и было в компетенции скокарей. Особенно популярными у них были кражи, изобретенные самой Сонькой Золотой Ручкой. Их называли «гут-морген» (по местной легенде, в Ростове, кто там сегодня проверит или опровергнет, где именно возник этот вид воровства).

Воры, непременно прилично одетые, рано утром (отсюда пошло и название: искаженное немецкое Guten Morgen — с добрым утром) звонили в квартиру еще спящих хозяев. Им открывала заспанная, плохо соображающая прислуга. Посетитель вежливо интересовался, проcнулись ли хозяева. А поскольку нет, просил передать им записку. Пока неграмотная прислуга-деревенщина бегала будить барина и совать ему под нос бумажку с затейливыми ругательствами, скокарь сгребал в охапку все, что висело на вешалке в передней — шубы, манто, салопы, шапки и т. п. — и бесшумно рвал когти.

Таким образом была обворована квартира помощника присяжного поверенного Иосифа Лившица на Николаевской, 106. Галантный вор «приделал ноги» адвокатскому пальто и сюртучной паре. Похитителя вскоре нашли. Лившиц был изумлен, когда на очной ставке ему представили вора, которого он лишь на прошлой неделе лично и успешно защищал в суде.

В гостиницу Щелоковой 25 апреля 1892 года прибыл молодой человек с одним саквояжем, записавшийся под именем Ивана Ивановича Орловского и поселившийся в № 43 рядом с номером хозяйки. Через 3 дня он исчез, а с ним и деньги хозяйки. Взломали дверь в его номер — саквояж остался, в нем стамеска, два больших ключа, камень, хлеб, колбаса, грязное белье и записка: «Благодарю за полученную сумму денег, сожалею, что пришлось получить столь мало. Разыскивать же меня не советую, ибо, когда вы будете читать сие письмо, я уже буду на пути к черту». Выяснилось, что незадолго до этого Орловский с такой же программой посетил Таганрог.

Обожающие понты ростовские скокари порой и вовсе разыгрывали целые спектакли, когда не удавалось сразу что-то стянуть в передней или лакей оказывался чуть более сообразительным. К известному врачу или адвокату являлся грустный молодой человек, представлялся его коллегой и рассказывал душераздирающую историю собственных жизненных драм (всех вариантов не перечесть), завершая рассказ деликатной просьбой «выручить незначительной суммой для отъезда из города». Добившись желаемого, молодой человек рассыпался в благодарностях, обещал непременно выслать деньги при первой же возможности и с достоинством покидал «коллегу», успевая прихватить с собой что-либо ценное, пока великодушный хозяин ходил за деньгами.

Так, утром 13 августа 1903 года известный домушник Владимир Богданов (Вовка Аблакат) явился утром на квартиру присяжного поверенного Антона Писарева (Большая Садовая, 33). Скромно одетый юноша попросил вспомоществования для отбытия на родину. Адвокат подозрительно оглядел просителя, но денег дал — невелика была потеря.

Однако на следующий день он встретил юношу вновь в подъезде своего дома. При этом адвокат заметил, что парень отчего-то невообразимо растолстел всего за сутки. Толком объяснить свое нахождение в подъезде он не мог, но, поднявшись на свой этаж, Писарев обнаружил открытой дверь квартиры, откуда пропали ценности и носимые вещи.

Вор-«гут-морген» успел надеть их на себя, с чем и был задержан на квартире у сожительницы.

Хозяйка квартиры на Скобелевской на рассвете застала дома вора. Подняла шум. Домушник ее успокоил: «Да не кричите вы, сударыня. Я обошел всю вашу квартиру и не нашел того, что можно было бы захватить без риска для себя». Потом спокойно вылез в окно, сел в пролетку, где были еще двое, скомандовал «пш-шел» и убыл.

В декабре 1915 года к врачу Павлу Гарфункелю (угол Малого проспекта и Большой Садовой) прибыли трое одетых в форму студентов-техников молодых людей. Они умоляли эскулапа срочно прибыть к «больному Ревенко» на Сенную, 207. Доктор, подхватив саквояж, поспешил на Сенную. В квартире № 4, к своему удивлению, больного не сыскал, зато тут же застал коллег — докторов Левенциглера, Димитракоса и Финкельзона. К ним тоже приходили техники, умоляя спасти жизнь товарищу. Подозревая неладное, врачи метнулись по домам, но застали лишь раскуроченные квартиры.

Как наиболее многочисленная группа воров, домушники не брезговали ничем. Степан Швецов писал: «Горничная одной акушерки поставила в коридоре, выходящем во двор, самовар. Вошел прилично одетый мужчина и спросил, может ли он видеть барыню. Услышав в ответ, что акушерка спит, он вынул записную книжку, написал что-то и, вырвав листок, попросил горничную срочно передать записку. Та выполнила просьбу. Разбуженная акушерка с удивлением прочитала… стихи:

Барыня спит,

Самовар кипит…

Когда барыню разбудят,

Самовара уж не будет!

И действительно, когда акушерка и горничная выбежали в коридор, самовара уже не было».

Зарисовка Швецова сделана с натуры. Подобным же образом была совершена кража самовара у Пинхуса Голдштейна на углу Богатяновского и Большой Садовой. Прислуга поставила самовар, отвернулась, чистила нож, повернулась — самовара как не бывало.

Интересна дальнейшая судьба самоваров. Одному из торговцев на Покровском базаре предложили купить большой медный самовар. Недорого, лишь бы на опохмел хватило. Негоциант, не будь дурак, самовар взял — товар ходовой, барыш с него будет знатный. Вечером принес его домой, где прислуга, заламывая руки, с плачем пожаловалась на кражу самовара. Вгляделись в покупку — точно, он самый, богатяновские скокари всучили шпаку его собственный самовар. И не просто так, а для понту.

У ростовских домушников были и свои предрассудки. Они ни за что не полезли бы в дома, в которых служат кривые лакеи или кухарки, остерегались квартир с попугаями, десятой дорогой обходили строения с нехорошими цифрами — № 11, 22, 44, 66…

Зато в дождь, грозу, снегопад можно быть уверенным, что кто-нибудь именно обязательно «подламывает магазуху», да и в доме с покойником считалось «покойнее тырить». Воровская примета гласит: кому удастся до заутреннего благовеста совершить «золотую тырку» (кражу, не оставляя следов), тот сможет безопасно воровать в течение целого года. Для этого на шее носили правильные амулеты: засушенный палец покойника или жабье сердце.

Плохой приметой считалось срубить угол и обнаружить в нем колоду карт — это вело к скорой неудаче. И уж совсем кошмар — обокрасть горбуна, будь то умышленно или неумышленно. После этой кражи неудачи должны были преследовать вора до самой смерти. Сколько воров — столько и предрассудков.