«Дядина дача»

До того, как загреметь «за Бугры», попав в нежные объятия ивано?в и храпов, ростовский мазурик должен был еще пройти чистилище местным острогом. Или, как говорили на байковом языке, ему предстояло попасть «к дяде на поруки» или на «дядину дачу». Ту самую, где небо в клеточку, а одежда в полосочку.

В различных исторических и литературных исследованиях допущено достаточно много неточностей относительно первых ростовских «тюремных замков», из-за чего их часто валят в одну кучу, водружая вокруг острогов один миф нелепее другого. Попробуем внести ясность.

Первые известные узники крепости св. Димитрия Ростовского могли обитать только на гарнизонной гауптвахте. Ибо на первых известных планах города никаких «тюремных замков» при наличии действующей крепости еще не существовало. Они и не нужны были за скудостью населения.

Именно с гауптвахтой связано широко разошедшееся в народе выражение «взять на цугундер» (на расправу). На дворе перед гауптвахтой устраивали показательные порки провинившихся служивых, которых по немецкой традиции приговаривали к «zu hundert», то есть к сотне ударов батогами. Со временем цугундер стал ассоциироваться уже не с самим наказанием, а с «дядиной дачей».

В феврале 1774 года узниками ростовской гауптвахты были Есауловской станицы казачка Софья Дмитриевна Пугачева, урожденная Недюжева, со своими чадами — 10-летним Трофимом, 6-летней Аграфеной и 3-летней Христиной. Соответственно жена и дети разбойного «царя Петра Федоровича», бесчинствующего в Поволжье. Перед тем как отправить оную в Казань для опознания самозванца ее доставили из станицы Зимовейской и допрашивали в Димитриевской крепости. Здесь же подвергся допросу и старший брат Пугачева Дементий, воевавший на тот момент на турецком фронте. Однако Тайная экспедиция установила, что Дементий «с Пугачевым ни малейшего в действиях его участия не имел и служил во время турецкой войны порядочно, с должною верностью». Дементий был освобожден и возвращен назад, но с тем, «чтобы его впредь в войске Пугачевым не называть, а именовать Дементием Ивановым… Ему же, Иванову, за доброе его поведение и верную службу выдано в награждение сто рублей».

Эти узники пребывали под «словом и делом государевым», поэтому охраняться должны были чрезвычайно, «состоять под крепким караулом». Стало быть, внутри крепостных казематов.

Одна из бесчисленных ростовских легенд гласит, что острог на месте нынешнего СИЗО-1, знаменитой Богатяновской тюрьмы, возник не позднее сентября 1786 года. Якобы он был построен чуть ли не как одно из первых каменных зданий в городе в виде буквы «Е», в честь государыни Екатерины Великой.

Красиво, но, увы, неправдоподобно. Если смотреть сверху на нынешний ростовский централ, то действительно видно, что внутреннее строение его напоминает букву «Е», но дело в том, что тюремный замок еще до революции неоднократно перестраивался, разрастаясь новыми корпусами и обретая дополнительные площади. Вполне возможно, что палочка к «Е» как раз и возникла в результате этих девелоперских пертурбаций, но уже значительно позднее отошествия матушки Екатерины в мир иной. Лет так на сто. Так что связывать зарешетчатую архитектуру с последней женщиной на российском троне не приходится. К тому же, пока крепость св. Димитрия не была упразднена в 1835 году, на ее северном фасе располагались полубастионы Черкасский и Азовский, редан Богатый, редуты Оксайский и Темерницкий, батареи Донская и Водяная. Как раз там, где ныне украшают донскую столицу тюремные корпуса Богатяновкого централа. А стало быть, возводить что-либо в зоне поражения крепостных батарей в конце XVIII века было совершенно немыслимо.

На плане Ростова и его окрестностей 1781 и 1811 годов крепость значительно удалена как от форштадтов будущей донской столицы, так и от Нахичевани. Так что никакого каменного строения на месте нынешней тюрьмы до самой середины XIX века не существовало. Этого не позволили бы военные власти.

Но совсем без острога Ростов оставаться не мог, пусть в нем и обитало чуть более десятка тысяч душ. И порубежье рядом, и разбойным людом окрестности не обижены.

Стало быть, пусть даже захолустному городишке нужны были и «съезжие дома полицейских частей», куда свозили всех задержанных, будь то гулящие, попрошайки или душегубцы. И кордегардия полицейского управления, куда помещались арестованные за конкретные преступления против личности и собственности. И арестные дома и остроги для осужденных.

Известно, что до середины XIX века нынешний Братский спуск к Дону назывался Староострожным. То есть первый ростовский острог располагался как раз на месте нынешней трансформаторной подстанции хлебозавода № 1, а никак не у крепостных стен. Туда сдавали «дяде на поруки» первых донских мазуриков.

Через этот острог проходили люди, которых впоследствии определяли в арестантские роты (бродяги, лица, приговоренные к ссылке за незначительные преступления, не поротые палачом и неклейменые, а также лица привилегированных сословий, совершившие тяжкие проступки).

Иные прочие, кому судьба выпадала «есть миноги» (быть приговоренным к телесным наказаниям), предпочитали в складчину сбрасываться на палача-«кирюшку», дабы «драл не так люто». Палач ведь тоже человек, ему как-то жить надо, и варнацкая лепта профосу-исполнителю в самый раз. На «кирюшкиной кобыле» умелец может либо ловким ударом кнутовища кости человеку переломать, доведя его до «амбы» (смерти), либо огладить так ласково, что тот без посторонней помощи поднимется да еще поясной поклон «кирюшке» отвесит.

Так что один из первых тюремных общаков предназначался как раз палачу.

В середине века, когда стало очевидно, что старая «дядина дача» с наплывом «племянников» уже не справляется, встал вопрос о строительстве тюремного замка на месте нынешнего централа (по одной из версий, на месте крепостной гауптвахты). Благо от ликвидированной крепости уже остались рожки да ножки. Даже многотонные крепостные ворота стащили местные лиходеи.

А на Староострожном спуске купец Смирнов построил бани, не исключено, что аккурат на месте самого экс-острога, отчего спуск сменил имя на Смирновский. Братским он стал уже в 1879 году.

В конце 50-х — начале 60-х годов XIX века из-за наплыва освобожденных крестьян из Центральных губерний на юге наблюдался вполне предсказуемый рост криминальной активности. В связи с чем тюремное строительство развернулось по всей Области войска Донского в ее окружных центрах. Были построены тюремные замки в станицах Константиновская, Каменская, Усть-Медведицкая, Нижне-Чирская, Урюпинская и Донецкая, а также Войсковой острог — Новочеркасский тюремный замок.

Ростов также был центром округа. Так что, вероятнее всего, что именно тогда и было возведено первое здание ростовской тюрьмы, площадь перед ним получила название Острожной, а ведущий к площади переулок — Острожного (ныне Университетский).

Именно в июле 1858 года глава тайной полиции Екатеринославской губернии корпуса жандармов генерал-майор Михаил Рындин 2-й доносил о том, что в ростовском остроге «постоянно бывает 400 разных преступников».

Но и тогда обитатели новой «дядиной дачи» не могли наслаждаться буквой «Е».

В «Памятной книге Екатеринославской губернии за 1864 год» указано: «Затрат нет. Нанимается у частного лица. Строится новый каменный замок на 200 человек».

То есть старый замок уже не мог вместить всех постояльцев — срочно требовалось новое здание и средства на его содержание.

В 1867 году городская управа выделила 301 рубль 25,5 копейки на содержание смотрителя и двух надзирателей тюремного замка. То есть оплачивалась работа всего трех человек на 400 сидельцев.

Немудрено, что побеги из острога происходили регулярно. Местная пресса сообщала лишь о наиболее экстравагантных из них.

Газета «Вестник городской думы» от 2 октября 1866 года сообщала: «27 сентября, во вторник, в тюремном замке открыт подкоп, сделанный весьма искусно арестантами. В ретирадном месте подвального этажа вынуто ими 2 доски в полу, которые закладывались очень плотно, так, что заметить что-либо было весьма трудно. Под этими досками прорыта яма прямо вниз, и затем из нее идет галерея. Галерея эта проходит под фундаментом здания и под наружной стеной, окружающей тюремный замок. Длина ее 14 аршин, за стеною она выходит наружу. Когда свежая земля в ретирадном месте возбудила подозрение, отысканы были подъемные доски и сняты, и обнаружена яма, в ней лопата и рубашка, в которой, по всей вероятности, выносилась земля и высыпалась в ретирадное место. Смотритель послал в галерею солдата и приказал ему подавать голос. Когда голос этот услышан был за наружной стеною, то унтер-офицер ударил ногою и земля вдруг провалилась, образовав отверстие в 3/4 аршина. Оставался над галереей слой земли не толще 4 вершков, оставленный, как видно, для прикрытия выхода. При первом туманном утре, как например в среду, вероятно, арестанты бежали бы».

В ноябре 1906 года в ростовской тюрьме шестеро осужденных каторжан, выскочив в коридор, обезоружили надзирателя, сделали из тюремной мебели лестницу, а из одеял — веревки, перелезли через стену и бросились бежать. Выстрелами военного караула один из них был убит. Другие беглецы, благодаря густому туману, скрылись.

Рост числа побегов был прямо пропорционален росту в Ростове числа тяжких преступлений и увеличению количества лиц, осужденных на каторжные работы. А то и на казни, отчего терять уркаганам было уже нечего.

«Дядину дачу» перестраивали, увеличивая персонал. К 1870-м годам персонал увеличили до семи, а к началу Первой мировой войны, после очередной реконструкции, когда первыми появились так называемые левый и правый глаголи (помещения в виде старославянской буквы «Г»), а затем, вероятно, трехэтажное здание и пристройка в виде средней палочки к «Е», — насчитывалось уже 13 человек. Что также было крайне мало, ибо, по нормам Главного тюремного управления империи, полагалось иметь одного надзирателя на 13,7 арестанта.

Тогда же острог стал именоваться Центральной тюрьмой (Ростовским централом), и в нем, по проекту городского архитектора Николая Соколова, отстроили Сергиевскую церковь, ктитором которой стал известный купец Федор Дутиков. Тоже негоциант, не чуждавшийся мазуриков. Именно в его бане на Большом проспекте частенько собирались налетчики для раздуванивания слама (дележа добычи). Хотя, безусловно, его степенство в барыгах не значился — просто честно и добросовестно мыл почтенную публику.

На Острожной же площади даже в пореформенный период периодически практиковали официальные казни. В том же 1866 году там казнили участников шайки, совершившей годом ранее нападение на имение помещиков Андреевых и убившей старого хозяина. Во исполнение конфирмации командующего войсками Одесского военного округа, при огромном стечении народа были расстреляны главари шайки Иван Грабенко и стрелец савотейный Гаврюшка Власенко-Басенко. Остальных пятерых налетчиков, приговоренных к лишению прав состояния и ссылке в каторжные работы, посадили на телегу и провезли по Ростову с деревянными табличками «Грабитель» на груди.

По данным тюремного ведомства, в 1900 году в ростовской тюрьме «цинтовались» (отбывали наказание) около тысячи заключенных. Из них 670 человек отбывали наказание за кражи, 117 — за кражи со взломом, 63 — укрывательство краж, 32 — прошение милостыни, 20 — конокрадство, 18 — разбой, 15 — изнасилование и растление, 14 — нанесение тяжких телесных повреждений, 13 — покушение на грабеж, 12 — убийства, 10 — мошенничество, 7 — фальшивомонетничество.

Александр Маланкин в книге «В государевых тюрьмах» отмечал, что распорядок дня арестантов утверждался градоначальником и распределялся следующим образом: в 7 часов утра подъем, туалет, уборка постели, утренняя молитва. В 8.00 содержавшиеся в общих камерах переводились из ночных каморок в дневные помещения. Днем они не выпускались в помещения, предназначенные для содержания ночью. Затем шла утренняя поверка, выдача хлеба и кипятка. С 8.30 до 10.00 сидевшие в одиночных камерах выводились на прогулку во двор, с 10.00 до 12.00 им на смену выводились лица, содержавшиеся в общих камерах. На прогулку заключенные выходили по желанию. С 12.00 до 13.30 все обедали, затем отдыхали. С 14.00 до сумерек поочередно выводились на прогулку те, кто размещался в одиночных камерах. В 16.00 все получали кипяток для чая, затем до 19.00 осуществлялся прием писем, прошений и заявлений. В 19.00 все заключенные ужинали. В 20.00 производилась вечерняя поверка и все, кто находился в общих камерах, переводились в ночные каморки. В 21.00 назначался общий отбой.

Одиночные камеры полагалось освещать до 21.00 вечера. Управляющий Домом мог, однако, позволить заключенному пользоваться собственной лампой или свечой.

В баню (ванну) арестанты выводились в следующем порядке: мужчины по четвергам и пятницам с 13.00 до 17.00, женщины — по субботам с 15.00 до 18.00. По воскресеньям и в праздничные дни, а также накануне их проводились богослужения.

Содержание в чистоте носимой одежды и обуви, уборка постели, а для содержащихся в одиночной камере также и уборка этой камеры входили в обязанность каждого заключенного.

Заключенным запрещалось заниматься пением и музыкой и не разрешались всякого рода игры (в карты, кости, шашки и прочее), а также шум, крики, свист, громкие разговоры и вообще действия, нарушавшие спокойствие и благочиние.

От них требовалось во время заключения по возможности сохранять в своей наружности тот вид, который они имели при взятии под стражу. С этой целью носившим усы, бакенбарды и бороду не разрешалось стричь и брить их, а не носившим — отпускать.

За содержанием арестантов следило созданное императором Александром I Общество, попечительное о тюрьмах. Его комитеты снабжали арестантов пищей, одеждой, бельем, обувью, книгами, устраивали при тюрьмах больницы, церкви, организовывали обучение малолетних, мастерские для занятия арестантов работами. Закрепленные за местами лишения свободы члены комитетов Общества вникали во все сферы деятельности тюремной администрации, из-за чего нередко возникали конфликты, для решения которых порой приходилось прибегать к содействию высокопоставленных лиц вплоть до самого императора.

Достаточно либеральное отношение к арестантам выражалось и в том, что в российских тюрьмах из-за вечной нехватки средств на содержание издавна существовал обычай впускать в тюремные камеры всякого, кто хотел лично оделить арестантов провизией, вещами и деньгами. Естественно, что этим зачастую пользовались подельники мазуриков, снабжавшие угодивших за решетку босяков средствами для подкупа надзирателей и конвойных стражников. В том числе и из-за этого число побегов из ростовского острога было внушительным.

Впоследствии эту практику отменили, введя вместо нее кружечный сбор: у входа в острог устанавливались кружки, куда все желающие могли бросать деньги. Эти деньги (и передаваемые благотворителями надзирателям продукты) использовались для награждения лиц, освобождавшихся из-под стражи, поведение которых в тюрьме не вызывало нареканий.

В конце 70-х годов XIX века содержание каждого заключенного в остроге обходилось в сумму около 230 рублей в год. В полицейских участках — 7 копеек в день на питание и три раза в сутки кипяток.

Годовое жалованье надзирателя централа составляло к концу XIX века в среднем 151 рубль, что примерно соответствовало заработной плате квалифицированного рабочего. При этом четверть из этой суммы он вносил в страховую кассу тюрьмы с правом получения накопленной суммы по окончании контракта.

Англичанин Джордж Кеннан, исследовавший российские тюрьмы в начале XX века и опубликовавший книгу «Жизнь политических арестантов в русских тюрьмах», писал: «Во всей империи 884 тюрьмы. Номинально все они находятся под одним управлением и подлежат одним и тем же законам и правилам, и между тем трудно было бы найти двадцать тюрем, которые бы управлялись одинаковым образом в продолжение трех лет. Те права, которыми пользуются заключенные в одной тюрьме, не существуют в другой; в одной строгость есть общее правило, в другой — только исключение; иных заключенных закармливают, другие содержатся впроголодь; в одном месте нарушение правил не влечет за собой ничего, кроме выговора, тогда как в другом подобное же нарушение наказывается двадцатью ударами розог по обнаженному телу. Везде беспорядок, противозаконные действия, произвол и более или менее полное отсутствие всякой системы. Причин этого положения дел много, но самые главные следующие: во-первых, самые законы чрезвычайно трудно применимы на практике и полны противоречий; во-вторых, управление тюрем распределено между громадным количеством лиц и административных органов, отношение которых друг к другу не организовано правильно; в-третьих, многие русские административные лица склонны решать дела и поступать согласно не с законом, а с тем, что они считают лучшим в данное время или наиболее соответствующим видам высшего начальства; и в-четвертых, крайне низкий уровень административных способностей и нравственности громадного большинства лиц тюремной администрации, в которую невозможно привлечь более порядочных людей при том ничтожном окладе, который они получают».

Чем ближе к Первой русской революции, тем больше на Дону наблюдалось не только уголовное, но и революционное брожение. А следовательно, тем больше сидельцев посещало стены Богатяновского централа. Известный меньшевик Александр Локерман, который в начале века угодил в этот острог, вспоминал, что «тюремные надзиратели проявляли недоумение и непонимание того, что это еще за новая порода арестанта? Из-за чего они бьются? Какую выгоду в этом находят? В бескорыстие революционеров не верили, а все пытались докопаться, нет ли за их громкими фразами каких-либо материальных пружин».

Из-за нехватки мест в одиночках сидели по двое-трое. Не возбранялось общаться через окна с родственниками, а по вечерам петь хором. На жесткий режим особо не жаловались — лишь на невыносимый запах — из-за невозможности проветрить помещение и вдоволь помыться в бане.

В 1903 году арестантов насчитывалось уже 7610 мужчин и 606 женщин, из них пересыльных — 6698 и 511 соответственно. На 1 января 1904 года 372 мужчины и 44 женщины отбывали наказание за убийство, 12 — за покушение на убийство, 13 — за разбой, 32 — за грабеж, 12 — за подлог, 13 — за побеги из Сибири. 683 узника сидели за кражу и 42 — за кражу со взломом.

То есть львиная доля тяжких преступлений богатяновцев приходилась на долю ростовских крадунов — основного отряда местной босоты.

Мрачную славу одной из основных российских пересыльных тюрем Богатяновский централ снискал уже в советское время. Но при царизме особых ужасов за ним не наблюдалось. Служба здесь считалась непрестижной, оплачивалась плохо, отчего начальники тюрьмы менялись чуть ли не раз в год. К тому же либеральная общественность пристально следила за тем, чтобы они, не дай боже, не обижали арестантов. В 1903 году были отменены телесные наказания плетьми для каторжных и ссыльных. Даже за значительные нарушения режима в Ростовском централе уже не секли.

А 6 ноября 1907 года начальник ростовской тюрьмы штабс-капитан Иосиф Закржевский был приговорен судом к заключению на 10 дней на гауптвахту за удар по щеке, нанесенный политическому арестанту.

Закржевскому еще повезло. За полгода до этого его помощник Илья Щербаков был застрелен курсантом Ростовских мореходных классов эсером-максималистом Онуфрием Музычуком за издевательство в тюрьме над «политикой». Интересно, что Щербаков сам окончил эту же мореходку, но выбрал не море, а «темницу сырую».

Малочисленность персонала централа всегда таила в себе угрозу не только внутреннего мятежа, но и внешнего штурма. 18 октября 1905 года, на следующий день после провозглашения царского манифеста о некоторых свободах, огромная толпа митингующих потребовала от начальника тюрьмы — того же Закржевского — освободить всех политических. Что он, располагающий только небольшой конвойной командой, под угрозой захвата острога и вынужден был сделать.

А после Февральской революции 1917 года из централа одновременно сбежали сразу две сотни уголовных — большая часть сидельцев. Охрана даже не попыталась им помешать, понимая, насколько общество настроено против хозяев «дядиной дачи».

Новые власти в октябре 1917 года быстро навели острожный порядок. У них были на «дядину дачу» большие и долгие планы.