Закулисные игры

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Закулисные игры

— Я, пожалуй, позвоню Джону Боттомли и расскажу, как обстоят дела на сегодняшний день, — сказал Джон Донован, когда мы уезжали из Бриджуотера.

Боттомли был адвокатом, которого прокурор штата Массачусетс Эдвард Брук поставил во главе Комиссии по расследованию удушений.

— Позвоните, Джон, — сказал я, — а заодно попросите моего уважаемого коллегу мистера Боттомли придумать, как обеспечить Альберту неприкосновенность. И после этого можете допрашивать его сколько вам угодно. А сейчас мне надо ехать в Спрингфилд выступать в суде.

Когда я вечером вернулся в Бостон, зазвонил телефон.

— Донован рассказал мне все подробности, — сказал Боттомли. — Знаете, забавная штука — мы сами уже почти вышли на этого человека. Дня два назад мы взяли у него отпечатки ладоней.

— Эти отпечатки мало что вам дадут, — ответил я, — но думаю, мы сумеем договориться. Поскольку в Массачусетсе существует смертная казнь, вариант с формальным признанием мало приемлем с точки зрения защиты. Но кое-что полезное мы все-таки можем сделать. Если ваши люди убедятся, что именно Де Сальво совершил эти убийства, вы сможете прекратить дорогостоящее расследование, снять подозрение с других людей и дать возможность женщинам Бостона спать спокойно. Альберт и сам не рассчитывает выйти на свободу. Бесспорно, есть немало веских причин, по которым его никак нельзя выпускать.

Боттомли согласился, что все это надо хорошенько обдумать и обсудить. Я рассказал о наших намерениях провести полиграф-тест. Он одобрил саму идею и похвалил Циммермана как прекрасного специалиста. Боттомли настаивал только, чтобы при проверке на полиграфе присутствовал Энди Тэни, член Комиссии по расследованию удушений, и неохотно согласился на присутствие Джона Донована.

На следующее утро я в сопровождении Чарли Циммермана приехал в Бриджуотер с полиграфом. Когда я сообщил о своем прибытии, мне велели немедленно пройти к начальнику тюрьмы Чарлзу Гохану.

— Я получил личное распоряжение прокурора штата, — заявил он. — Личное. Вам запрещено видеться с Альбертом Де Сальво или Джорджем Нассером. Таков приказ.

Я явно недооценил твердое намерение Джона Боттомли оставаться главной фигурой в расследовании этого дела.

— Мистер Гохан, — сказал я, — мне абсолютно безразлично, что вам сказал прокурор штата и насколько личной была его просьба. Конституция Соединенных Штатов дает обоим этим людям право получать помощь адвоката, которого они выберут, независимо от того, нравится ли их выбор прокурору штата или нет. Я являюсь адвокатом и того, и другого. Сейчас время, когда обычно проводятся свидания с адвокатами, и я требую немедленной встречи с Де Сальво и Нассером!

— Вы их не увидите! — закричал Гохан. — Здесь я начальник, и я подчиняюсь прокурору штата, а не Конституции.

— Иск в федеральном суде о нарушении гражданских прав, возможно, вправит вам мозги, — сказал я. — Как вам известно, Джорджа Нассера скоро будут судить по статье, предусматривающей смертную казнь. Вот вы и объясните федеральному судье, почему в такой момент сочли возможным лишить обвиняемого его права на защиту. Я уверен, что прокурор со мной согласится. Вы не возражаете, если я ему позвоню?

Я снял трубку телефона Гохана и набрал номер Эдварда Брука. Меня долго передавали от одного секретаря к другому, пока, наконец, не сообщили, что прокурор занят и не может говорить со мной. В конце концов я отыскал начальника уголовного розыска Уолтера Скиннера, с которым был знаком несколько лет. Я потребовал встречи с Бруком и права видеться со своими клиентами. Скиннер сказал, что с Бруком я могу увидеться на следующий день. А пока приказ прокурора остается в силе.

В Бриджуотере мне больше делать было нечего, и я вернулся в Бостон. По дороге я размышлял о силах, которые пытаются сделать пешку из Альберта Де Сальво. С одной стороны, неприязнь полиции к Боттомли, который никогда раньше не занимался крупными уголовными делами. С другой стороны, настойчивое желание Боттомли остаться во главе следствия. Есть, возможно, и другие силы. Сенатору-республиканцу Левретту Солтонстоллу было семьдесят два года, и, похоже, он собирался выйти в отставку. Предполагалось, что на его место будут претендовать республиканец Эдвард Брук, первый в истории страны чернокожий федеральный прокурор, и демократ Джон Коллинз, мэр Бостона, назначивший начальником полиции Эдварда Макнамарру. Тот кандидат, который сумеет доказать, что усилиями именно его людей покончено с ужасным Бостонским удушителем, будет иметь больше шансов на выборах.

Что касается меня, то я вовсе не собирался прощать Боттомли его обман. Я подал прошение, чтобы суд издал приказ, отменяющий распоряжение федерального прокурора и обязывающий Гохана не нарушать конституционные права Нассера и не мешать ему видеться со своим адвокатом. Я написал такое же прошение в отношении Де Сальво, но не подал его.

В отношении Нассера у моих противников не было никаких шансов. Де Сальво же был признан неспособным предстать перед судом, и могли возникнуть сомнения, в состоянии ли он самостоятельно выбрать адвоката: не Бог весть какой весомый аргумент, но и его могли использовать.

Я послал также телеграмму Де Сальво, информируя его о происходящем, заверил, что борюсь за его права, и предупредил, чтобы он никому ни под каким видом не давал интервью.

В тот субботний вечер я допоздна задержался в конторе, размышляя о деле, которое всего за несколько дней успело обрасти такими сложностями. Волей случая Де Сальво нашел адвоката раньше, чем его отыскала полиция. Ни один опытный адвокат не посоветовал бы ему открыто признаться в том, что, по его словам, он совершил: сделать это означало бы самому себе подписать смертный приговор. Но и советовать ему все время молчать тоже не выход. В этом случае будет продолжаться дорогостоящее следствие, попадут под подозрение невиновные, над городом будет по-прежнему витать страх. Имелся лишь один реальный выход: если Де Сальво признается, ему должна быть гарантирована неприкосновенность.

На следующий день я встретился с Бруком у него в кабинете. Присутствовали Ион Асгерсон, адвокат, защищавший Де Сальво (Зеленого человека), Джей Скиннер, федеральный прокурор, и я. Накануне вечером я послал Бруку телеграмму, в которой четко давал понять, что, по моему мнению, его незаконные приказы в отношении Де Сальво и Нассера имеют политические мотивы. Прокурор заверил меня, что я ошибаюсь и что он заинтересован, чтобы права Де Сальво были полностью соблюдены. Он объяснил, что это временное предписание было сделано для того, чтобы журнал «Лайф», Чарли Циммерман и другие, включая Асгерсона и меня, не могли ничего сообщить о Де Сальво средствам массовой информации. Кроме того, заявлено ходатайство о назначении опеки над Де Сальво, которого, как я и предполагал, сочли неспособным самостоятельно выбрать адвоката.

Скиннер сообщил, что я имею полное право видеться с Джорджем Нассером и что приказ о запрещении наших свиданий отменен. Я объяснил Бруку, что принять срочные меры меня вынудил его отказ увидеться со мной, что ни я, ни кто-либо другой, упомянутый в его распоряжении, не намеревались давать какую-либо информацию представителям прессы.

— Если, прежде чем отдавать такой приказ, вы обсудили бы его со мной, — сказал я, — думаю, мы скорее всего пришли бы к соглашению но всем вопросам, кроме одного — способности Де Сальво самостоятельно выбрать адвоката. Сомневаюсь, что в нашей юриспруденции есть такое понятие. Если бы оно существовало, руководитель правоохранительных органов штата мог бы контролировать выбор защитника для любого обвиняемого, страдающего психическим заболеванием. Это бы, несомненно, разрушило всю нашу состязательную систему.

— Я согласен, что здесь есть противоречие, — признался Брук. — Однако считаю, что оградить психически неполноценного человека, содержащегося в государственном учреждении, от использования в чьих-либо корыстных интересах — мой долг. Допускаю, что мне, возможно, придется поддерживать обвинение против этого же человека. Думаю, что решить этот вопрос должен суд.

Я согласился. Мы с Бруком пожали друг другу руки.

— Наша встреча оказалась удачнее, чем я ожидал. Надеюсь, мы сможем найти общий язык.

Мне должны были выслать телеграмму с отменой временного предписания Брука. Но во вторник вечером ее все еще не было. К половине десятого у меня появилось подозрение, что никакого временного распоряжения не существует (как оказалось, так оно и было). Я позвонил Джею Скиннеру и объявил, что поскольку так и не получил никакой телеграммы, то не считаю себя связанным какими-либо обязательствами и мое молчание было сугубо добровольным. Я также сообщил ему, что намерен оспорить право федерального прокурора вмешиваться в отношения адвоката с его подзащитным.

Ближе к полуночи мне пришла на ум старая житейская мудрость: «У того, кто сам защищает себя в суде, клиент — дурак». Мне нужен адвокат. Несмотря на поздний час, я позвонил Полу Смиту, пользующемуся заслуженной славой блестящего адвоката по уголовным делам. За год до этого мы с Полом защищали в федеральном суде Нью-Йорка адвоката Джозефа Сакса, обвинявшегося в хранении и распространении наркотиков. Пол сказал, чтобы я немедленно приезжал, и встретил меня в халате. Мы побеседовали за чашкой кофе, и он согласился заняться моим делом.

— Не уступай им ни в чем, — сказал он. — Это старый метод парового катка. Если уж прокурор начнет выбирать адвокатов, мы все можем уходить с работы.

Сведения, что по делу Бостонского удушителя появилась новая информация, просочились, и здание суда Саффолка было набито репортерами. К залу судебного заседания мне пришлось пробираться между камерами и множеством проводов. Шедший позади меня Пол Смит на секунду задержался и заявил, что ходатайство федерального прокурора штата — грубое нарушение закона и оскорбление Конституции Соединенных Штатов.

Председательствовал в суде Артур Уитмор, человек, у которого на старшем курсе университета я выступал в учебном судебном процессе. Теперь это казалось далеким прошлым. За все время суда ни разу не прозвучало слово «удушитель». Я заверил судью, что ни я, ни Асгерсон, ни мои подзащитные не имели намерения разглашать какие-то сведения. До сего времени единственным источником информации оказывался сам прокурор. Что касается опеки, я считаю неправильным, что человек, которому, возможно, придется поддерживать обвинение против Де Сальво, сам выбирает ему адвоката.

Судья Уитмор отменил распоряжение прокурора.

— Основываясь на заявлении адвоката, что никто не собирается разглашать сведения по делу, — сказал он, — не вижу причин для ограничения встреч с подзащитными. Однако мне хотелось бы в интересах суда провести обследование и самому назначить для него психиатров. Де Сальво, разумеется, тоже может выбрать врачей для обследования.

Немного позже, у себя в кабинете, судья предложил вариант, устроивший и Скиннера, и Асгерсона, и меня. Как только врачи напишут заключение, оно будет изъято по решению суда и мы сможем ознакомиться с ним в кабинете Уитмора.

— Вопрос о необходимости опеки можно будет решить после получения отчетов врачей, — сказал он.

Обследовать Де Сальво назначили двух государственных психиатров. В отчете они деликатно обошли главное — может ли он выбирать себе адвоката, — и вопрос об опеке оставался нерешенным еще месяца два.

Тем временем я позвонил сначала доктору Роберту Мезеру, который согласился тщательно обследовать Де Сальво. Потом своему коллеге Мелвину Белли. Защищая Джека Руби, обвинявшегося в убийстве Ли Харви Освальда, Белли провел большую работу по исследованию психиатрических аспектов убийства и мог дать мне немало полезной информации. И, наконец, я позвонил доктору Уильяму Брайану, самому лучшему из известных мне специалистов по гипнозу.