Ведьма сожжена
Ведьма сожжена
Мы с Дональдом Коном согласились, что не стоит это и без того сенсационное дело рассматривать перед самыми выборами в сенат, да и мое расписание было забито до отказа. Поэтому суд над Альбертом Де Сальво — Зеленым человеком был назначен на 10 января 1967 года.
Главный тактический прием, при помощи которого я надеялся добиться оправдания Альберта на основании его невменяемости, был прост: я попытаюсь использовать тринадцать убийств, совершенных им в качестве Бостонского удушителя, чтоб показать, до какой степени он психически болен. Для этого мне нужно постараться воспользоваться в качестве доказательства признанием Альберта, подтвержденным данными полиции.
Не было, разумеется, никакой гарантии, что мне удастся использовать как доказательство какую-либо информацию об удушениях. Кроме того, в это время в штате Массачусетс еще с 1893 года действовало правило Макнатена, согласно которому обвиняемый должен был доказывать свою психическую ненормальность, то есть что он либо не отдает отчет в своих действиях, либо не может их правильно оценить.
Некоторые штаты, в которых действует архаичное правило Макнатена, несколько расширили основания для установления невменяемости с помощью так называемой доктрины непреодолимого импульса: обвиняемый мог понимать, что делает, и знать, что это плохо, но тем не менее был не в состоянии сопротивляться непреодолимому желанию совершить преступление.
Кое-кто считает доктрину непреодолимого импульса значительным шагом вперед, другие — глупой и ни на что не годной идеей: как можно достоверно определить разницу между действительно непреодолимым импульсом и тем, который просто не преодолели?
Одним из критериев, использовавшихся для определения, действительно ли это был непреодолимый импульс, считался тест «полицейский рядом». Суть его заключается в том, что даже если бы в тот момент рядом стоял полицейский, обвиняемый все равно не смог бы удержаться от совершения преступления. Многие прокуроры считают этот тест вполне разумным; многие адвокаты придерживаются диаметрально противоположного мнения. По-моему, ценность этого теста сводится на нет одним обстоятельством — многие люди, страдающие серьезными психическими заболеваниями, теряют над собой контроль только оставшись в одиночестве.
Поиски законодательного акта, способного заменить правило Макнатена, были медленными, как поток транспорта, направляющегося в летний день к пляжу. Однако самым перспективным оказался Уголовно-процессуальный кодекс штата. Он предполагает, что обвиняемый не может быть наказан, если в момент совершения преступления психическое заболевание лишало его возможности привести свои действия в соответствие с требованиями закона. Я надеялся, что если Де Сальво будет осужден, мы сможем апеллировать в верховный суд Массачусетса заменить правило Макнатена на это положение кодекса.
Таковы были сложности построения защиты на основании невменяемости, с которыми мы столкнулись еще до начала суда. Раньше чем были отобраны присяжные, Кон, судья Мойниген и я обсуждали основной вопрос — могу ли я использовать данные об убийствах для доказательства невменяемости? Поскольку Кон настаивал, что этого делать нельзя, решать должен был судья. Ситуация была поистине необычной: человека, обвиняемого в совершении ограбления и оскорблении действием, я намеревался защищать, доказав, что он совершил тринадцать убийств.
— Психиатры, — сказал Мойниген, — могут, разумеется, высказать свое мнение. Поскольку в медицинской практике является обычным для установления диагноза изучать прошлое пациента, его окружение, не вижу в данном случае оснований менять такой порядок. Если Де Сальво рассказал психиатрам о совершенных им в предыдущие годы поступках нечто повлиявшее на их решение, они могут сказать об этом, но только для того, чтобы пояснить свою мысль.
— Ты выиграл первый раунд, — сказал Кон, когда мы ушли от судьи.
После вступительного слова Дон вызвал четырех женщин из числа пострадавших от Зеленого человека за десять месяцев между последним удушением и арестом Де Сальво. Истории всех четверых были очень схожи.
Де Сальво либо стучал в дверь, либо открывал ее отмычкой. Обычно он говорил, что пришел проверять или чинить водопровод. Потом он связывал женщину, раздевал и совершал в отношении ее развратные действия — обвинения в изнасиловании как таковом предъявлено не было. В каждом случае Альберт добивался покорности жертвы, угрожая ножом либо игрушечным пистолетом. Уходя, он забирал деньги или украшения.
Когда пришел черед перекрестного допроса, я поступил согласно своему основному правилу — не задавать вопросов. Я чувствовал, что допрос этих женщин ничего нам не даст. Все они, бесспорно, говорили правду, и присяжные вряд ли одобрили бы мою попытку загнать их в угол.
— Вопросов нет, — заявил я.
После этого Кон вызвал полицейских, расследовавших эти преступления, и обвинение закончило выступление.
В своем вступительном слове я сказал, что нет ни малейшего сомнения в том, что Де Сальво совершил данные преступления. Весь вопрос в том, сможет ли обвинение доказать, что в то время он был психически нормален. В нескольких словах я изложил сведения, которые свидетели-психиатры использовали при установлении диагноза, и когда я упомянул об удушениях, Кон возмущенно вскочил.
Мойниген быстро уладил вопрос.
— Возражение отклоняется, — заявил он. — Я полагаю, что мистер Бейли сообщил эти сведения, намереваясь перейти к чему-то другому.
Моим первым свидетелем был доктор Джеймс Брюссел, помощник начальника Психиатрического управления штата Нью-Йорк. Доктор Брюссел приобрел общенациональную известность в 1956 году, когда помог нью-йоркской полиции поймать Джорджа Метески, сумасшедшего бомбиста. Он точно описал его внешность, привычки и набросал план открытого письма, содействовавшего аресту Метески.
Занимаясь делом Удушителя, Джон Боттомли консультировался с доктором Брюсселом. В апреле 1964 года через три месяца после последнего убийства и почти за год до того, как Альберт Де Сальво решил во всем признаться, Брюссел поставил поразительно точный диагноз: все удушения совершены одним и тем же человеком, страдающим шизофренией параноидного типа, который излечился до такой степени, что не испытывает больше необходимости убивать. Вряд ли преступника удастся поймать в результате только следственной работы: он слишком хитер и не оставил улик. Но его одолевает непреодолимое желание обо всем рассказать, рано или поздно он во всем сознается сам.
Я попросил доктора Брюссела обследовать Де Сальво за три месяца до суда и еще раз за день до его начала. Кроме того, один из его ассистентов провел с Де Сальво множество психологических тестов. Брюссел показал, что его предварительный диагноз подтвердился. Де Сальво — шизофреник. Говоря языком криминалистов, он не дифференцирует свое поведение, подвержен непреодолимым импульсам.
Я спросил Брюссела, обладает ли Де Сальво в достаточной мере «способностью подчинять свои действия требованиям закона»? Судья Мойниген отвел мой вопрос.
Кон настойчиво выяснял у доктора Брюссела его профессиональное мнение о каждом преступлении, совершенном Де Сальво, за исключением удушений. В стычках с психиатром Кон нередко оказывался победителем, особенно когда доктор давал короткие, резкие ответы и присяжным явно казалось, что он «слишком много о себе воображает».
Во время перекрестного допроса Кон неожиданно попросил разрешения подойти к судье. По его словам, он только что получил сообщение, что в Бостоне в баре на Кембридж-стрит двое каких-то типов размахивали пистолетами и грозились прикончить мистера Бейли, если он только попробует «вытащить» Де Сальво.
Судья Мойниген приказал очистить коридор от толпившихся за веревочным ограждением зевак. Вокруг здания суда выставили полицейское оцепление. Вики была в зале суда, но полиция отправилась к нам домой и отвезла нашего сына вместе с няней в дом к матери Вики. Суд продолжался без всяких инцидентов. Эти парни оказались обыкновенными трепачами.
На следующее утро мой свидетель, доктор Мезер, подробно рассказал о жизни Де Сальво — его тяжелом детстве, раннем приобщении к сексу, знакомстве с преступным миром, проявлениях жестокости. Еще мальчиком, говорил он, Альберт сажал кошек или собак в решетчатые ящики из-под апельсинов и стрелял в них из лука до тех пор, пока животные не погибали.
Потом он описал военную карьеру Де Сальво, его женитьбу на Ирмгард, рождение Джуди, ее болезнь. Он сказал, что до конца 1964 года жена Де Сальво отказывалась удовлетворять сексуальные желания мужа.
Перечислив все места, где работал Де Сальво, и упомянув, что начальство всегда считало его хорошим работником, Мезер рассказал о том, как Де Сальво стал «Обмерщиком». Когда в 1962 году его освободили из тюрьмы, Ирмгард не приняла его, потребовав сначала доказать, что он исправился. Вскоре начались удушения. Когда импульсы убийства пошли на спад, Де Сальво все еще требовалось сексуальное удовлетворение помимо семейной жизни, хотя дома дела у него шли уже гораздо лучше. В результате появился Зеленый человек. Мезер сказал, что Де Сальво страдает хронической недифференцированной шизофренией. Временами, объяснял он, Альберт чувствовал у себя внизу живота «маленький костер» и постепенно им овладевало непреодолимое желание получить какое-нибудь сексуальное облегчение. Преступления Зеленого человека явились результатом непреодолимого импульса.
Во время перекрестного допроса Кон снова вернулся к тесту «полицейский рядом». Смог бы Де Сальво сопротивляться своему так называемому импульсу, если бы рядом с ним оказался полицейский?
— Да, — ответил Мезер, — думаю, смог бы.
Мезер предупредил меня, что в некоторых вопросах ему придется уступить. Он не считает убедительным тест «полицейский рядом», но будет вынужден ответить «да».
Кон снова обыграл его, спросив о несексуальных аспектах преступлений Зеленого человека — о взломанных замках, уловках, использованных, чтобы проникнуть в квартиру, похищенных ценностях. Было ли это тоже результатом непреодолимого побуждения?
— Нет, — сказал Мезер, — не было. Только сексуальные моменты.
Это был, как я и ожидал, умный, профессиональный перекрестный допрос. Меня мало беспокоили обвинения в проникновении со взломом в чужое жилище и вооруженном ограблении: они не были связаны с удушениями. Важны были лишь действия, носившие сексуальный характер. Если присяжные решат, что они были вызваны «маленькими кострами», горевшими внутри Де Сальво, шансы, что к такому же выводу они придут в отношении убийств, были велики.
Я попросил Мезера назвать главную движущую силу каждого из преступлений.
— Сексуальное нападение, — сказал он. — Взломы и ограбления были лишь предлогом, помогавшим Де Сальво убедить самого себя, что у него нет сексуальных отклонений от нормы.
Потом я задал доктору Мезеру вопрос, который забыл задать при первом допросе. Был ли Де Сальво в момент совершения преступлений в состоянии подчинять свои действия требованиям закона?
Кон встал, намереваясь возразить. И тут судья удивил нас обоих.
— Нет, — сказал он, — нам все-таки надо сделать шаг вперед. Я разрешаю ответить.
Кон попросил слова, но судья остановил его:
— Я понимаю основания для ваших возражений и взвесил их. Разрешаю ответить на вопрос.
Ответ Мезера был однозначен. Согласно проведенному им обследованию, Де Сальво в момент совершения преступлений был полностью невменяем.
Объявили перерыв до понедельника. В коридоре Кон сказал, что я его обошел.
— Я думаю, судья прав, — признал он, — и все же не ожидал, что он сумеет предугадать то, что, как мы знаем, скорее всего сделает верховный суд. Вот это судья, правда?
— Слишком уж хороший, — ответил я. — До этого момента у меня были все основания для апелляции, а теперь и не знаю. Боюсь, что к концу суда мне будет просто не на что жаловаться. После хороших судов, как правило, не получаются хорошие жалобы.
— Это уж точно, — согласился Кон. — Кроме оправдания, жаловаться будет не на что.
Я побеседовал также с Эймсом Роби, которого пригласили выступить свидетелем обвинения. В Бриджуотере Роби всячески поддерживал новые правила установления невменяемости, и показания Мезера его очень обрадовали.
— Это просто замечательно, — заявил он. — Сколько лет я пытался доказать судьям надежность и беспристрастность такого теста.
— Может быть, вы помните, доктор, — сказал я, — что в июне 1965 года мы обсуждали этот вопрос и вы сказали, что в соответствии с этим правилом Альберт, бесспорно, не может отвечать за свои действия.
— Вы совершенно правы, — ответил Эймс. — В этом нет никакого сомнения. Можно сказать, что вы уже выиграли дело.
В понедельник Кон снова начал допрос своих свидетелей. Первый, Стэнли Сеттерлунд, находился в Бриджуотере вместе с Де Сальво. По его словам, Де Сальво признался ему, что он и есть Удушитель. Де Сальво рассказывал, что прежде чем войти в квартиру, наблюдал за ней; что, если женщина поднимала крик, душил ее, «чтобы заткнуть ей рот»; что старался никогда не оставлять отпечатков пальцев и других следов.
Де Сальво, сказал Сеттерлунд, часто говорил, что надо «раздобыть хорошего адвоката», который сможет устроить его в больницу. Там ему сделают операцию на голове и отпустят на свободу.
Он приводил высказывания Де Сальво, что тот заработает кучу денег на том, что был Удушителем, что журналы и кинокомпании будут наперебой стараться заполучить его рассказ.
От моего перекрестного допроса Сеттерлунда пользы было мало. Его появление было полной неожиданностью, и я подозревал, что многое в его показаниях было, по крайней мере частично, правдой. По иронии судьбы, однажды я выступал его защитником по обвинению в побеге из исправительного учреждения.
После Сеттерлунда Кон вызвал служащих тюрьмы и бывших хозяев Де Сальво; все они показали, что он всегда казался спокойным, уравновешенным человеком, никогда не доставлял беспокойства. Потом вызвали Эймса Роби. Роби несколько изменил свой диагноз, хотя и не видел Альберта с того дня, когда решался вопрос, может ли Де Сальво предстать перед судом. Обсуждая диагнозы Альберта, он по большей части придерживался профессионального жаргона. Согласно его последнему мнению, Де Сальво страдал социопатическими нарушениями личности, принадлежал к антиобщественному типу с сексуальными отклонениями и шизоидными чертами. Во все периоды, о которых шла речь, он мог адекватно оценивать свое поведение и не страдал от непреодолимых побуждений.
«Ну погодите же, доктор Роби, — подумал я, начиная перекрестный допрос, — вы свое получите».
— Обладал ли Де Сальво в достаточной мере способностью подчинять свои действия требованиям закона? — задал я ему вопрос.
— Да, — ответил Эймс Роби, — обладал.
Он был поистине неподражаем. Я напомнил ему о нашем разговоре в пятницу, и он подтвердил, что действительно говорил нечто подобное. Но за эти дни все хорошенько обдумал и пришел к выводу, что Альберт его бессовестно надул. Поэтому он считает, что Де Сальво может быть признан вменяемым согласно любому тесту.
После Роби выступил доктор Сэмюэль Аллен, его бывший помощник в Бриджуотере. Аллен сказал, что Де Сальво страдает шизофренией и по закону считается невменяемым, но в состоянии оценивать свои поступки и не страдает от непреодолимых побуждений.
Как я и ожидал, доктор Тартакоф тоже выступил свидетелем обвинения. Он описал Де Сальво как психопата с шизоидными проявлениями, который, как он сказал, все же в состоянии правильно оценивать свои поступки.
Это все решило. Я попытался представить суду показания Джона Боттомли и Фила Ди Наталя, но судья Мойниген отказался их заслушать на том основании, что он и так слишком углубился в дело об убийствах, которое данный суд не рассматривает.
После обеда присяжные удалились на совещание. Мы дожидались вынесения вердикта в баре «Эсквайр». Большинство склонялось к тому, что Де Сальво будет оправдан по всем пунктам обвинения на основании его невменяемости. Я считал, что мы проиграем по всем вопросам, кроме сексуальных. Этого, думал я, будет вполне достаточно. Передо мной стояла задача отправить Удушителя в больницу, где врачи могли бы попытаться найти причину, которая заставила его идти на убийство.
Четыре часа понадобилось присяжным, чтобы признать Альберта Генри Де Сальво виновным по всем пунктам.