Удушитель дает показания
Удушитель дает показания
Июнь 1966 года оказался удачным. 10 июня у меня был день рождения, но причина праздновать появилась за несколько дней до этого. 6 июня Верховный суд Соединенных Штатов назначил новый суд над доктором Сэмом Шеппардом. 7 июня верховный суд штата Массачусетс принял аналогичное решение по делу Джорджа Нассера. И, наконец, 30 июня верховный суд штата Массачусетс начал слушание дела Де Сальво, чтобы решить, позволяет ли его психическое состояние предстать перед судом по обвинению в вооруженном ограблении, изнасиловании и развратных действиях.
Судьей был Гораций Кэхилл, прокурором — Дональд Кон, мой бывший однокурсник, ставший одним из лучших сотрудников Джона Дрони. В число свидетелей входил и доктор Роберт Мезнер, чьи экспертизы красной нитью проходили через всю мою судебную деятельность.
Над залом суда нависла тень Бостонского удушителя. Никто не произнес слово «удушение». Убийства, совершенные Де Сальво, мы называли «некие преступления». Если Де Сальво признают вменяемым, под суд пойдет не Бостонский удушитель, а Зеленый человек. Но преступления, которые мы не могли обсуждать, маячили позади тех, о которых шла речь.
Заседание открыл седобородый бейлиф.
— Слушайте, слушайте, слушайте! Все, имеющие дело к председательствующему и членам верховного суда, приблизьтесь и будете выслушаны. Боже, храни штат Массачусетс и высокий суд!
— И Альберта Де Сальво, — мысленно добавил я. — Мне же остается его только защищать.
Доктор Мезер, мой первый свидетель, заявил, что Де Сальво страдает «хронической недифференцированной шизофренией» и должен быть изолирован от общества, но в состоянии предстать перед судом. Он понимает суть предъявленных обвинений и способен, с помощью адвоката, осуществлять свою защиту.
Далее я вызвал доктора Сэмюэля Тартакофа, которого член верховного суда Артур Уитмор назначил обследовать Альберта Де Сальво. Тартакоф выступал не от защиты и не от обвинения, но только в качестве консультанта суда. Он подтвердил, что Де Сальво в состоянии предстать перед судом, и добавил, что не обнаружил никакой шизофрении. Вместо этого он охарактеризовал Де Сальво как «социопатическую личность с опасными тенденциями». Понятие «социопатическая личность» он разъяснил как «лицо, которое с ранних лет имеет тенденцию к отклонению от того, что обычно считается нормой поведения, мышления и эмоциональной реакции». Насколько я мог понять, он всего-навсего дал описание шизофреника, страдающего этой болезнью с детства. У меня сложилось впечатление, что на суде он будет выступать свидетелем обвинения.
После этого Дональд Кон пригласил доктора Эймса Роби, и тот стал утверждать, что Де Сальво не способен предстать перед судом.
— За последние год-полтора, — заявил он, — в состоянии его хронического заболевания наблюдались значительные колебания: порой он впадал в состояние резкого, истерического возбуждения; временами выглядел подавленным, ушедшим в себя; иногда же у него возникало явно параноидное состояние на грани буйного психоза.
Когда Кон попросил его изложить диагноз несколько конкретнее, Роби перешел на профессиональный жаргон.
— Термин, который обычно употребляется в подобных случаях смешанного, чередующегося типа, — сказал он, — «шизофреническая реакция, хронический недифференцированный тип».
И далее добавляются описательные фразы, как, например, в данном случае: социопатические проявления, или проявления одержимости навязчивыми идеями, проявления истерии. Ранее — проявления депрессии, признаки паранойи.
Когда настала моя очередь допрашивать Роби, я встретил его во всеоружии. Все знали, что дни его работы в Бриджуотере сочтены. Роби, по словам Де Сальво, недавно сказал ему, что собирается заняться частной практикой и может, если мне нужно, выступить — хотите верьте, хотите нет — экспертом защиты. Я ожидал, что при перекрестном допросе он будет все отрицать. Но, когда я задал вопрос, Роби, к моему удивлению, ответил:
— Я сказал следующее: если после моей отставки мистер Бейли пожелает воспользоваться моими услугами, я обследую Де Сальво еще раз и, если найду, что на тот момент он в состоянии предстать перед судом, дам соответствующее заключение, как сделал бы и в этот раз, если бы пришел к такому мнению.
Следующим свидетелем был темнобровый, длинноносый мужчина в синем костюме и белой рубашке с галстуком. Он был подтянут, с вежливыми манерами и обаятельной улыбкой. Из психиатрической клиники его доставили в зал заседаний в наручниках. Теперь он стоял на свидетельском месте и намеревался доказать, что отнюдь не превратился в растение.
— Сообщите нам ваше имя, — начал я.
— Альберт Де Сальво.
— Мистер Де Сальво, где вы проживаете в настоящее время?
— В психиатрической лечебнице Бриджуотер.
— Сколько времени вы там уже пробыли?
— Около полутора лет.
Довольно быстро я перешел к вопросу, может ли Де Сальво предстать перед судом по делу о Зеленом человеке.
— Ну хорошо, Альберт, вы поняли, вы понимаете, в чем вас обвиняют?
— Да.
— Вы понимаете, каким может быть наказание?
— Да, сэр, понимаю.
— Вы понимаете, в чем заключается ваша защита?
— Да, сэр, понимаю.
— И в чем же она? Скажите суду?
— Я буду просить, чтобы меня признали невиновным на основании невменяемости.
— Объясните своими словами, что вы имеете в виду?
— Я хочу рассказать все, что у меня внутри, всю правду, — сказал Де Сальво. — И приму любое наказание, потому что всегда, с самого начала, хотел рассказать правду…
Мы поговорили о некоторых разногласиях, возникших между ним и Эймсом Роби, и я снова вернулся к вопросу о правоспособности Де Сальво.
— Альберт, когда мы встретились в первый раз, вы перечислили некоторые проблемы юридического характера, которые хотели бы разрешить?
— Да.
— И сегодня вы ясно помните, чего хотели тогда?
— Да, сэр.
— Ваши желания как-нибудь изменились?
— Нет. Они, пожалуй, стали еще сильнее.
Значительная часть показаний Альберта касалась условий содержания в Бриджуотере. По его словам, обращение с пациентами не всегда носило там характер, соответствующий статусу медицинского учреждения. Я спросил, подвергался ли наказаниям он сам.
— Меня на месяц посадили в карцер. Это такая комната, куда вас бросают голым и держат сколько им заблагорассудится. Почему со мной такое сделали? Вызвали меня к мистеру Гохану, я и двух секунд там не пробыл, только успел сесть, как он спрашивает:
— Ты давал советы такому-то? Ну, одному нашему парню. Когда он сказал «советы», я понял, что так говорить нельзя. Этот человек мне доверился и я его выслушал. Но давать советы — это же говорить кому-то, что он должен делать… Да еще было установлено: все, на что я жаловался, правда. А мистер Гохан снова говорит:
— Я еще раз спрашиваю вас, Де Сальво, давали вы ему советы или нет?
Я ответил:
— Я вам сейчас все объясню. Этот человек мне доверился…
И тут он закричал:
— Отправьте его в карцер!
Меня вытащили из кабинета Гохана, раздели догола, обрили голову, швырнули в карцер и оставили там. Потом вдруг кто-то спохватился:
— О, Боже, зачем вы это сделали? Немедленно выпустите его оттуда.
На вопрос, жаловался ли он на условия содержания пациентов в Бриджуотере, Альберт ответил «да» и рассказал ужасную историю.
— Я нахожусь в так называемом медицинском, или I корпусе. Там был врач, доктор Росс. Как-то раз один из пациентов хлебнул краски, и мистер Гохан отправил его к доктору Аллену, чтобы тот его осмотрел и промыл желудок. Но доктора Аллена в это время не оказалось, и этим человеком занялся доктор Росс. Знаете, что он сделал? Заставил других пациентов, и меня тоже, держать того парня и принялся вливать в него какую-то гадость, а потом сунул ему в горло трубку — кровь так и брызнула. Вдруг этого несчастного как начало рвать, он даже дышать не мог. И так минут десять. Мы не стали его больше держать, потому что так нельзя. Тогда доктор Росс залез на стул и завопил:
— Где же кинокамеры? Почему не снимают меня на вершине славы? — И влил в беднягу еще целый галлон воды.
Из него во все стороны брызгала кровь, медсестра и все остальные с криком выбежали вон. Меня вырвало. Вот такие жалобы я писал.
— А что было дальше в тот раз? — спросил я. — Доктор Роби пришел?
— Нет. Когда на следующий день доктор Роби пришел на работу, я попросил разрешения прийти к нему в кабинет и все рассказал про вчерашнее. Он ответил:
— Знаю, но что я могу сделать?
Тогда я сказал:
— Но это же все видели. Они боятся, что, если пожалуются, им будет хуже. А я все равно напишу жалобу.
Тут как раз входит доктор Росс со шприцем. Говорит, что в карцере сидит один, который не будет сам есть, его надо кормить внутривенно. А я знаю, что он будет есть. Доктор Роби спрашивает:
— Ты уверен?
— Да, — говорю, — уверен.
— Ну, — говорит, — покажи.
Я пошел, принес три тарелки каши. Тот, в карцере, всю кашу съел, как будто с голоду умирал. Потом медсестра принесла ему банан. И банан он тоже съел.
Тогда доктор Роби сказал доктору Россу:
— Убирайтесь с вашим внутривенным, и чтобы до шприца больше не дотрагиваться. Я уже распорядился, чтобы вам не разрешали ничего вводить пациентам, потому что вы — это он доктору Россу — никудышный врач.
Де Сальво рассказал и о других порядках в лечебнице; потом я спросил, понимает ли он происходящее сегодня. Он сказал, что понимает. В ответ на другие вопросы он заявил, что готов предстать перед судом; что знает, на чем будет строиться его защита — ему необходима медицинская помощь.
— Где бы вы предпочли находиться — в Уолполе или в Бриджуотере? — спросил я.
— Я не хочу ни в какую тюрьму. Я хочу в больницу, чтобы меня там лечили.
— Вас беспокоит возможность оказаться осужденным?
— Да, сэр.
— Вы понимаете, что риск есть?
— Да, понимаю.
— И согласны рисковать, чтобы разобраться с этим делом?
— Да, сэр, согласен.
При перекрестном допросе Дональд Кон сослался на «некоторые признания», сделанные Альбертом Джону Боттомли, и поинтересовался, на каких условиях они были сделаны.
Судья предупредил Кона, что он переходит границы дозволенного. Тут вмешался я:
— Могу сообщить, что эта информация должна использоваться врачами, чтобы установить, является ли рассказанное этим человеком правдой или же плодом больного воображения.
— Хорошо, — согласился судья Кэхилл. — Пусть будет так.
После этого Кон спросил Де Сальво, что он имел в виду, говоря о том, что надо делать «правильно». Что для него «правильно»?
— Я считаю, правильно говорить правду…
Когда Кон закончил перекрестный допрос, был объявлен перерыв. После него я начал повторный допрос Де Сальво. Прежде всего я совершенно ясно показал, что, беседуя с представителями власти, Альберт действовал точно в соответствии с моими инструкциями.
— Следовали ли вы в течение полутора лет моим советам, кому вы должны все рассказывать, а кому — нет?
— Да, сэр. Я слушался ваших советов.
— И несмотря на ваше желание рассказать все мистеру Кону и суду, вы все же, следуя моим советам, ничего не рассказывали все последние полтора года?
— Пожалуйста, повторите вопрос еще раз.
— Пожалуйста. Вы ждете чего-нибудь, прежде чем все рассказать?
— Да, это так.
— Вы понимаете, что если все расскажете, это может оказаться для вас опасным?
— Да.
— У вас есть желание подвергать свою жизнь опасности?
— В данный момент — никакого.
Мы снова поговорили о Бриджуотере, и Де Сальво рассказал, что вел дневник, отобранный потом охранниками. Он сказал, что условия теперь стали лучше, что с ним обращаются хорошо. Он находится в I корпусе, продолжал Альберт, где много тяжелобольных, требующих ухода.
— Я их мою в душе, умываю, помогаю все делать, немножко занимаюсь канцелярской работой, мою полы — делаю все, что потребуется.
Я в последний раз заговорил о «признаниях».
— Альберт, вы сказали мистеру Кону, что, даже если ваш адвокат и будет этим недоволен, вам надо облегчить душу и кое-что рассказать, поскольку вы считаете такой поступок правильным?
— Да, сэр.
— Вы намерены и дальше следовать советам вашего адвоката о том, кому следует делать эти признания?
— Да, намерен, — ответил Де Сальво.
Через несколько дней судья Кэхилл вынес решение, что Альберт Де Сальво в состоянии предстать перед судом.