21 января 1991 года

Милая Фрина!

Представляю себе, как ты волнуешься в своем «прекрасном далеке» о наших делах. Когда это письмо на черепахах и улитках доедет до тебя, многое уже прояснится. А сейчас никто не может предсказать событий даже завтрашнего дня. Но, как сказано в «Ревизоре» Гоголя, «уповая на милосердие Божие за пару соленых огурцов»[410], ожидаем лучшего. Как я рад, что ты и твоя семья находятся в безопасности.

А между тем я обсудил с очень милой редакторшей свою небольшую, но очень (для меня, по крайней мере) важную книжку[411]. Сейчас у меня сидит Миша, который перебирается в Тарту – будет работать в университете и значительное время жить в Тарту. Так что я не один. Кая трогательно обо мне печется. В это неопределенное и беспокойное время за детей (особенно за мужиков) приходится опасаться.

Я получил твое письмо от 1.1.91. Так что сакральные 25 дней все же требуются. Итак, мое письмо ты, возможно, если повезет, будешь читать в середине февраля…

Пиши подробно о себе, о Марине, ее кинозанятиях и вообще обо всем, что тебя занимает, особенно о здоровье твоем и Виля, которому прошу передать приветы.

Больше, прости, писать не о чем. 17 мая 1942 г. мы на Украинском фронте (около Славянска) были отрезаны прорвавшимися немецкими танками и оказались совсем изолированными. Телефонный провод связывал нас лишь с соседней батареей, также отрезанной. Вот мы и ободряли друг друга тем, что аукались. Так и мы с тобой будем аукаться и тем ободрять один другого.

Обнимаю тебя нежно, дорогой мой друг.

Сердечные приветы и самые добрые пожелания Марине и твоим мужчинам, будьте все здоровы!

21.1.91.

Всегда Твой

Ю. Лотман