Мне бы только их всех сберечь…

Мне бы только их всех сберечь…

Капитан 3-го ранга в отставке М. Ф. ПАНТЕЛЕЕВ

Михаил Федорович Пантелеев слушал старпомом на сторожевом корабле „Конструктор", входившем в состав Ладожской военной флотилии. 7 октября 1941 года при налете самолетов противника был ранен. После выздоровления вернулся на корабль. Впоследствии командовал моторной шхуной „Учеба". Участвовал в перевозках 1943 года и в Тулонсинской десантной операции.

Нам предстояло перевезти из бухты Морье на Большую землю один из детских садов Ленинграда — 350 человек. Посадка ребятишек уже была закончена, и мы ожидали разрешения на выход. Но оно по каким-то причинам не поступало.

А метеорологическая обстановка благоприятствовала: моросил дождь, ветер не превышал 4–5 баллов, в низко плывущих облаках — небольшие «окна». При такой погоде было маловероятным нападение авиации противника — нашего наиболее опасного врага.

Ночи в это время года на Ладоге еще короткие — была первая половина августа. А с таким необыкновенным «грузом» надо совершить переход под прикрытием темноты.

В ожидании разрешения на выход я не покидал мостика.

И вот наконец на берегу замигал узкий луч света — сигнальный пост базы вызывал «Учебу». Наш сигнальщик старший матрос Елизаров принял светограмму: «Командиру. Следовать по назначению. Оперативный дежурный».

«Учеба», находившаяся в немедленной готовности, сразу же отошла от пирса.

Погода к этому времени ухудшилась. Усилился ветер, волна становилась крупнее, на воде появились белые барашки — предвестники надвигающегося шторма.

Обогнув Морьинский мыс, «Учеба» легла на основной курс «Дороги жизни» и оказалась во власти стихии. Борясь с сильным ветром и крутой волной, она шла в Кобону. Оставив на ходовом мостике своего помощника лейтенанта М. П. Салеева, я спустился на палубу посмотреть, как разместились дети, как они себя чувствуют при качке, а она уже была ощутимой.

Дети, познавшие ужасы войны, выглядели усталыми, изнуренными, пугливыми. Родители их погибли: кто в обороне Ленинграда, кто на производстве, кто во время бомбардировок и обстрелов города, кто от голода. Среди ребят находились свободные от вахт моряки, успокаивали маленьких наших пассажиров.

Я прошел по кораблю, побеседовал с руководителями детдома и заверил их, что дети благополучно будут доставлены на берег, чего бы это нам ни стоило.

Снова поднялся на мостик. Левее маяка Кареджи, из-за пенистых гребней высоких волн показались первые лучи солнца. Обычно появлению солнца после пасмурной погоды радуешься. Сегодня же на его лучи я смотрел с досадой. Пускай лучше дует сильный ветер, льет проливной дождь, пускай туман — что угодно, только не ясная погода. Именно в такую погоду больше всего бесчинствует вражеская авиация. А тут еще такие пассажиры на борту…

Вдали на горизонте стал вырисовываться берег — Кобона. Запросил разрешение подойти к одному из пирсов для высадки детей. Но оперативный дежурный отказался принять шхуну из-за крупной волны и наката ее на пирс.

Действительно, пирс, к которому мы должны были подойти, был низкий, из ряжей и свай, с деревянным настилом. Через пирс перекатывались волны. Пришлось стать на якорь.

Солнце уже высоко поднялось над горизонтом. С запада надвигалась черная туча, ветер не утихал. Все говорило о том, что погода улучшится не скоро.

А потом нашим пассажирам довелось выдержать еще одно испытание. Со стороны Бугровского маяка, на высоте около двух тысяч метров, показалось 9 бомбардировщиков противника. Они шли курсом на Кобону. Дети и сопровождавшие их женщины пришли в движение. Начались крики и плач. К тому же изнурительно действовала качка.

«Учеба» снялась с якоря, чтобы иметь возможность маневрировать. Самолеты, не снижаясь, перестроились и легли на боевой курс для бомбардировки нашего корабля, пирсов и продовольствия, сложенного на берегу в штабеля. «Учеба» была в этом районе единственным судном: из-за шторма и невозможности погрузки корабли оставались в Осиновце и Морье.

Вот бомбы отделились от самолетов. С пронзительным свистом полетели они вниз. А через несколько секунд раздались оглушительные взрывы. В воздух поднялись высокие фонтаны воды. И хотя бомбы разорвались далеко от корабля, среди детей возникла паника. Снова поднялись крики, плач…

Да и Ладога не унималась — «Учебу» бросало на волнах из стороны в сторону. Крен достигал 40°. Больно было глядеть на ребятишек. А чем им помочь? Теплое слово моряков было единственным для них утешением.

К счастью, самолеты не причинили кораблю и его пассажирам никакого вреда. Сбросив свой смертоносный груз, они улетели.

После налета я решил во что бы то ни стлало высадить детей на берег — ведь самолеты могли появиться вновь и сбросить бомбы более прицельно. К тому же накормить детей — а они уже давно не ели — можно было только в Кобоне.

Вызвал на ходовой мостик помощника командира корабля, секретаря партийной организации, комсорга, боцмана и тех, кто должен был обеспечивать высадку ребят, пригласил руководителей детского дома и объявил им о своем решении. Все меня поддержали. Здесь же обсудили детали высадки.

После этого короткого совещания сообщил оперативному дежурному Кобонского порта о создавшемся на корабле положении и просил обеспечить прием детей. Вскоре получил ответ: «Прием детей будет обеспечен. Соблюдайте осторожность».

Пока «Учеба» швартовалась, на пирс подали узкоколейные платформы для детей.

Прибойной волной корабль сильно подбрасывало: того и гляди, всей своей тяжестью он навалится на пирс и раздавит его. Расстояние между «Учебой» и пирсом то сокращалось, то увеличивалось до таких пределов, что поданная с корабля сходня становилась короткой, а это очень опасно: выходящие на берег могли упасть в воду.

Моряки выносили детей на руках. Подчас волны окатывали матросов до пояса. Тогда они поднимали ребят вверх, стараясь вынести на пирс сухими. Своими исхудалыми, дрожащими ручонками дети прижимались к морякам, чувствуя в них заботу и защиту, и их воспаленные глаза светились радостью.

Сказать, кто особенно отличился, трудно. Видел только, что секретарь партийной организации корабля Шустров, коммунисты Голубь и Низамов, комсомольцы Лебедев и Марков, беспартийный Аршинов все время находились на самых ответственных местах. Иногда чуть ли не с головой накрывало их волной, но они словно не замечали этого, шутками, остротами подбадривали товарищей.

И вот последние малыши доставлены на берег. Надо быстрее отойти от пирса — этого места беспокойной стоянки. Отдаю команду:

— Проверить все помещения!

Так мы делали всегда по окончании высадки эвакуированных. Ведь не раз бывало, что при посадке у пассажира еще хватало сил забраться на корабль, а когда нужно сходить, он не мог подняться с места.

На этот раз в одной из кладовых, где хранился уборочный инвентарь, обнаружили старушку и двух девочек.

— Как вы сюда попали? — спрашиваю бабушку.

— Как попала? — виновато отвечала она. — Страх загнал. Когда появились самолеты душегубов и начали бомбить, я хотела укрыть детей. Вот толкнула эту дверь, она открылась, и мы зашли. Слышала, когда дети выходили на пристань, но никак не могла уговорить Валю и Лиду выйти отсюда.

Мы стояли у раскрытой двери и смотрели на девочек, забившихся в угол. В их широко раскрытых глазах были страх и слезы.

Ненависть, презрение к фашистским варварам видел я на лицах моряков. Ведь у многих из них семьи находились в осажденном Ленинграде. У некоторых родные не успели эвакуироваться и остались на захваченной врагом территории. Были и такие, кто никогда больше не встретится с близкими людьми: они погибли от рук гитлеровских палачей.

Но фашистам не уйти от возмездия. Только кровью смогут они расплатиться за свои злодеяния!

Об этом думал каждый из нас в тот памятный день.

…С дрезины раздался длинный гудок, и она потянула с пирса обдаваемые каскадами брызг платформы.

Счастливого пути, дети!