5.1. Влияние идей американского гегемонизма после «холодной войны» на ближневосточную политику США

Стремление США утвердить себя в качестве глобального мирового лидера

С окончанием «холодной войны» в международной системе произошло немало изменений. В 1991 г. закончилась целая эпоха, распался Советский Союз. Россия, ставшая главным преемником Советского Союза, переживала тяжелый период перехода к новому общественному порядку. Очевидным стало ослабление международных позиций СССР, утратившего положение сверхдержавы. Вместе с тем Россия осталась и остается влиятельной страной в деле формирования нового мирового порядка.

В новых условиях американские политологи начали активно развивать идеи глобальной роли Соединенных Штатов для реализации внешнеполитической концепции универсализации мира на либерально-демократических основах[527]. Система международных отношений после «холодной войны», по мнению американских политологов, основывалась на однополярной модели мира, в которой Соединенные Штаты являлись доминирующей политической, военной и экономической силой. Идея американской гегемонии в мире стала лейтмотивом американской политической мысли. Известный российский ученый А.И. Уткин, ссылаясь на мнения американских политологов, писал о достаточно популярном в Америке представлении, что «…Вашингтон будет осуществлять благожелательную глобальную гегемонию, базирующуюся на всеобщем признании американских ценностей, признании американской мощи и экономического преобладания». Американское руководство считало, что, унаследовав от «холодной войны» масштабные союзы, военную мощь и наиболее развитую экономику, США сумели «вплести другие страны и регионы в американский глобальный порядок»[528]. В период 1991–2001 гг. западные политологи дали международной системе отношений условное определение «полицентричной однопролярности», в основе которой лежали идеи распространения «западных стандартов демократии», что по-существу означало принятие западным миром односторонних решений и концепций США. К таким концепциям в то время относились[529]: доктрина «расширения демократии» (1993); концепция расширения НАТО (1996); новая стратегическая концепция НАТО – расширение зоны ответственности за пределы Северной Атлантики; доктрина превентивных ударов. Туда же составной частью входила и доктрина демократизации Большого Ближнего Востока.

Американское руководство провозгласило себя «глобальными лидерами». Интересный анализ внешнеполитической деятельности трех американских администраций – Джорджа Буша-старшего, Билла Клинтона и Джорджа Буша-младшего, правивших после распада СССР, – дал видный американский политолог Збигнев Бжезинский. Свою известную книгу «Еще один шанс. Три президента и кризис американской сверхдержавы»[530] он начал словами, которые трудно опровергнуть: «Самочинная коронация президента США в качестве первого глобального лидера была историческим моментом, хотя и не отмеченным особой датой в календаре… американский президент просто начал действовать в своем новом качестве без всякого международного благословения»[531]. Возникшая ситуация, пиcал Бжезинский, возложила на руководство страны три глобальные миссии, отнюдь не тождественные традиционной задаче обеспечения национальной безопасности. Успехи или неуспехи США в их осуществлении должны были послужить проверкой их способности к мировому лидерству на фоне усиливающихся национальных устремлений жителей всех континентов и резких сдвигов геополитических балансов. Во-первых, следовало помогать возникновению новой системы международных отношений, основанной на увеличении сотрудничества между странами всех континентов. Во-вторых, надо было найти действенные способы прекращения или, как минимум, сдерживания локальных и региональных конфликтов, борьбы с терроризмом и недопущения распространения оружия массового поражения. В-третьих, американское руководство было обязано всерьез, а не на словах, способствовать улучшению жизненных условий населения беднейших стран и реально участвовать в международных усилиях по борьбе с экологическими и климатическими угрозами. Забегая вперед, будет нелишним отметить, что, по мнению Збигнева Бжезинского, ни один из трех названных президентов США этих задач так и не выполнил – хотя и по разным причинам[532].

Некогда стабильный мир глобального противостояния двух военно-политических блоков вступил в эпоху резких перемен, значение которых было подчас нелегко увидеть, а последствия еще труднее прогнозировать. Эти перемены сопровождались целым рядом кризисов – на Балканах, на Ближнем Востоке, на территории Советского Союза и его преемников и в других регионах. Исчезновение Советского Союза наиболее сильно отразилось на положении арабских стран. Американские политологи неоконсервативного толка начали активно проводить мысль о том, что «вызов, исходивший от Советского Союза и коммунизма», после окончания «холодной войны» начал теперь исходить от арабских государств и воинствующего исламизма[533]. Особенно укрепилось это убеждение уже при Буше-младшем после террористического нападения на США 11 сентября 2011 г.

Концепция «нового мирового порядка» Дж. Буша-старшего

В январе 1989 г. в результате победы на президентских выборах к власти пришла Республиканская партия во главе с Дж. Бушем-старшим. Буш был одним из самых опытных американских президентов в сфере внешней политики[534]. Он относился к умеренным кругам Республиканской партии, при нем усилилось влияние сторонников прагматичного курса в администрации. Новым госсекретарем стал его близкий друг и деловой партнер Дж. Бейкер – крупный техасский юрист с большим опытом работы в администрации Рейгана. Он был сильным переговорщиком и быстро вошел в курс международных проблем. Буш опирался также на узкий круг помощников, прежде всего, Р. Зеллика и Д. Росса. Советником по национальной безопасности был назначен генерал-лейтенант в отставке Б. Скоукрофт, уже работавший на этом посту в администрации Форда. Министром обороны стал Р. Чейни, а генерал К. Пауэл был назначен на пост главы Объединенного комитета начальников штабов (ОКНШ).

Буш и его команда сформулировали принципиально новое видение мира, складывающегося после окончания полувековой «холодной войны». Президент исходил из того, что времена изменились радикально, и теперь ни один диктатор в мире не может использовать себе на пользу конфронтацию между Востоком и Западом. «Мы переживаем, – говорил Буш, – уникальный и экстраординарный период зарождения нового партнерства всех народов. Кризис в Персидском заливе дает нам редкую возможность перехода к тому, что является еще одной целью США на данном этапе – новому мировому порядку, который вполне способен родиться на основе преодоления нынешних трудностей»[535].

Термин «новый мировой порядок» широко использовался не только администрацией Буша. Его активно использовал и президент СССР Михаил Горбачев для характеристики международной системы, складывающейся после «холодной войны». В то время большинству политиков и экспертов казалось, что главное противоречие эпохи разрешено, и ничто больше не мешает установлению глобального мира, созданию общих принципов международной политики и мировой экономики. Но именно американский президент привлек к идее нового миропорядка всеобщее внимание. Во время войны в Персидском заливе Джордж Буш-старший стал активно использовать идею «нового мирового порядка» для описания ситуации в мире.

По мнению российского специалиста Н. Злобина, «крестные отцы этой идеи – Михаил Горбачев и Джордж Буш, очевидно, были не просто единомышленниками в данном вопросе, но также и очень большими оптимистами. Первые же шаги, направленные на установление доверия между двумя ядерными сверхдержавами, побудили их думать, что и другие фундаментальные расхождения между СССР и США могут быть быстро преодолены… По мнению Горбачева и Буша, две огромные и наиболее мощные в военном и экономическом плане страны смогут при желании создать такую систему взаимных отношений и стратегического партнерства, что весь мир обретет новое качество и станет стабильным, безопасным, управляемым и предсказуемым как никогда. По сути, это был глобальный интеграционный проект Востока и Запада, который на том этапе казался более реальным, нежели когда-либо в новейшей истории[536].

По мнению некоторых российских обозревателей, в какой-то мере американская версия «нового мирового порядка» была ответом на идеи советской перестройки, впервые изложенные М. Горбачевым на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в декабре 1988 г., спустя равно месяц после победы Дж. Буша-старшего на президентских выборах[537]. В идеях Горбачева о деидеологизации международных отношений, разоружении, урегулировании региональных конфликтов совместными усилиями великих держав и т. д., об их тесном сотрудничестве в Совете Безопасности ООН во имя разрешения насущных проблем, Дж. Буш-старший, убежденный приверженец школы реализма во внешней политике, видел не столько щедрое предложение, сколько советский вызов, направленный на то чтобы выставить Америку в менее выгодном свете перед остальным миром. Буш перевел советскую инициативу в иную плоскость: уйдя от конфронтации, сохранить общую архитектуру и укрепить западные институты[538].

29 января 1991 г. в послании Конгрессу американский президент развернул свою идею «нового мирового порядка». Буш подчеркнул «уникальную» роль Америки, которая «уже два столетия борется за свободу» и является мировым лидером на пути к ней. Американский президент утверждал, что США могут, наконец, воспользоваться новыми возможностями (окончанием «холодной войны». – Т.К.) и достичь мирового порядка, где не будет жестокости, а любая агрессивность будет сталкиваться с коллективным отпором[539]. «Перед нами, – провозгласил Буш, – встает видение нового партнерства наций, перешагнувших порог “холодной войны”. Партнерства, основанного на консультациях, сотрудничестве и коллективных действиях, особенно через международные и региональные организации. Партнерства, объединенного принципом и властью права и поддерживаемого справедливым распределением расходов и обязанностей. Партнерства, целью которого является приращение демократии, приращение процветания, приращение мира и сокращение вооружений»[540]. Очевидно, республиканская администрация задумывала «новый мировой порядок» как концепцию по созданию благоприятной для США инфраструктуры, способствующей распространению растущего влияния после окончания «холодной войны» на длительный период[541]. Ведущий теоретик современного американского «республиканизма», внесший значительный вклад во все доктрины республиканских администраций от Никсона до Буша, Генри Киссинджер, утверждал, что с окончанием «холодной войны» настало время для строительства нового мирового порядка, который, как и в прошлом, несмотря ни на что, будет определяться только имеющимися национальными интересами. Активное вовлечение США в международные дела, основанное на базе национальных интересов, является центральным положением концепции «нового мирового порядка»[542].

Постепенно первоначальные иллюзии по поводу предстоящего «нового» мира утрачивались. Региональные конфликты не прекращались. Обострялась обстановка на Ближнем Востоке. Сохранение нестабильности в мире, по мнению команды Буша, угрожало национальной безопасности США и, следовательно, пользуясь свойственной переходному периоду незавершенностью, подвижностью происходящих процессов, Соединенным Штатам необходимо активно вовлекаться в них, чтобы по возможности попытаться задать им отвечающие стратегическим американским интересам параметры[543]. Эти идеи повлияли на структуру всей системы международных отношений в целом, и, в частности, на систему региональных отношений на Ближнем Востоке.

После окончания «холодной войны» Вашингтону приходилось неоднократно формулировать новые подходы и приоритеты своего ближневосточного курса, что, в свою очередь, было обусловлено быстрыми и глобальными политико-экономическими изменениями. В мировоззрении Америки начала развиваться идея, что превосходство означает силу и возможность для преобразования исламского мира военными средствами[544]. Администрация Белого дома пришла к выводу, что конфликты на Ближнем Востоке потребуют вмешательства мирового сообщества, в том числе Соединенных Штатов, что и было на практике реализовано во время кризиса в Персидском заливе.

Операция «Буря в пустыне» и американо-израильские отношения

Изменения ситуации в конце 1980-х гг. в регионе Ближнего и Среднего Востока были связаны, прежде всего, с прекращением ирано-иракской войны. В июне 1988 г. руководство Исламской Республики Иран (ИРИ) заявило о своем принятии резолюции № 598 Совета Безопасности ООН от 20 июля 1987 г., требовавшей прекращения огня от участников конфликта. Однако политический курс, избранный президентом Ирака Саддамом Хусейном, привел к новой войне на Ближнем Востоке. Первоначально он предполагал, что накопившиеся за время войны социальные и экономические проблемы страны ему удастся решить в короткие сроки, опираясь на помощь арабских стран, которые встали на его сторону в ходе войны. Однако очень скоро стало очевидным, что никто не собирается прощать ему крупного долга (60 млрд долл.), а тем более продолжать безвозмездную финансовую помощь[545]. В июне 1990 г. Саддам Хусейн прямо обвинил Кувейт в том, что тот является одним из инициаторов «экономической войны» и, кроме того, незаконно пользуется нефтяными месторождениями Румейлы, находящимися на иракско-кувейтской границе. В качестве компенсации за «кражу иракской нефти» он потребовал от Кувейта выплаты 2,4 млрд долл., а затем довел эту сумму до 10 млрд долл. Стремясь всячески избежать разрастания конфликта, правительство Кувейта заявило о своей готовности обсудить все спорные вопросы и выделить Ираку заем в размере 9 млрд долл. Однако решение уже было принято, и в ночь с 1 на 2 августа 1990 г. 150-тысячная иракская армия вторглась в Кувейт[546].

Для США нападение Саддам Хусейна на Кувейт было полной неожиданностью. Все последние годы во время ирано-иракской войны Вашингтон поддерживал в основном Ирак и не ждал от него столь неприкрытых агрессивных действий. Но менее чем за две недели до нападения на Кувейт, 20 июля 1990 г. израильский министр обороны М. Аренс в компании с главами разведок генералом А. Шахаком (Аман) и генералом Ш. Шавитом (Моссад) прилетели в Вашингтон с секретной миссией. Они попытались предупредить своих американских партнеров – секретаря по безопасности Д. Чейни, директора ЦРУ В. Вебстера и высших офицеров, что Ирак реально угрожает не только Израилю, но и арабским странам – Саудовской Аравии и Кувейту. Американцы не восприняли серьезно полученную информацию[547].

1 августа 1990 г. Ирак вторгся на территорию Кувейта, захватив его столицу и нефтеносные провинции. С. Хусейн, очевидно, рассчитывал на сдержанную позицию США, которые помогали ему в войне с Ираном. Но в Вашингтоне считали, что действия Ирака могут дать Хусейну контроль над значительной частью ближневосточной нефти и представлять серьезную угрозу Израилю и Саудовской Аравии. Агрессия Ирака могла стать опасным прецедентом для других потенциальных и реальных противников Америки. В целом операция «Буря в пустыне» отвечала первостепенным политическим и экономическим интересам, заключающимся, прежде всего, в обеспечении доступа к энергетическим ресурсам региона, его действия угрожали американским позициям в регионе Персидского залива, который был объявлен «зоной жизненно важных интересов США». Белый дом приступил к дипломатической и военной подготовке операции. Реакция мирового сообщества на иракскую агрессию была быстрой и достаточно резкой. Уже 2 августа по инициативе США Совет Безопасности ООН принял резолюцию № 660, в которой осуждались агрессивные действия Ирака и содержалось требование о немедленном и безоговорочном выводе иракских войск из Кувейта. Поскольку Ирак отказался выполнить эту резолюцию, то 6 августа была принята резолюция № 661, предусматривавшая введение системы санкций против Ирака.

Администрация Буша стремилась создать широкую международную коалицию против Хусейна, заручиться поддержкой ООН в принятии санкций вплоть до использования военной силы и сохранить свободу рук в практическом применении этой силы. Буш лично связался по телефону с лидерами многих государств, чтобы заручиться их поддержкой, и вместе с Бейкером сумел включить в нее помимо своих традиционных союзников некоторые арабские государства – Египет, Марокко и даже Сирию[548].

Задачей администрации Буша стало не допустить участие в военной операции Израиля, так как это означало распад американской коалиции из-за выхода из нее арабских участников. Кроме того, было ясно стремление главы Ирака перевести свои действия в плоскость борьбы с «сионистским агрессором» и втянуть Израиль в военное столкновение. Саддам Хусейн, очевидно, предполагал, что тем самым он нейтрализует негативную реакцию арабского мира. Он предпринял ряд шагов, направленных, с одной стороны, на активизацию действий своих сторонников в арабском и мусульманском мире, а с другой – на блокирование военных возможностей антииракской коалиции, заявляя, что условием вывода иракских войск из Кувейта будет выход израильских войск со всех оккупированных территорий. Более того, сама аннексия Кувейта квалифицировалась им как необходимая мера, призванная мобилизовать «ресурсы арабской нации» для борьбы с «сионистскими бандами». В этом контексте Саддам Хусейн выступал как защитник интересов всех арабов и мусульман, как мировой «антиимпериалистический» лидер. Он призвал их начать «джихад» («священную войну») против «американцев и сионистов», обвинив при этом правителей стран ССАГПЗ в «предательстве» и пособничестве «новым крестоносцам».

Открыто поддержал Саддама Хусейна лишь лидер ООП Я. Арафат, который не только одобрил аннексию Кувейта и призвал находившихся там палестинцев сотрудничать с иракскими оккупационными властями, но и обратился к народам стран ССАГПЗ с призывом начать восстание с целью свержения «реакционных предательских режимов». Такая позиция Арафата, который был поддержан фактически всеми лидерами ООП, явилась полной неожиданностью для правящих кругов стран ССАГПЗ.

Серьезно от американских позиций отличались позиции СССР и Китая. Несмотря на то, что обе эти страны проголосовали за принятие резолюций № 660 и № 661, они отнюдь не были сторонниками «военного решения» кувейтского кризиса. Советское руководство попыталось взять на себя роль посредника между Ираком и США, однако поиски компромиссного решения были заведомо обречены на провал. Уходить из Кувейта Саддам Хусейн не собирался, а согласиться на аннексию Кувейта ни США, ни их союзники не могли. Они прекрасно понимали, что Кувейтом экспансионистские замыслы Саддама Хусейна отнюдь не ограничиваются. Кувейтский кризис был своего рода испытанием США на роль мирового лидера в условиях ослабления СССР[549].

При формировании широкой межарабской коалиции, американцы четко пытались определить раздел между войной в Заливе и ареной арабо-израильского конфликта. Вовлечение арабо-израильского конфликта в сферу конфронтации в Ираке – чего стремился достичь президент С. Хусейн – могло расшатать ряды коалиции и, таким образом, свести на нет американскую идею создания нового и стабильного регионального порядка. Поэтому Вашингтон приложил много усилий на всех стадиях войны, чтобы Израиль оставался вне круга военных действий и чтобы арабо-израильская конфронтация не повлияла на обстановку в Заливе. В этой войне Израиль оказался на периферии событий. Роль, предназначенная ему лидером коалиции – США, заключалась в отказе от ответных действий на удары со стороны Ирака, в наблюдении за событиями со стороны.

Шамир дал себя уговорить не участвовать в войне. С Израилем была установлена координация действий по всем деталям операции «Буря в пустыне». Однако появилась новая проблема: иракские «Скады» начали обстрел территории Израиля. Минобороны Аренс и израильский генералитет были недовольны уступчивостью Шамира: с 1948 г. впервые территория Израиля подверглась обстрелам со стороны не соседнего арабского государства. Американцы продолжали уговаривать Израиль не реагировать на иракские обстрелы, гарантируя помощь военно-воздушных сил США («воздушный зонт») в обеспечении его безопасности. Несмотря на нажим со стороны военных, Шамир принял решение не реагировать на удары. Это было оценено американской стороной.

Кризис в Персидском заливе оказал прямое влияние на израильско-американские отношения. Для израильтян это была «странная война». Во-первых, Израиль был вовлечен в военный конфликт, в котором не участвовал. Во-вторых, впервые защита безопасности израильского государства обеспечивалась не самими его гражданами, а американцами. Военная помощь США впервые включала беспрецедентное размещение американских войск и военной техники (включая систему раннего оповещения) на территории Израиля, защиту с воздуха от ракетных ударов со стороны Ирака. Впервые американские солдаты непосредственно участвовали в защите Израиля. На его территории были размещены три противоракетные батареи «Патриот» с сотней американских солдат, обслуживавших эти системы. Ускоренная поставка ракет «Патриот» для перехватывания иракских ракет земля – земля модели «Скад» и их развертывание в Израиле при участии американского операционного персонала в первый раз в истории государства, обещание компенсировать Израилю ущерб, причиненный ему во время войны при ракетном обстреле, в объеме 650 млн долл. и готовность передать ему предупредительную спутниковую информацию о запуске ракет – это были лишь некоторые из составных частей политики компенсации и вознаграждения, проводимой Белым домом по отношению к Израилю, чтобы отблагодарить его за воздержание от реакции на иракские провокации[550]. К этому прибавились попытки американцев разыграть идею ядерного устрашения со стороны Израиля. Они намекали на возможности израильской неконвенциональной реакции (т. е. использование ядерного оружия), если Ирак прибегнет к химическому оружию против него. Американо-израильский альянс значительно укрепился в результате операции «Буря в пустыне».

После войны американцы начали уделять особое внимание проблеме контроля за неконвенциальными и обычными видами вооружения в регионе. В решении этого вопроса подразумевалось повышение уровня безопасности своих региональных союзников, прежде всего Израиля. Секретарь Совета безопасности Ричард Чейни 19 марта 1991 г. на заседании Комитета по международным делам подчеркивал, что приоритетная задача Америки – тесно сотрудничать со «своими друзьями и союзниками, чтобы обеспечить их безопасность»[551].

В рамках этой программы активизировалось дальнейшее развитие двустороннего стратегического сотрудничества. Была разработана программа защиты от баллистических ракет «Эрроу». До начала военного кризиса в Заливе эта программа, заработанная в рамках Стратегической оборонной инициативы, выглядела как реликт времен «холодной войны». Теперь же эта программа стала обеспечивать нужды американской ближневосточной политики. Американцы решили активизировать усилия по «сближению позиций» с Израилем, так как по широкому спектру вопросов, касавшихся отношений между Израилем и странами региона, между Иерусалимом и Вашингтоном имелись, как уже описывалось, значительные разногласия. Во-первых, Соединенные Штаты расширили фронт дипломатических усилий: теперь в сферу американского внимания попадали общерегиональные проблемы, которые, по их мнению, стали насущными задачами в деле обеспечения региональной стабильности. Обеспечение контроля над вооружениями, которое упоминалось выше, было частью данной стратегии. Большое внимание стало уделяться таким вопросам, как водная проблема. Специальный представитель президента Буша на Ближнем Востоке, который в прошлом вел преимущественно закрытые переговоры по воде, теперь открыто обсуждал эту проблему и настаивал на созыве общерегионального саммита по водной проблеме[552].

Не все специалисты, в том числе американские, оценили результаты «Войны в Заливе» как безусловную победу Белого дома, и некоторые политики считали, что победа в Ираке не улучшила стратегическое положение Соединенных Штатов в Ближневосточном регионе. По мнению Бжезинского, Буш не смог превратить «эти несомненные триумфы» в подлинные исторические достижения. Он не использовал уникальное политическое и моральное влияние, которым тогда обладали США, для умиротворения Ближнего Востока. Американский политик довольно негативно оценивает плоды ближневосточной политики Буша-старшего, так как «ответ Буша на агрессию Саддама против Кувейта стал одновременно и его величайшей победой, и его наиболее незавершенной, не давшей результатов политической акцией»[553]. Победа над С. Хусейном привела к постоянному американскому военному присутствию на Ближнем Востоке, которое с течением времени стало вызывать в регионе все большее раздражение.