1. Единственно правильное решение

Моряки-балтийцы приняли свой первый бой в районе Либавы, непосредственно примыкавшем своими морскими и сухопутными границами к Германии. Здесь фашистам также было оказано героическое сопротивление, понесены первые жертвы, пролито немало крови. И слез — слез скорби и печали…

Удивительно, но в те страшные для страны часы моряки с эскадренного миноносца «Ленин» и его командир капитан-лейтенант Юрий Афанасьев едва сдерживали слезы радости. Красавец — эсминец, ремонтировавшийся с осени 1940 года на Либавском судостроительном заводе «Тосмаре», буквально за день до начала войны буксиры вывели из сухого дока. Он горделиво стоял у стенки завода, всем своим видом показывая, что ему пора на морские просторы. Между тем, к начавшимся боевым действиям «Ленин» готов еще не был. Корабль не имел хода и при падении Либавы достался бы врагу. Поэтому Ю. М. Афанасьев 22 июня 1941 года, предварительно согласовав вопрос с командиром военно-морской базы капитаном I ранга М. С. Клевенским и получив его устный приказ, сообщил подчиненным о принятом решении подорвать миноносец. Матросы стали роптать, высказывать недовольство по этому поводу. А он и сам отчаянно искал пути спасения. Решающих слов все ждали от котельных машинистов. И услышали их:

— Товарищ капитан-лейтенант, давайте рискнем, попробуем запустить хотя бы часть котлов.

— Да ведь на это уйдет неделя, не меньше. А немцы в любой момент могут прорваться…

— Давайте рискнем.

И Афанасьев рискнул. Созвонился с Клевенским. Тот был осторожен и лаконичен:

— Действуйте по обстановке, в соответствии с корабельным уставом. Но в любой момент будьте готовы к взрыву. Эсминец не должен достаться врагу.

То, что после этого произошло, мало назвать невероятным. Двадцать часов под непрерывными бомбежками моряки спасали свой второй дом. В итоге за неполные сутки сделали то, на что по нормативам мирного времени ушло бы дней шесть — два котла из четырех удалось запустить.

Корабль ожил, медленно отошел от стенки. Вот тогда и появились у многих на глазах слезы радости.

Однако за пятнадцать минут до полуночи, на исходе 23 июня, командир все же вынужден был отдать команду на взрыв эсминца. Обстановка к тому времени резко изменилась. Стрельба в непосредственной близости от завода резко усилилась к 20 часам вечера. Афанасьев сам видел, что пехота в беспорядке отступает, а находившиеся рядом в ремонте подводные лодки их экипажи тоже начали готовить к взрыву. Информация о том, насколько близко подошли к заводу немцы и где они прорвали оборону Либавы была очень противоречивой. Иными словами — никто ничего толком не знал. От Клевенского добиться чего-то вразумительного было нельзя. Вполне, определенно Юрий Афанасьев знал и понимал лишь две вещи: предупреждение Клевенского о том, что миноносец ни при каких обстоятельствах не должен достаться врагу, и то, что корабль не может самостоятельно выйти в море и вести боевую стрельбу — скорость хода у него в буквальном смысле черепашья, а пути выхода из базы перекрыты фашистами.

Времени на раздумье не было. Письменного приказа Клевенского тоже. И тогда капитан-лейтенант принял это непростое решение о подрыве эсминца.

Было ли оно верным?

Ответ на этот вопрос интересовал не только военных юристов, но и немногих очевидцев тех трагических событий, а также историков, осведомленных об этой малоизвестной странице первых дней войны.

Клевенский понимал, что ему в любом случае придется держать ответ за Либавскую трагедию. Поэтому, пытаясь спасти себя, он дал показания против Афанасьева. Правда самому Клевенскому они мало помогли. Как не помогло и назначение его командиром дивизиона катеров-охотников на Ладожское озеро, то есть подальше от глаз особистов и прокуроров. Клевенский, как уже отмечалось, тоже попал под трибунал.

В докладной записке на имя командующего флотом вице-адмирала В. Ф. Трибуца Клевенский писал:

«Командир эсминца „Ленин“, приняв отходящие в беспорядке части за непосредственную угрозу кораблям, не доложив об этом на КП и не приняв никаких мер не только к обороне, но и по выяснению элементарной обстановки, взорвал миноносец „Ленин“ и отдал приказ взорвать подводные лодки»[54].

Командующий флотом дал ход докладной. И вскоре она легла в основу обвинительного заключения.

Реконструировать обстановку до суда над командиром эсминца и на самом судебном процессе можно довольно точно на основе сохранившихся документов[55] и воспоминаний очевидцев.

Военная прокуратура флота обвинила Афанасьева в совершении преступления, предусмотренного статьей 193—20 п. «б» Уголовного кодекса РСФСР (уничтожение начальником вверенного ему военного корабля). Капитан-лейтенант вину не признал. Утверждал, что на взрыв эсминца имел устное указание командира базы. Доказывал, что направление эсминца на ремонт, за полгода до фашистского вторжения, из Ленинграда, являвшегося центром судостроения, в Либаву, расположенную рядом с границей фашистской Германии, было ошибкой командования флота. Однако его доводы и аргументы не были услышаны. Поэтому нам придется обратиться к воспоминаниям С. А. Осипова и П. Д. Грищенко

Капитан-лейтенант С. А. Осипов, ставший впоследствии Героем Советского Союза и контр-адмиралом, в июне 1941 года командовал отрядом торпедных катеров, на одном из которых находился тогда Ю. Афанасьев. Спустя годы, он рассказывал писателю С. С. Смирнову: «О потоплении «Ленина» слышал, что было устное приказание Клевенского. Слышал, что Афанасьев возражал против этого, но пришлось выполнить приказание… Капитан-лейтенант Афанасьев был на хорошем счету, его все любили… Позже, когда я встретил Ю. Афанасьева, он сказал мне, что его, наверное, расстреляют за то, что взорвал эсминец.

— Так тебе и надо! — сказал я — Надо было получить письменное распоряжение, приказ.

— Конечно, — ответил он, — я тогда не додумался, а сейчас ничем не могу доказать.

После этого Афанасьева я больше не видел»[56].

Товарищ и однокашник Ю. Афанасьева легендарный подводник П. Д. Грищенко в те роковые июньские дни тоже находился в Либаве. Но Петр Денисович успел вывести свою ставшую вскоре знаменитой подводную лодку (минный подводный заградитель «Л-№ 3») в море.

П. Грищенко вспоминал:

«Корабль его уже полгода как пришел в Либаву на ремонт. Тогда же Афанасьев высказал свое сомнение: гнать корабли из Ленинградской базы на ремонт больше чем за тысячу километров в Либаву, которая находится в сотне километров от фашистской границы, — это по меньшей мере неразумно. Но эти вопросы не в компетенции командиров кораблей. Это уже стратегия…»

Незадолго до начала судебного заседания Грищенко случайно встретил Афанасьева в Таллинне, в штабе флота. Встретил и с трудом узнал друга. Еще недавно пышущий здоровьем, всех поражавший красотой и гордой осанкой, Афанасьев «сейчас как-то обмяк, смотрел он, казалось, куда-то в сторону».

Грищенко спросил с тревогой:

— Что случилось? Почему ты здесь?

Афанасьев тихо-тихо, сквозь слезы, поведал другу о своей беде:

— Я ведь теперь подследственный. Через два часа в малом зале меня будет судить ревтрибунал. Но верь мне, я не виновен. Так и передай нашим однокашникам — Юрий Афанасьев не виновен. Он выполнял приказ командира Либавской военно-морской базы.

Протянув Грищенко обе руки и почти рыдая, Афанасьев прошептал:

— Прощай дружок, не поминай лихом.

— За что же, Юрий? Я не верю.

— Да никто не верит, кроме прокурора и комфлота. Доказать не могу, приказ был дан мне лично по телефону: «Назначаю вас, товарищ Афанасьев, старшим по уничтожению всех кораблей, стоящих на ремонте, а также приказываю взорвать склады боеприпасов и топлива. Срок исполнения — немедленно. По выполнении приказа — явиться в штаб базы и доложить мне лично.

В тех же воспоминаниях П. Грищенко приводит слова Афанасьева о том, что на очной ставке с ним Клевенский это отрицал: «Такого приказа, — заявил он следователю, — я не давал. Акт уничтожения базы — это самовольство, паникерство и трусость самого Афанасьева»[57]

После этого судьба командира эсминца была практически решена.

Суд состоялся 19 июля 1941 года и был скоротечным. Как и предписывалось по законам военного времени. Председательствовал на процессе председатель трибунала флота диввоенюрист В. Колпаков.

Прокурор был суров. В голосе металл. Каждая фраза припечатывает, обличает, не оставляет надежд на объективную и взвешенную оценку происшедшего:

— В тяжелую годину корабли так нужны флоту. А вы их взорвали!

Подсудимый пытался говорить спокойно, аргументируя свою позицию:

— Знаю, что нужны. Очень нужны. Но из двух зол приходилось выбирать меньшее. Хуже было бы, если бы корабли достались врагу. Вспомните, как поступили моряки-черноморцы в восемнадцатом году, когда белогвардейцы зажали их в Новороссийске. Мне так же, как и черноморцам, нелегко было поднять на фок-мачте корабля сигнал: «Погибаю, но не сдаюсь!». Мне было приказано: взорвать корабли, склады боеприпасов, продовольствия и топлива. Я горжусь, что успел вовремя выполнить приказ, и тем самым корабли и склады не попали в руки врагу. История меня оправдает.

В последнем слове подсудимый заявил:

— Я сказал всю правду. Трусостью я не страдаю. Прошу хоть рядовым бойцом, но отправить на фронт[58].

Трибунал не внял этой просьбе, приговорив Ю. М. Афанасьева к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение 29 июля 1941 года. Место захоронения Афанасьева неизвестно.

Так кто же он, Юрий Афанасьев, — герой или преступник?

Мнений на сей счет было высказано немало. Причем, с течением времени их меняли на диаметрально противоположные и конкретные люди, и ведомства, причастные к делу о взрыве эсминца «Ленин».

Трудным оказался путь к истине, нелегко давался вывод, к которому сегодня пришли практически все — решение Ю. М. Афанасьева было единственно верным.

Эти три слова — «единственно верное решение» — сегодня можно встретить на страницах мемуаров известных флотоводцев, в том числе и тех, от кого мог зависеть совсем иной исход дела[59]. К сожалению, приходится констатировать, что В. Трибуц так и не нашел в себе мужества сказать правду до конца, покаяться в том, что большая доля вины за смерть героя лежит на нем.

Те же слова содержатся в подробном заключении Главного штаба Военно-морского флота от 2 февраля 1956 года: «…действия командира эскадренного миноносца „Ленин“ в сложившейся обстановке следует признать правильными»[60].

На основании выводов морских специалистов Главная военная прокуратура составила свое заключение и 19 мая 1956 года высшая судебная инстанция отменила приговор в отношении Юрия Михайловича Афанасьева, прекратив дело за отсутствием в его действиях состава преступления.