Серый кардинал

Есть другая, еще более хитроумная версия. Ее сторонники полагают, что Семена Кузьмича, напротив, убрали, чтобы он не мешал заговору против Брежнева. А заговор организовал Суслов, второй человек в партии, который решил воспользоваться неурядицами в семье Брежнева, чтобы самому взять власть.

Чтобы проверить достоверность этой версии, нужно понять, что за человек был Михаил Андреевич Суслов, который просидел в кресле секретаря ЦК КПСС тридцать пять лет, поставив абсолютный рекорд.

Суслова называли «серым кардиналом», человеком, который управлял всеми делами в ЦК. Правда, бывший первый секретарь Московского горкома Егорычев говорил мне, что не надо переоценивать роль Суслова:

– Он не был таким уж всемогущим. Всемогущим был только генеральный секретарь. В смещении Хрущева, например, Суслов никакой роли не сыграл. Ему просто не доверяли.

Суслов и Егорычев в 1964 году ездили на похороны генерального секретаря французской компартии Мориса Тореза. Егорычева и попросили во время поездки аккуратно прощупать Суслова: как он отнесется к смещению Хрущева? В Париже перед зданием советского посольства был садик. Они вдвоем вышли погулять. Чужих ушей нет, и, воспользовавшись случаем, Егорычев попытался с заговорить с Сусловым:

– Михаил Андреевич, вот Хрущев сказал, что надо разогнать Академию наук. Это что же, мнение президиума ЦК? Но это же безумие! Хрущев это произнес, а все молчат, значит, можно сделать вывод, что это общее мнение, так?

Тут стал накрапывать легкий дождичек, Суслов сказал:

– Товарищ Егорычев, дождь пошел, давайте вернемся.

Бесконечно осторожный Михаил Андреевич не рискнул беседовать на скользкую тему даже один на один. Через несколько месяцев, сразу после окончания октябрьского пленума ЦК, на котором Хрущева отправили на пенсию, Суслов посмотрел в зал, где сидели члены ЦК, спросил:

– Товарищ Егорычев есть?

Он плохо видел.

Егорычев откликнулся:

– Я здесь!

Суслов довольно кивнул ему:

– Помните нашу беседу в Париже?

Конечно, Суслов не мог не чувствовать, что Хрущев относится к нему пренебрежительно. Тогдашний первый секретарь ЦК Компартии Украины Петр Шелест вспоминал, как в марте 1964 года ездил вместе с Хрущевым в Венгрию. Почти каждый вечер они вдвоем гуляли по территории резиденции. Хрущев откровенно говорил о товарищах по партийному руководству – нелестно о Брежневе и совсем убийственно – о Суслове. Догматик и начетчик, Суслов не мог нравиться живому и темпераментному Хрущеву.

Шелест слушал и помалкивал. По его наблюдениям, Хрущев находился в очень возбужденном состоянии. За ним неотступно следовал сотрудник Девятого управления КГБ. В какой-то момент охранник слишком приблизился к Хрущеву. Никита Сергеевич просто рассвирепел:

– А вам что нужно, что вы подслушиваете, шпионите за мной? Занимайтесь своим делом!

Шелест попытался урезонить Хрущева:

– Никита Сергеевич, он ведь находится на службе.

Хрущев все так же раздраженно ответил:

– Если он на службе, пусть и несет свою службу, а не подслушивает. Знаем мы их.

Никита Сергеевич правильно чувствовал, что опасность исходит от органов госбезопасности, но подозревал не тех людей. Он считал председателя КГБ Семичастного и его предшественника Шелепина лично преданными ему людьми. Он действительно высоко вознес этих молодых людей, но относительно их настроений и планов он глубоко ошибся…

1 октября 1964 года Шелест встретил в Симферопольском аэропорту Хрущева, который прилетел в свой последний отпуск. За обедом Хрущев крепко ругал работников идеологического фронта, называл их «начетчиками, оторванными от реальности и жизни». Он не преминул сказать нелестные слова в адрес Суслова, назвав его «человеком в футляре». Через две недели с небольшим Суслов произнесет главную речь против Хрущева на пленуме ЦК… Зато Брежнев в полной мере оценил Михаила Андреевича. Этот человек умудрился выжить и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе.

До войны Суслов был первым секретарем в Ростовской области. Начальником областного управления НКВД у него, между прочим, был Виктор Семенович Абакумов, будущий министр госбезопасности. Из Ростова Суслова перевели первым секретарем Орджоникидзевского (Ставропольского) крайкома. В июле 1939 года комиссия НКВД доложила наркому Берии, что Суслов недоволен работой краевого управления госбезопасности, которое проявляет «благодушие и беспечность». С конца 1944 года Михаил Андреевич был председателем бюро ЦК по Литве и отвечал за политику ускоренной советизации республики.

Хрущев, уже выйдя на пенсию, называл Суслова «главным околоточным», говорил о его «полицейской ограниченности», рассказывал, что Суслов один был против, когда партийное руководство решало вопрос – печатать ли повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Суслов возражал и против публикации повести Эммануила Казакевича «Синяя тетрадь»:

– Ну, товарищ Хрущев, – недоуменно спрашивал Михаил Андреевич, вытягивая шею, – как же можно напечатать эту книгу? У автора Зиновьев называет Ленина «товарищ Ленин», а Ленин называет Зиновьева «товарищ Зиновьев». Но ведь Зиновьев – враг народа…

Возглавив партию, Брежнев предоставил как бы равные полномочия Суслову и секретарю ЦК Андрею Кириленко. Они по очереди вели заседания секретариата ЦК, их подписи были равнозначны. Но скоро стало ясно, что второй человек в партии – это Суслов.

Николай Егорычев рассказывал, что, когда он приходил к Кириленко, тот травил байки про охоту. Всегда веселый, довольный. На столе у него орехи – очень любил их грызть. Только через полчаса вспомнит:

– Ну, что у тебя? С чем пришел?

Выслушав, с каким делом к нему пришли, Кириленко недовольно говорил:

– Иди ты на х..! Что ты ко мне с глупостями пристаешь? Сходи сам к генеральному, он тебе все сделает.

В отличие от Кириленко Суслов говорил коротко и только по делу. Никаких шуток, анекдотов, посторонних разговоров. Обращался ко всем по фамилии, кроме, разумеется, Брежнева. Его не надо было долго убеждать, доказывать ему свою правоту. Достаточно было кратко изложить вопрос, и он сразу же высказывал свое мнение. Профессиональные аппаратчики даже восхищались четкостью и деловитостью Михаила Андреевича.

Суслов никогда не опаздывал, приезжал на работу ровно без пяти девять. В девять он уже сидел за письменным столом. Ровно в шесть вечера вставал из-за стола, на котором к этому времени не оставалось ни одной не просмотренной бумаги.

С Андреем Павловичем Кириленко Брежнев всегда дружил, но быстро понял, насколько Суслов для него важнее и надежнее. Брежнев был за ним, как за каменной стеной, и говорил в своем кругу:

– Если мне приходится уезжать, я чувствую себя спокойно, когда в Москве Михаил Андреевич.

Люди знающие утверждали, что Брежнев презирал все свое окружение. Суслов был единственным человеком, которого он уважал и с которым считался.

– Если Суслов принял какое-то решение, – говорил мне бывший член политбюро академик Александр Яковлев, – никто не мог его отменить. Суслов фактически был хозяином в ЦК.

В те годы, когда Суслов был секретарем ЦК по идеологии, Александр Яковлев руководил отделом пропаганды. Я спросил у Александра Николаевича:

– А вот ваш бывший коллега по отделу пропаганды ЦК Георгий Смирнов вспоминал, как Суслов подписал какую-то бумагу и уехал в отпуск, а в его отсутствие Кириленко это решение преспокойно отменил.

– Это значит, что Кириленко сходил к Брежневу и с ним договорился, – сказал Яковлев. – Такое могло быть только с согласия генерального секретаря. Сам Кириленко не посмел бы отменить решение Суслова.

Яковлев вспоминает, как пару раз на заседаниях секретариата Суслов говорил:

– Нет, не будем принимать это предложение.

Руководитель какого-нибудь из отделов ЦК испуганно вскакивал со стула со словами:

– Михаил Андреевич, но этот вопрос согласован с Леонидом Ильичом!

На что Суслов спокойно отвечал:

– Я переговорю с ним.

Больше никто возражать не смел. Слова Суслова означали, что вопрос закрыт. Брежнев, разумеется, не был номинальной фигурой. Если он говорил: сделайте так, а не иначе, то Суслов проявлял лояльность, на конфликт никогда не шел. Но в реальности Суслов был полным хозяином в партии, потому что Брежнев дал ему карт-бланш. Леонид Ильич по характеру любил царствовать, а не править. Ордена, почет, аплодисменты – это ему нравилось, он любил произносить доклады и принимать иностранные делегации, а заниматься чем-то конкретным ему не хотелось. Он охотно оставлял текущие дела Михаилу Андреевичу.

Брежнев знал, что ему не надо бояться Суслова: тот никогда не станет его подсиживать. Михаил Андреевич искренне отказался от поста генерального секретаря. Его вполне устраивало место второго человека. Кстати говоря, первый допрос младшего лейтенанта Ильина, который пытался убить Брежнева, проводил сам Андропов. Ильин объяснил, что хотел убить Брежнева, потому что он довел страну до бедственного положения. А вместо Брежнева государство возглавил бы Суслов. Младший лейтенант Ильин был, наверное, единственным человеком, который хотел видеть Михаила Андреевича хозяином страны…

Анатолий Сергеевич Черняев, который много лет проработал в аппарате ЦК КПСС, вспоминает, что мнение Суслова было для аппарата законом. Никто не решался выяснять, его ли это инициатива или он согласовал свои позиции с Брежневым. При этом Суслов вел себя очень ровно. У него не было любимчиков, он казался бескорыстным и скромным. Его далекие деревенские родственники писали ему в Москву письма, просили помочь с жильем. Из ЦК на казенном бланке приходил ответ: просим не отвлекать Михаила Андреевича от важных государственных дел.

Над другими членами политбюро смеялись, Суслов не давал повода для шуток. Улыбку вызывали только его пристрастие к калошам и старого покроя костюмам и привычка ездить со скоростью чуть ли не сорок километров в час.

Сухой, сдержанный человек, Суслов казался сделанным из металла. Это, конечно, не так. Бывший член политбюро Виталий Иванович Воротников вспоминал, как Суслов, который был выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР от Тольяттинского избирательного округа, приехал на встречу с избирателями в Куйбышев.

«Мне казалось, – писал Воротников, – что М.А. Суслов – невозмутимый, уверенный в себе человек. Но, побыв с ним рядом, особенно перед его выступлением на собрании, когда он нервно перебирал листки, уточнял с помощником некоторые факты, оценки, выводы по тексту, я увидел, что это не совсем так. Первые сбивчивые фразы выступления, неуверенный фальцет – я понял: волнуется и этот, представлявшийся мне железным, человек».

В Сызрани Михаил Андреевич вдруг попросил показать ему вокзал. Поехали. Он внезапно направился в ресторан и вошел в него. Сопровождающие почувствовали себя неуютно – вокзальный ресторан известно как выглядит. К визиту высокого гостя никто не готовился.

«Михаил Андреевич, – вспоминал Воротников, – постоял, сощурившись, посмотрел в зал, улыбнулся и, не проходя далеко, вышел. По его просьбе немного прошли от вокзала по Советской улице (бывшей Большой Дворянской). Вернувшись к вагону, он объяснил нам причину своего интереса.

В 1920 году юный Миша Суслов пришел пешком в Сызрань из Хвалынского уезда Саратовской губернии, где работал в комитете бедноты. Потолкался здесь на вокзале и в городе несколько дней и уехал в Москву учиться. С тех пор в Сызрани не был. Сейчас, вспоминая об этом, он оживился, говорил быстро, с радостными интонациями.

Ему импонировало, что сохранилось здание вокзала, на том же месте ресторан, да и главная улица мало изменилась. Мы ожидали разноса за вокзальное бескультурье, а ему, наоборот, все понравилось, напомнило юные годы…»

Но это было редчайшим движением души.

Суслов был фантастическим догматиком и не допускал ни малейшего отклонения от генеральной линии. Он органически боялся живого слова и гноил тех, кто пытался выйти за разрешенные рамки. Академик Георгий Арбатов в свойственной ему образной форме так сказал о Суслове:

– Михаил Андреевич всегда знает, где яйца, и, как их ни прячь, не закутывай, он их сразу увидит и… чик, отрезал.

Михаил Андреевич следил за каждым словом, контролировал в партийном хозяйстве любую мелочь. Анатолий Черняев, который был заместителем заведующего международным отделом ЦК, вспоминает, как Суслову принесли проект решения политбюро, в котором только что закончившийся визит Брежнева в ФРГ назывался «историческим». Михаил Андреевич выражение «исторический визит» заменил на «политически важный». И пояснил: генеральному секретарю предстоит визит в Чехословакию, вот он и будет (!) историческим…

Как бы отнесся Михаил Андреевич к посетителю, который заговорил бы с ним о неладах в семье генерального секретаря?

По неписанным правилам партийной этики, все проблемы, связанные с семьей генерального секретаря, председатель КГБ обсуждал с ним один на один – и то, если ему хватало решимости. Однажды Андропов робко завел речь о том, что муж медсестры, которая ухаживает за генеральным секретарем, слишком много болтает, поэтому, может быть, есть смысл сменить медсестру? Имелось в виду, что между Брежневым и медсестрой возникли отношения, выходящие за рамки служебных.

Брежнев жестко ответил Андропову:

– Знаешь, Юрий, это моя проблема, и прошу больше ее никогда не затрагивать.

Об этой беседе стало известно лишь потому, что Андропов пересказал ее академику Чазову, объясняя, почему он больше никогда не посмеет вести с генеральным секретарем разговоры подобного рода. Юрий Владимирович Андропов просто боялся лишиться своего места. Многоопытный Михаил Андреевич Суслов тем более не стал бы влезать в личные дела генерального секретаря. Да и не посмел бы никто прийти к нему с такими делами, зная его отношение к законам аппаратной жизни. Форма для Суслова была важнее содержания.

Когда состояние Брежнева ухудшилось, вспоминает академик Чазов, и нужно было как-то повлиять на генерального секретаря, чтобы он соблюдал режим и заботился о своем здоровье, Андропов не рискнул сам заговорить об этом с Леонидом Ильичом. Он пошел к Суслову. Тот был страшно недоволен, что к нему обращаются с таким вопросом, вяло сказал, что при случае поговорит с Брежневым, но ему явно не хотелось это делать.

А мог ли кто-нибудь еще в высшем эшелоне власти рискнуть и вмешаться в личные дела генерального секретаря? Начальник столичного управления госбезопасности Алидин рассказывал, как однажды член политбюро и первый секретарь Московского горкома Виктор Васильевич Гришин попросил его зайти, чтобы посоветоваться по щекотливому вопросу.

У Гришина только что побывал болгарский посол и рассказал о том, как в Болгарию приезжал сын Леонида Ильича – первый заместитель министра внешней торговли Юрий Брежнев со своей секретаршей. По словам посла, сын генерального вел себя недостойно. В результате по Болгарии пошли нехорошие разговоры о Леониде Ильиче и его семье.

Юрий Брежнев, удивительно похожий на отца, сначала был торгпредом в уютной скандинавской стране, потом вернулся в Москву и проделал стремительную карьеру в Министерстве внешней торговли. Его погубила страсть к горячительным напиткам.

Гришин сказал Алидину, что считает необходимым поставить в известность о поведении Брежнева-младшего самого Леонида Ильича, но на всякий случай решил посоветоваться. Опытный генерал госбезопасности категорически не советовал Гришину этого делать:

– Леонид Ильич подобный разговор может расценить как вмешательство в его личную жизнь. Ведь посол Болгарии мог и сам встретиться с Леонидом Ильичом и рассказать ему о сыне, а он сделал хитрый ход, подбросив эту проблему вам…