Золотая Звезда

В феврале 1979 года Ахромеев стал первым заместителем начальника Генштаба, через два месяца ему присвоили звание генерала армии. А в конце года ему пришлось полностью посвятить себя Афганистану.

Позднее будут говорить, что Ахромеев возражал против ввода советских войск в Афганистан. В реальности он предлагал отложить эту операцию, чтобы лучше к ней подготовиться. А против был его предшественник на посту начальника Генерального штаба Огарков. Когда министр обороны Устинов вызвал его и приказал готовить ввод войск, Огарков сказал, что это безрассудство.

На заседании политбюро начальник Генштаба высказался против ввода советских войск в Афганистан, заявил, что такая акция чревата очень большими внешнеполитическими осложнениями для Советского Союза – особенно в исламском мире. Предупредил, что афганцы не терпят вооруженных иноземцев и наши войска неминуемо втянутся в боевые действия.

Председатель КГБ Юрий Андропов оборвал маршала:

– У нас есть кому заниматься политикой. Вам надо думать о военной стороне дела, то есть как лучше выполнить поставленную вам задачу.

Огарков возразил:

– Но я начальник Генерального штаба!

Андропов жестко ответил:

– И не более того.

Устинов перестал обсуждать с Огарковым вопросы, относящиеся к Афганистану, а все поручил Ахромееву, который стал доверенным лицом министра обороны. Сергей Федорович всегда отстаивал правильность решения о военном вмешательстве в Афганистане: «Фактически режим потерял всякий авторитет. Он был бы свергнут в первые месяцы 1980 года… Мы стояли перед дилеммой: или смириться с поражением революции в Афганистане и победой контрреволюции, или вводить войска. Других вариантов не было…»

Маршал Устинов полагал, что достаточно советским войскам появиться в Афганистане, как бандиты разбегутся. Первый заместитель министра обороны Сергей Леонидович Соколов, которому поручили руководить вводом войск, сказал жене, что через месяц он вернется и тогда они поедут в санаторий. А провел в командировке год.

Генерала армии Ахромеева назначили начальником штаба оперативной группы Министерства обороны в Афганистане. Группу возглавил Соколов, который потом станет маршалом и Министром обороны. Оперативная группа 14 декабря 1979 года прибыла в Термез, откуда руководила вводом войск в Афганистан. 3 января 1980 года оперативная группа прилетела в Кабул.

Первоначально Соколов и Ахромеев исходили из того, что советские войска не могут участвовать в боевых действиях. Но уже в феврале 1980 года антиправительственные выступления охватили Кабул, было обстреляно советское посольство. Тогда в Москве приняли решение начать совместно с армией Демократической Республики Афганистан боевые действия с целью разгромить вооруженную оппозицию. Операции советских войск начались в марте 1980 года.

Полковник Александр Кузнецов, который служил в штабе оперативной группы, рассказывал мне:

– Я практически никогда не видел Ахромеева отдыхающим. Он даже папку с документами не доверял дежурному, таскал всегда с собой, ночью клал под подушку. Работал допоздна и рано вставал. Он не мог не работать, натура такая, трудоголик.

Некоторые подчиненные Ахромеева жаловались на то, что он заваливал людей ненужной работой, которая, это было понятно сразу, пойдет в корзину. Он приказывал делать вещи, которые заведомо не были нужны.

Полковник Кузнецов не согласился с такой оценкой:

– Шла война. В любой момент дня и ночи ему мог позвонить Дмитрий Федорович Устинов и потребовать отчета о том или ином направлении работы, о ситуации в любом районе боевых действий. Поэтому делается лишняя работа или нет – это может оценить только начальник. А подчиненный этого решить не может…

Некоторые офицеры, воевавшие в Афганистане, говорят, что Ахромеев не жалел людей. Ему докладывали о том, что войска несут большие потери, но его это не интересовало, и он отвечал:

– Сколько вам надо солдат, столько и пришлют. Выполняйте поставленную перед вами задачу.

У Ахромеева был очень неприятный, пронизывающий взгляд. Казалось, перед тобой рентгеновская установка. Полковник Кузнецов тоже как-то попытался сверлить его взором. Ахромеев удивился:

– Ты чего это на меня так смотришь?

– А вы как на меня смотрите?

– У меня некоррекция зрения, я даже в кино не хожу. Ты на меня не обращай внимания.

Афганская командировка тяжело далась Ахромееву. Накануне ввода войск Сергей Федорович заболел, у него диагностировали воспаление легких, лечиться его отправили в Москву. В Афганистане Ахромеев провел в общей сложности два полных года, а потом еще часто приезжал.

В последний раз был в 1984 году. Пули его миновали, но дважды у него случались серьезные приступы стенокардии.

Все-таки ему было пятьдесят шесть лет, а приходилось много летать по стране. Вылетали из Кабула в шесть утра, пока еще прохладно. Но когда добирались до отдаленного гарнизона, там температура уже доходила до сорока градусов – жара невыносимая, все мокрые. Ахромеев частенько чувствовал себя неважно.

– Он был очень худой, бледный, чувствовалось какое-то недомогание, – вспоминает полковник Кузнецов. – Но он никогда не жаловался.

Оперативная группа сначала располагалась в штабе 40-й армии, потом в правительственной резиденции. Кормили офицеров афганцы, потому что маршал Соколов принципиально отказался от советских поваров и отечественной еды. Сказал: раз мы гости Афганистана, то должны жить по его обычаям.

А у Ахромеева была больная печень. Ему надо было сидеть на диете. И без того худой, он потерял тринадцать килограммов. Чувствовал себя очень плохо. Он вызвал из дома жену, чтобы она помогла ему сохранить работоспособность.

– Один раз я видел его поющим, – вспоминает Анатолий Кузнецов. – В оперативной группе была традиция: все праздники – день Советской Армии, день танкиста – он же танкистом был – отмечали вместе. Собиралась вся группа, а нас было человек сорок, садились за один стол. Жена маршала Соколова посылала с самолетом какую-нибудь деликатесную закуску – селедочку, соленые огурчики, помидорчики. Сергей Федорович вообще не пил, но под Новый год я видел его поющим «Три танкиста».

Пока Ахромеев находился в Афганистане, в январе 1981 года ему была присвоена Ленинская премия в области науки и техники по закрытому списку с туманной формулировкой – «за работу в области специальных систем управления». Ахромеев как заместитель начальника Генштаба был заказчиком работы, которую выполнял большой коллектив военных ученых; им, наверное, и полагалась премия. Но это было время, когда для маршалов и генералов ничего не жалели – ни наград, ни званий.

Однажды заведующий отделом административных органов ЦК Николай Савинкин сказал Брежневу:

– Леонид Ильич, все-таки надо нам прекращать присваивать генеральские звания и раздавать ордена направо и налево. Совсем обесценились.

Брежнев рассмеялся:

– Тебе что, Коля, железа жалко? Пусть получают свои ордена и медали. Получат, выпьют, у них настроение лучше, и есть стимул работать. Зачем же их этого лишать?..

В 1981 году на XXVI съезде КПСС Ахромеева избрали кандидатом в члены ЦК – это тоже было знаком доверия. 7 мая 1982 года Брежнев подписал указ о присвоении Ахромееву звания Героя Советского Союза «за успешное выполнение задания по оказанию интернациональной помощи Демократической Республике Афганистан и проявленные при этом мужество и героизм». Золотую Звезду он получил за подготовку и проведение знаменитой Панджшерской операции по уничтожению отрядов вооруженной оппозиции.

Известный дипломат Юлий Квицинский вспоминает, как Ахромеев с горечью говорил ему, что служба требует выполнять указания политического руководства, даже если в чем-то с ними не согласен:

– Вы думаете, я счастлив, что получил Звезду Героя за Афганистан? Приказ я выполнил, но там одна кровь, грязь, и никакой перспективы.

В марте 1983 года Ахромеев, еще будучи первым заместителем начальника Генерального штаба, получил и звание маршала Советского Союза, хотя это не маршальская должность и даже не всякий начгенштаба имел маршальские звезды. Второго такого случая в истории Генерального штаба не было. А на следующий год, в 1984-м, Ахромеев возглавил Генеральный штаб и стал первым заместителем министра обороны. Это произошло, когда Устинов окончательно решил избавиться от маршала Огаркова.

Николая Васильевича Огаркова в Вооруженных Силах уважали. Он в войну начинал с должности военного инженера, потом стал общевойсковым командиром, командовал военными округами. В 1977 году Устинов, недавно назначенный министром обороны, сам выбрал Огаркова на пост начальника Генерального штаба.

Говорили, что со временем Устинов увидел в Огаркове соперника. Это, конечно, не так. Огарков не мог быть соперником Дмитрию Федоровичу Устинову, который принадлежал к числу тех немногих, кто реально управлял страной. Так было и при Брежневе, который считал Устинова своим другом, и особенно после смерти Брежнева. Устинов дружил с Андроповым, а после его смерти именно Дмитрий Федорович выбрал Черненко на роль генерального секретаря.

Дело в другом.

У маршала Огаркова было много идей, в том числе те, которые реализовались много позже, например, о слиянии военно-воздушных сил и противовоздушной обороны. И Огаркова министр всегда поддерживал. Но начальник Генерального штаба, чувствуя поддержку министра, стал на коллегиях возражать и самому министру, демонстрировать самостоятельность. У него по всякому поводу было свое мнение. А какому начальнику нравятся непослушные подчиненные? Зная настроения Устинова, и Андропов стал плохо относиться к Огаркову, называл его «Наполеончиком».

– В Генштабе многие смотрят в рот министру, – говорил маршал Огарков своему старому знакомому и крупному партийному работнику Виталию Ивановичу Воротникову, – а я не могу так.

Николай Васильевич рассказывал о принципиальных разногласиях с Устиновым:

– Войска перенасыщены ядерными установками поля боя. Много на переднем крае отсталой техники. Заказы промышленности оформляются главкомами родов войск, минуя Генштаб. Они стремятся во что бы то ни стало использовать выделенные средства и нередко заказывают промышленности устаревшую технику. Западники подбрасывают дезинформацию в расчете спровоцировать нас на дополнительные экономические затраты. А мы попадаемся на удочку, бросаемся вдогонку.

Огарков с сожалением говорил о том, что военно-промышленный комплекс – монополия Устинова. ЦК напрасно все передоверил Дмитрию Федоровичу, фактически объединив в одних руках Министерство обороны и ВПК. А еще нужны социальная защита и большая забота об офицерах и солдатах, потому что материальные и бытовые условия службы очень трудные…

Примерно то же самое маршал Огарков, уже выйдя на пенсию, рассказывал писателю Владимиру Карпову:

– Министр обороны Устинов, по сути дела, был не военный человек, а производственник. Он умело гнал промышленность на создание всех видов вооружений. И добился больших результатов. А теперь вот выясняется – способствовал этим перекосу, милитаризации экономики, чем, не желая того, как бы помогал нашим противникам, стремившимся вовлечь нас в беспредельную гонку вооружений…

Устинову упрямство Огаркова надоело, и он нашел способ сменить начальника Генерального штаба. На Совете обороны в августе 1984 года Дмитрий Федорович предложил образовать группы военных округов по направлениям (Западное, Южное, Дальневосточное) и создать главные командования войск направлений. Каждый главком получал бы под свое начало несколько округов, флот, воздушную армию. Полагали, что это упростит систему управления, потому что из Москвы трудно руководить такими мощными вооруженными силами.

Предложение утвердили. После этого Устинов вызвал Огаркова и сказал:

– Есть необходимость вам стать главнокомандующим войсками Западного направления.

– Почему я, а не Соколов? – удивился Огарков.

– Во-первых, вы моложе. Во-вторых, это ваша идея, вам ее и реализовывать.

Огарков пытался сопротивляться, попросил содействия у Виталия Воротникова, который стал членом политбюро. Воротников отговорил Огаркова обращаться к генеральному секретарю Черненко, зная, что тот во всем прислушивается к Устинову, но устроил маршалу беседу с Горбачевым, который был фактически вторым секретарем ЦК КПСС. Но позиции Устинова были непоколебимы.

20 сентября 1984 года в Ореховой комнате Кремля, где перед заседанием политбюро собирались высшие руководители страны для неофициального обмена мнениями, председатель Совета министров Николай Тихонов неуверенно завел разговор о судьбе маршала:

– Может, не трогать Огаркова?

Воротников и Горбачев его поддержали. Черненко вопросительно посмотрел на Устинова. Тот твердо сказал:

– Нет, в Генштабе необходимо оздоровить обстановку.

Спорить с министром обороны никто не решился. Огарков был освобожден от должности начальника Генерального штаба. А через три месяца Устинов неожиданно скончался…

В роли начальника Главного направления Николай Огарков оказался в положении бесправного свадебного генерала – вся власть оставалась у командующих округами. Вскоре Огарков отошел от дел. А его место в Генеральном штабе занял Ахромеев. Он обосновался в хорошо знакомом ему большом кабинете, где в углу стоял огромный глобус.

Устинов ценил Ахромеева за знания, за фантастическую работоспособность и преданность делу. В отличие от Огаркова Ахромеев с министром не пререкался, был послушным и исполнительным и не позволял себе иметь точку зрения, отличную от позиции Устинова. Устинова на посту министра сменил маршал Сергей Соколов, который вместе с Ахромеевым воевал в Афганистане.

Бывший председатель Совета министров СССР Николай Иванович Рыжков вспоминал о том, что Ахромеев сам занимался ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС:

«Мне нравились его педантичная четкость, его немногословность, умение уходить от суеты и паники даже в самых трагических ситуациях, делать то, что нужно сию минуту, и не размениваться на пустяки. Казалось бы, чему тут удивляться? Военный же человек! К сожалению, я встречал и других военных…

Благодарен судьбе, что именно он, а не кто-то другой реально руководил действиями армии, хотя формально руководство осуществлял, конечно же, министр обороны. Но я на собственном опыте отлично познал разницу между формальным и реальным».