Чернобыль: виновные и жертвы
Точку в политической карьере, а, получается, что и в жизни Щербицкого поставил взрыв на Чернобыльской атомной электростанции. Авария стала еще и личной катастрофой для Владимира Васильевича. Его обвинили в том, что он не сделал все необходимое для спасения республики, напротив, рисковал жизнями и здоровьем киевлян, опасаясь обвинений в панике.
Генерал-майор Александр Константинович Шарков:
«25 апреля 1986 года в Киеве проходила закрытая конференция партийного актива центрального аппарата КГБ УССР, подводили итоги работы украинских чекистов за минувший год. Конференция продолжалась с утра до позднего вечера. Основной доклад и заключительное слово произносил член политбюро ЦК КПУ председатель КГБ УССР Степан Нестерович Муха.
Муха с пафосом заявил, что чекисты Украины могут с гордостью доложить Центральному комитету КПСС, что за отчетный период Комитет госбезопасности Украины не допустил ни одного серьезного происшествия в республике. И по злой иронии судьбы буквально через несколько часов, рано утром 26 апреля на территории Украины произошла самая крупная и самая тяжелая по последствиям техногенная катастрофа в истории человечества…»
После отъезда Федорчука в Москву председателем республиканского Комитета госбезопасности стал Степан Нестерович Муха, не кадровый чекист, а партийный работник. Он начинал в Днепропетровске (это само по себе было хорошей стартовой позицией) и дружил с первым помощником Щербицкого – Константином Проданом из того же Днепропетровского обкома. Федорчука чекисты боялись, а Муху считали дилетантом, нерешительным, амбициозным и обидчивым.
Генерал-майор Юрий Васильевич Князев руководил Шестым управлением КГБ УССР, которое отвечало, в частности, за безопасность атомных электростанций:
«26 апреля 1986 года в начале третьего ночи меня разбудил ответственный дежурный КГК УССР, чтобы сообщить: на четвертом блоке Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, возник пожар».
Туда отправился заместитель председателя республиканского Комитета госбезопасности Юрий Владимирович Петров с группой сотрудников Шестого управления. 27 апреля приехала правительственная комиссия.
Генерал Князев:
«Наиболее компетентные ученые-атомщики не решались давать честные оценки и прогнозы, опасаясь вызвать раздражение у партийных руководителей. Тем, кто первым дал объективную оценку масштабов катастрофы, приказали замолчать. И только сотрудникам КГБ они не боялись раскрывать всю правду. Я сам провел несколько доверительных бесед с рядом видных атомщиков. На второй или третий день один из ученых сказал, что даже из Киева, а не только из 30-километровой зоны необходимо вывезти всех детей в возрасте до двенадцати лет, а также беременных женщин».
Генерал Кзязев о полученной информации ввиду ее огромной важности пытался доложить Степану Мухе. Но председатель Комитета госбезопасности не брал трубку. Муха категорически запретил подчиненным напрямую обращаться в ЦК, Совет министров и другие органы власти. Но Князев все же рискнул, позвонил по закрытой связи председателю Верховного Совета УССР Валентине Семеновне Шевченко:
– Вы знаете, что я не имею права докладывать вам напрямую, но получена исключительно важная информация от ведущих атомщиков.
И рассказал, что ученые советуют вывезти из Киева детей и беременных женщин. Валентина Шевченко воскликнула:
– Ой! Да у меня же невестка скоро должна рожать!
Через три часа она вывезла невестку из Киева. Жители города волновались, а партийные руководители утверждали, что нет оснований для беспокойства.
Генерал-майор Александр Константинович Шарков:
«Высокопоставленные партийные чиновники боялись ответственности за случившееся, а еще больше боялись быть обвиненными в панических настроениях. Поэтому они всячески пытались преуменьшить трагичность положения, подвергая опасности здоровье и жизнь своих родных, не говоря уже о тысячах соотечественников.
1 Мая республика как ни в чем не бывало торжественно отмечала День международной солидарности трудящихся. На Крещатике на центральной трибуне собралось все политическое руководство республики. Первый секретарь ЦК Щербицкий даже привел с собой внука, чтобы показать всем, что обстановка нормальная…
Было тепло, но очень ветрено. В тот день ветер дул прямо с Припяти, и на столицу обрушилась масса радиоактивной пыли из разрушенного реактора. Тысячи участников праздника фактически подверглись радиоактивной атаке, но, вместо того чтобы сидеть в укрытиях или хотя бы дома, они жизнерадостно размахивали на улицах флажками и дышали «свежим весенним воздухом»…
Генерал Князев:
«Атомщики утверждали, что людям следует как можно меньше находиться на открытом воздухе. Но даже несмотря на то, что накануне 1 Мая роза ветров изменилась и потоки воздуха вместе с радиацией пошли на Киев, в столице Украины провели первомайскую демонстрацию. В этот день радиационный фон в Киеве в сто раз превышал естественный».
Только 2 мая в Чернобыль поехали Щербицкий и прибывшие из Москвы глава правительства Николай Иванович Рыжков и секретарь ЦК Егор Кузьмич Лигачев. Бросалась в глаза полная неготовность страны к ликвидации последствий ядерной катастрофы. Опять люди жертвовали своими жизнями и здоровьем, исправляя чужие ошибки и промахи.
Генерал Шарков:
«4 мая в два часа ночи я на служебной машине отправился в Чернобыль с опечатанным мешком секретной информации, доставленной из Москвы. В поселке Иванково меня встретил заместитель председателя КГБ УССР генерал-майор Георгий Кириллович Ковтун, руководитель временного оперативного штаба КГБ по контрразведывательному обеспечению работы правительственной комиссии. Вместе выехали в Чернобыль. Погода стояла замечательная. Быстро светало. Ранняя весна и не по сезону жаркая погода способствовали буйному расцвету природы. И на фоне этой светлой оптимистической картины брошенные жилые дома с домашней утварью, бездомные домашние животные и полное отсутствие людей. Как в фильме ужасов!
По наивности я попросил у Ковтуна разрешения съездить в Припять, чтобы посмотреть на разрушенный реактор.
– Ты в своем уме? – ответил генерал. – Хочешь сгореть там за несколько минут? Еще неизвестно, чем для нас кончится пребывание здесь. Ты вот бегаешь без счетчика, а тут сплошные пятна радиации. Позвони домой, пусть жена немедленно отправит детей из Киева куда подальше. Я тебе лично разрешаю.
Подумалось: если вопреки устному распоряжению партийного руководства, запрещавшему коммунистам вывозить детей из столицы под угрозой исключения из партии, зампред КГБ дает такие рекомендации – обстановка действительно серьезная».
«Многие киевляне, – вспоминают украинцы, – потеряли друзей в других частях страны – нас боялись приглашать в гости, с нами не хотели встречаться. Мы стали вроде как прокаженные». Сплошной поток машин с детьми шел из Киева – отдавали сыновей и дочерей всем кто соглашался принять. Только потом на заседании политбюро решили вывезти детей из Киева в санатории и базы отдыха в южных областях республики. Полмиллиона матерей с детьми эвакуировали из столицы Украины. Киев опустел.
Генерал Голушко считает несуразным упрек Щербицкому в сокрытии истинного положения на Чернобыльской АЭС, в организации первомайских празднований в Киеве под «ядерным солнцем»:
«Если бы в первые дни чернобыльской драмы Щербицкий владел объективными, научно-обоснованными сведениями об опасном для населения ядерном излучении, то не согласился бы на проведение массовой первомайской демонстрации, не сделал бы заложником любимого внука, который стоял рядом с ним и его супругой Радой Гавриловной во время демонстрации на праздничной трибуне. Соответствующие центральные службы страны (кстати, они секретили всю информацию) накануне сообщили украинским властям о нормальном радиоактивном фоне на первомайские праздники…
В первые дни сведениями о масштабах последствий аварии на ЧАЭС не владели советские ученые – атомщики, медики… Как начальник Дежурной службы КГБ СССР, куда немедленно поступала информация о происшествиях на всей территории страны, в числе первых я прочитал шифротелеграмму КГБ Украины от 26 апреля о случившемся пожаре и взрыве на Чернобыльской АЭС. Она была чисто информационной, не особо тревожной. Авария ядерного реактора на атомной станции стала восприниматься как трагедия, когда на месте взрыва оказались ведущие специалисты-атомщики из Москвы…»
В Чернобыле судьба Щербицкого пересеклась с судьбой еще одного человека, который покончит с собой из-за аварии на атомной электростанции.
Главным научным консультантом в Чернобыле был академик Валерий Алексеевич Легасов, первый заместитель директора Института атомной энергии имени И.В. Курчатова. Директором был президент Академии наук Анатолий Петрович Александров.
Валерий Легасов прилетел в Чернобыль в день аварии, 26 апреля, и провел там несколько месяцев. Как и другие атомщики, он словно пытался искупить очевидное легкомыслие, с каким в нашей стране относились к атомной энергетике.
За два года до аварии Легасов писал:
«Можно смело сказать, что ядерная энергетика наносит существенно меньший ущерб здоровью людей, чем равная по мощности энергетика на угле… Специалисты, конечно, хорошо знают, что устроить настоящий ядерный взрыв на ядерной электростанции невозможно, и только невероятное стечение обстоятельств может привести к подобию такого взрыва, не более разрушительному, чем артиллерийский снаряд».
Валерий Легасов пришел в курчатовский институт аспирантом. Путь наверх лежал через кресло секретаря парткома института. Он очень старался на этой должности, исполнял указания партийных инстанций, «воспитывал» несознательных ученых, требовал, чтобы осудили академика Леонтовича за его «неправильные» политические высказывания.
В 36 лет Легасов стал доктором химических наук и – сразу заместителем директора. Через четыре года получил Государственную премию. В 45 лет его избрали академиком. Затем дали Ленинскую премию и за год до Чернобыля сделали членом президиума Академии наук. Анатолий Александров видел его своим преемником на посту директора института, а, может быть, не только института…
Чернобыль все перечеркнул. Легасов был назначен заместителем руководителя правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Со слезами на глазах рассказывал, что увидел:
«Такая неготовность, такая безалаберность. Сорок первый год, да еще в худшем варианте. С тем же Брестом, с тем же мужеством, с теми же отчаянностями и с той же неготовностью…»
Легасов сделал что мог для ликвидации последствий аварии. Но чернобыльская катастрофа подорвала репутацию тех, кто занимался атомной энергетикой. Отношение к нему изменилось. Коллеги-академики припомнили ему излишнюю близость к власти. Он ощутил себя в вакууме в Академии наук. На одном из заседаний во время тайного голосования коллеги проголосовали против него. Это был болезненный сигнал. Как выразился один из коллег, «честолюбивая натура Валерия Алексеевича не выдержала, он был подорван морально и психически со стороны мутных кругов внутри института, которому отдал всего себя».
К тому же у него были большие неприятности с сыном Алексеем, которому грозила тюрьма. Сын не пошел по отцовским стопам. Уже после смерти отца он займется бизнесом, его объявят в розыск… У академика началась тяжелая депрессия. 27 апреля 1988 года Валерия Алексеевича Легасова нашли в собственном кабинете повесившимся. Он покончил с собой через два года после Чернобыля. Еще через два года за ним последует Щербицкий.