Встреча с врагом

Сергей Ахромеев возглавил Генеральный штаб незадолго до начала перестройки. Он и не подозревал, каким трудным окажется для него это время. Он был воспитан совсем в иных представлениях.

В 1981 году в Советском Союзе на вооружение был принят мобильный ракетный комплекс с двухступенчатой баллистической ракетой средней дальности РСД-10 «Пионер». Натовцы назвали новую ракету СС-20. Она имела разделяющиеся головные части индивидуального наведения с тремя ядерными боезарядами. Дальность полета превышала пять тысяч километров.

Установка «Пионеров» вдоль западных границ шла стремительными темпами. Американцы фиксировали, что каждую неделю появляются две новые ракеты. Всего было поставлено на вооружение 650 ракет. Появление такого количества современного ядерного оружия меняло баланс сил в Европе.

В ответ в декабре 1979 года НАТО приняло решение разместить в Западной Европе 464 новые крылатые ракеты наземного базирования «Томагавк» и заменить 108 устаревших ракет «Першинг» модернизированными ракетами «Першинг-2», которые еще только дорабатывались. Но пока ракеты не установлены, страны НАТО предложили Москве вступить в переговоры, чтобы сократить численность ядерного оружия в Европе.

Президент Рейган предложил «нулевое решение»: Советский Союз убирает свои ракеты «Пионер», Соединенные Штаты отказываются от установки «Першингов» и «Томагавков». Советские военные с негодованием отвергли это предложение. Начальник Генерального штаба Ахромеев объяснил дипломату Юлию Александровичу Квицинскому, которому поручили заняться ракетной проблемой, что количество «Пионеров» будет увеличено. Кроме того, есть план развернуть еще несколько сотен оперативно-тактических ракет меньшей дальности.

Квицинский был поражен:

– Как же так? Только что в соответствии с директивами, одобренными политбюро, я заявлял, что количество ракет не увеличится, что их число надо заморозить.

– Тогда об этом нельзя было говорить, а сейчас нужно сказать, – равнодушно ответил маршал. – Сегодня скажете «да», а завтра – «нет». Мало ли чего вы там заявляете, вы же не Брежнев.

То есть Брежнев публично говорил, что установка новых ракет заморожена, вся пропагандистская машина была приведена в действие, чтобы доказать миролюбие Советского Союза, а военные лихорадочно наращивали ядерный потенциал в Европе.

Ахромеев показал Квицинскому карту объектов НАТО в Европе, по которым должен быть нанесен ядерный удар; на ней значилось девятьсот с лишним целей. На каждую цель для верности было наведено несколько ядерных боезарядов…

В перестройку Михаил Горбачев, министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе и секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев поставили перед собой задачу покончить с холодной войной, помириться со вчерашними врагами, сократить ядерные вооружения и не тратить на армию столько денег.

Внешняя политика, которую они проводили, перевернула всю птолемееву картину мира. Если США и НАТО не собираются на нас нападать, если Запад не враг, а друг, то зачем содержать такую армию и самоедскую военную экономику? Зачем пугать людей неминуемой войной, призывать их голодать и теснее сплачиваться вокруг КПСС?

Новая внешняя политика выполняла главную задачу-обеспечить добрые отношения с теми, кто раньше считался главным врагом, и создать условия для прогресса внутри страны. Надо было вывести Советский Союз из враждебного окружения, уменьшить давление на него, дать возможность заняться внутренними делами. Но каждый шаг вперед на этом направлении делал ненужными и идеологических секретарей, и генералов, и директорский корпус Военно-промышленного комплекса. И они восстали против такой политики, стали говорить, что Горбачев и Шеварднадзе во всем уступают Западу и не думают об интересах страны.

Это не так. Напротив, они первыми задумались: что составляет наш интерес? Военных вопрос о деньгах не интересовал: будет решение политбюро, будут и деньги. Теперь стали звучать вопросы: а есть ли на это деньги? Надо ли создавать все то оружие, которое хотят иметь военные?

Военные восстали против новой внешней и оборонной политики Горбачева. Ахромеев оказался в центре этой борьбы. С одной стороны, он сам понимал, что нужно сокращать непосильные для страны военные расходы и договариваться с американцами о сокращении ядерных арсеналов. С другой, он настаивал на том, чтобы сокращения были очень умеренными. И он органически не мог принять нового взгляда на мир и на Запад в частности.

«В юности он был очень категоричным, – рассказывала его жена в газетном интервью. – Для него было только «черное-белое», и ничего кроме он не признавал».

Помощник Горбачева Анатолий Сергеевич Черняев вспоминает, как в июне 1985 года военную учебу с сотрудниками аппарата ЦК КПСС проводил Сергей Ахромеев. Маршал был огорчен тем, что не все еще делается для того, чтобы превратить страну в военный лагерь. Вот его идеал для страны…

Уже в горбачевские времена Ахромеев показывал Юлию Квицинскому карту европейского театра военных действий. Огорченно заметил, что сокращение ракет среднего радиуса приведет к тому, что на каждую цель не хватит боезарядов – а нужно бы иметь возможность в Европе взорвать над каждой целью два ядерных заряда. Он словно не понимал, что это уже будет не уничтожение, а самоуничтожение.

Вместе с тем Ахромеев видел, что нельзя бессмысленно растрачивать ресурсы страны. Он считал ошибкой участие в военном конфликте в Анголе и в войне между Сомали и Эфиопией. Советский Союз поставлял туда оружие, оказывал африканцам помощь, вырывая из бюджета огромные деньги. Анатолий Черняев вспоминает, что в начале 1988 года на заседании политбюро Ахромеева спросили о ситуации в Эфиопии, которую снабжали оружием, чтобы она воевала с Сомали за провинцию Эритрея. Ахромеев честно сказал, что эфиопский лидер Менгисту четырнадцать лет воюет за Эритрею, но дела его идут все хуже.

– А мы, – сказал маршал, – проводим в Эфиопии его политику, вместо того чтобы проводить свою.

В роли начальника Генерального штаба Ахромеев в 1987–1988 годах руководил изменением военной доктрины, приданием ей последовательно оборонительного характера. Началось обучение высшего состава вооруженных сил ведению оборонительных операций. Министра обороны США, приехавшего в Москву, в Академии Генерального штаба ознакомили с системой подготовки нашего высшего командного состава.

Самого Ахромеева с уважением принимали в Соединенных Штатах, когда он приезжал на переговоры. Появился исторический шанс покончить с враждой и установить с Соединенными Штатами партнерские отношения. А Сергей Федорович продолжал искренне верить, что американцы все-таки могут в какой-то момент совершить нападение на Советский Союз.

Маршал Ахромеев был против перехода к профессиональной (он говорил «наемной») армии. Возражал против попытки восстановить реальную историю страны, сказать правду о преступлениях Сталина. Несмотря на судьбу отца, маршал продолжал считать, что коллективизация и раскулачивание были исторически оправданными.

Говорил в газетном интервью:

– Поверьте, я неисправимейший оптимист, а оптимизм – это знаете что? Это когда глядят вперед, а не упиваются тягостным прошлым до самозабвения.

Даже в перестроечные времена Министерство обороны не хотело заниматься судьбой бывших советских военнопленных, которых фактически приравняли к тем, кто служил немцам. Солдат и офицеров, попавших в плен, продолжали считать предателями, не хотели давать им льготы, положенные участникам войны. В анкетах все еще значился зловещий вопрос: были ли в плену? Комиссия политбюро по реабилитации жертв политических репрессий во главе с Александром Николаевичем Яковлевым не могла преодолеть сопротивление министерства.

Резко возражал начальник Генерального штаба маршал Ахромеев. Он говорил, что, если простить бывших военнопленных, это снизит боевой дух армии, отрицательно скажется на состоянии воинской дисциплины и нанесет ущерб обороноспособности страны. Ахромеев свято верил в сталинскую идею насчет того, что солдат не сдается в плен. Он должен сражаться до последнего, в крайнем случае застрелиться.

В 1988 году Ахромеев подал рапорт с просьбой освободить его от обязанностей начальника Генерального штаба. Ему исполнилось шестьдесят пять лет. В декабре он покинул Генштаб и был назначен генеральным инспектором группы генеральных инспекторов Министерства обороны.

В газетном интервью Ахромеев объяснял свой уход:

– Исполнение обязанностей начальника генерального штаба требует 14-15-часовой работы и большого напряжения. Ежедневно. Силы мои, как и любого человека, не беспредельны. Подошло время, когда я почувствовал: такие нагрузки скоро будут для меня слишком велики. Дело не только в возрасте. Я прошел войну, несколько раз был ранен, контужен.

Его сменил генерал-полковник Михаил Алексеевич Моисеев, который до этого командовал войсками Дальневосточного военного округа, человек, близкий к новому министру обороны Дмитрию Тимофеевичу Язову.

Горбачев не захотел отпускать Ахромеева на пенсию. С середины декабря 1988 года Ахромеев стал советником председателя Верховного Совета СССР Михаила Сергеевича Горбачева. Горбачев взял его к себе в советники, чтобы легче было решать разоруженческие вопросы. Ахромеев должен был договариваться с советскими генералами и одновременно производить впечатление на американцев, которые с почтением относились к маршалу, бывшему начальнику Генерального штаба.

Работал Ахромеев по-прежнему по двенадцать часов в сутки – с восьми утра до восьми вечера. Корреспондент «Красной звезды», который брал у него интервью, изумился:

– Сергей Федорович, но это же работа на износ!

– Я слишком ценю свою жизнь, чтобы без пользы транжирить время. А так хочется еще много сделать.

Ахромеев защищал объявленное Горбачевым сокращение вооруженных сил на полмиллиона человек. Признавал, что благодаря политике Горбачева снизилась военная напряженность в мире. В интервью «Красной звезде» говорил: «Михаил Сергеевич всегда четко ставит задачи, проявляет наряду с высокой требовательностью внимание и терпение».

Но чем дальше, тем меньше ему нравилось происходящее в стране.

Хорошо помню, как маршал Ахромеев в 1991 году появился в редакции журнала «Новое время», где я тогда работал. В те времена кремлевские «доброжелатели» следили за тем, чтобы расчерканные красным карандашом номера «Нового времени» ложились на стол президента Горбачева: вот, дескать, каковы ваши либеральные помощники и ваша либеральная пресса… Таким образом рассчитывали натравить Горбачева на неугодного номенклатурным читателям журнала помощника президента по прессе – Виталия Игнатенко, бывшего главного редактора «Нового времени». Уйдя к Горбачеву, он остался членом редколлегии.

Однажды советник президента Сергей Ахромеев ворвался в кабинет Горбачева, потрясая очередным номером журнала, в котором была опубликована статья о необходимости военной реформы, и потребовал призвать «Новое время» к ответу за подрыв обороноспособности Советской армии. Вызванный в кабинет Горбачева Игнатенко резонно предложил:

– Сергей Федорович, а вы скажите о ваших замечаниях не президенту, а самим журналистам.

И Ахромеев пришел к нам в журнал. Это был выходной день. Мы все расположились в кабинете нашего нового главного редактора Александра Борисовича Пумпянского. Оппонировал маршалу известный ученый Сергей Михайлович Рогов, ныне член-корреспондент Академии наук, директор Института США и Канады.

Ахромеев пришел с помощником, принес карту, на которой карандашом были нанесены (по-моему, его собственной рукой) американские базы по всему миру. Маршал как хороший генштабист вообще любил карты. Другую ахромеевскую карту, на которой Советский Союз находился не только в кольце американских баз, но и авианосцев и подводных лодок, Горбачев неожиданно развернул перед американским президентом Джорджем Бушем-старшим, когда они встречались в 1989 году на Мальте.

Увидев карту, Буш растерялся.

– Я вижу, вам нечего сказать, – язвительно заметил довольный произведенным впечатлением Горбачев.

Присмотревшись, Буш сказал, что советская территория почему-то изображена на карте в виде гигантского белого пятна без намека на огромные вооруженные силы, которым-то и противостоит американская армия.

– Может быть, мне стоит заполнить эти белые пятна? – быстро нашелся Буш. – Я поручу ЦРУ составить новую карту с учетом нашего видения ситуации, а потом сравним, кто из нас более точен…

На беседу в «Новое время» Ахромеев захватил толстую тетрадь с записями. Отвечая на тот или иной вопрос, он отыскивал нужную страницу в своей тетради и зачитывал нам. Говорил он довольно тривиально – о военной угрозе, которая, несмотря ни на что, исходит от зловредного американского империализма.

Но когда в дискуссии возник перерыв и редакционная стенографистка на минуту вышла из комнаты, Сергей Федорович оторвался от своей тетради, поднял голову и буквально на глазах изменился. Его лицо утратило привычную суровость. Он стал говорить очень разумно и спокойно, фактически соглашаясь со своим ученым оппонентом. И уж во всяком случае его слова совсем не походили на то, что он зачитывал из своей универсальной тетради.

Помню, что именно тогда я задумался над тем, что маршал страдает некоей раздвоенностью. Человек умный и весьма образованный в военном деле, он, конечно, не мог отрицать очевидные вещи. Но и не в состоянии был перечеркнуть все, с чем и ради чего он прожил всю жизнь. На него давили и настроения офицерского корпуса; в армии не принимали сокращений вооруженных сил и вооружений и продолжали считать Соединенные Штаты и НАТО врагами. Не понимали, как можно допустить роспуск Варшавского договора и вывод советских войск из Восточной Европы?

Офицеры, особенно старшие, возмущались политикой Горбачева и недоуменно смотрели на Ахромеева: почему он так плохо советует президенту? А он разрывался между привычкой подчиняться старшему начальнику, в данном случае – Горбачеву, и неприятием его политики.

Сергей Федорович не подозревал, что некоторые американские военные тоже постоянно возмущались действиями своих дипломатов на переговорах с русскими, считая, что те предают интересы Родины ради добрых отношений с Москвой. Таких американских военных в Советском Союзе называли «ястребами» и «поджигателями войны». Они уходили в отставку и нещадно разносили собственное правительство, но в военных мятежах все-таки не участвовали…

Министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе считал, что если подписал договор – нужно выполнять, если обманул – надо признаться, если что-то сделал неправильно – надо извиниться. В политике главное – интересы, но мораль и нравственность тоже многое значат. Военные смотрели на этот вопрос по-иному: если можно обмануть потенциального противника, то как же упустить такую возможность?

Министерство обороны в нарушение договоренностей о сокращении обычных вооружений перебросило за Урал несколько тысяч танков и попыталось их там укрыть. Американцы обнаружили уловку. Тогда советские военные заявили, что танки принадлежат морской пехоте, чье вооружение не подпадает под сокращение. Западные военные законно решили, что над ними просто издеваются – за Уралом спрятали несколько тысяч танков, у морской пехоты такого количества тяжелого вооружения отродясь не бывало.

Шеварднадзе пожаловался Горбачеву. Тот поручил Ахромееву разобраться. Маршал написал, что Министерство обороны действует правильно. Но тем временем уже возник международный скандал. От танков все равно пришлось отказаться, но вдоволь нахлебавшись обвинений в попытке обмануть партнера.

По словам Юлия Квицинского (его назначили заместителем министра иностранных дел СССР), Ахромеев «как-то замкнулся, изолировался от своих коллег, стал раздражителен и ясно давал понять, что большая часть поручений не согласуется с его представлениями. Но есть воинский долг и обязанность выполнять указания высшего руководства».

Отношение Ахромеева к демократическим переменам дополнительно ухудшилось, когда его атаковала пресса. Критиковали его не только за взгляды. Он стал одной из жертв борьбы против привилегий. 17 августа 1990 года из Москвы вылетел самолет Ту-134. На борту не было пассажиров. Самолет сел в городе Николаеве, взял на борт маршала Ахромеева, доставил его в Сочи и вернулся в Москву. История получила огласку. Депутаты подсчитывали, сколько стоит такой рейс, и укоряли Ахромеева за использование служебного положения в личных целях.

3 апреля 1991 года министр обороны Дмитрий Язов подписал приказ, основанный на результатах ревизии дачного фонда Министерства обороны. Приказ попал в руки журналистов. А в нем говорилось, что дачи руководящего состава Министерства обороны содержались «за счет средств по смете Министерства обороны СССР, а не за счет личных средств арендаторов», как это должно быть. На одной из этих двухэтажных министерских дач в Баковке жил и Ахромеев. Об этом писали в газетах. Ахромеев к такой публичности не привык, чувствовал себя оскорбленным и обиженным, считал, что в его лице обижают все вооруженные силы.

Ахромеев вел дневник (отрывки потом печатались в «Советской России»):

«По отношению ко мне, например, органы печати, начиная с газеты «Известия» до «Литературной газеты», развернули настоящее преследование, изо дня в день пишется заведомая неправда. Совершенно бесполезно говорить о какой-то справедливости. Шабаш преследования можно сравнить с кампаниями, которые были организованы против Лигачева Е.К. Цель одна – заставить меня замолчать. Не удастся – скомпрометировать…

Мне понятно, что соответствующая пресса свое дело будет делать и дальше. Всегда найдутся бойкие перья, которые за хорошие деньги напишут любую гнусность, тем более, что отвечать за это никто не будет. И есть политические силы, которые им эту гнусность закажут…»

17 июня 1991 года Ахромеев выступал на печально знаменитом закрытом заседании Верховного Совета СССР. Тогда премьер-министр Валентин Сергеевич Павлов попросил наделить его чрезвычайными полномочиями. Обсуждение ситуации в стране превратилось в атаку на перестройку и лично на Горбачева. Именно на этом заседании председатель КГБ Владимир Александрович Крючков рассказывал о том, что социализм в Советском Союзе разрушают агенты влияния, завербованные американским ЦРУ.

Выступил и Ахромеев:

– Наша страна насильственно, вопреки воле народов, выраженной на референдуме 17 марта сего года, расчленяется… Некоторые руководители республик, и в первую очередь Ельцин Борис Николаевич, на словах выступают за Союз, а на деле разрывают его на части… В такой опасной обстановке наша страна находилась только в 1941–1945 годах. Но тогда Сталин сказал народу правду о нависшей смертельной опасности, и общими усилиями народа под руководством КПСС угроза гибели Отечества была преодолена… Президент СССР в настоящей обстановке бездействует, а Верховный Совет позволяет ему бездействовать, не желая замечать всего, что происходит вокруг…

Маршал Ахромеев полностью поддержал будущих участников ГКЧП, не подозревая о том, какие планы они строят.

22 июня 1991 года отмечалось пятидесятилетие начала Великой Отечественной войны. По этому случаю Ахромеев провел свою последнюю пресс-конференцию в пресс-центре ЦК КПСС в гостинице «Октябрьская» (теперь это «Президент-отель»).

Его спрашивали о Сталине. Он отвечал:

– Никто сейчас не отрицает, и я в этом глубоко убежден, что Сталин принес огромные бедствия советскому народу, что он диктатор, что многие его действия можно квалифицировать как преступление. Но наряду с этим разве можно отрицать, что Сталин достиг крупных военно-дипломатических успехов?

Ахромеев назвал Сталина «талантливым политиком». Это многих смутило. Ахромеев одобрительно вспоминал, что члены политбюро Хрущев, Жданов, Булганин были членами военных советов на очень важных фронтах:

– Я считаю, что эти люди вели себя мужественно, смело, и все, что они могли делать как члены военных советов, они делали. Держались они достойно. На Ленинградском фронте лично видел в окопах Жданова. Правда, за всю войну это был единственный случай.

Эти слова тоже смутили историков. Известно, что член политбюро и первый секретарь Ленинградского обкома Андрей Александрович Жданов, питавший пристрастие к горячительным напиткам, в решающие дни обороны Ленинграда вовсе вышел из строя. У него было то, что врачи дипломатично именуют нервным срывом. Его попросту изолировали в резиденции. Руководство осажденным городом взял на себя деятельный секретарь горкома Алексей Александрович Кузнецов, впоследствии расстрелянный. Что касается члена политбюро Николая Александровича Булганина, то о его пребывании на фронте у свидетелей тоже остались не лучшие воспоминания – он не забывал об удовольствиях и потому не очень был занят делом…

Ахромеева спрашивали и о Горбачеве.

– Не считаете ли вы, что нынешняя ситуация сходна с той, которая была накануне войны? И сейчас мы остались без союзников. Сталин не обладал военным образованием, да и нынешний Верховный главнокомандующий – тоже.

Маршал отвечал очень лояльно:

– Главы современных государств редко имеют основательное военное образование. Но в этом и нет особой необходимости. Их задача и ответственность несколько другие – военно-политическая стратегия. В этом отношении Михаил Сергеевич Горбачев вполне компетентен. Опыт президента в руководстве страной и Вооруженными силами постоянно растет, обогащается. Случается и спорить с президентом, и настаивать на своем, и конфликтовать. Михаил Сергеевич способен понимать других и корректировать свои взгляды…

– Есть ли у вас расхождения с президентом по военным вопросам, и если есть, то в чем их суть?

– Я таких двух человек не знаю, у которых не было бы расхождений. Но только у нас разное положение. Я советник, а он – президент. Я могу советовать, могу его убеждать, а он должен принимать решения. И, кстати, нести ответственность тоже должен он.

В реальности отношения президента со своим советником по военным делам разладились. Валерий Иванович Болдин, тогдашний руководитель президентского аппарата, вспоминает, что Ахромеев подал заявление об уходе и сказал, что в сложившихся условиях шельмования военных и поспешного, непродуманного, а главное одностороннего разоружения не имеет права занимать пост рядом с президентом и не будет участвовать в разрушении армии и государства.

Горбачев был озадачен таким поворотом дел и просил Сергея Федоровича повременить. Договорились, что вернутся к этому вопросу после того, как оба побывают в отпуске. После отпуска они уже не встретятся…

На той, последней в его жизни, пресс-конференции Ахромеева попросили охарактеризовать политическую ситуацию.

– Я убежден – в стране идет борьба политических сил за власть, – отвечал он. – И если бы она шла конституционными методами, то никаких проблем бы не было. Но когда заявляют с трибуны – президента страны долой, а власть передать Совету Федерации, то это самый настоящий государственный переворот. Вооруженные силы против такого решения вопросов. Они говорят: нет, мы по долгу своих обязанностей являемся защитниками конституционного строя и защитниками Конституции…

Ахромеев имел в виду российского президента Бориса Ельцина, который призвал отправить Горбачева в отставку и передать власть Совету Федерации. В одной из статей Ахромеев писал: «Теперь стало понятно, почему Б.Н. Ельцин и его команда так настойчиво выступают вот уже в течение трех лет против генералов и адмиралов». Цель-опорочить армию и «путем массовых демонстраций, бойкотов и забастовок свалить верховные органы власти нашей страны».

Через несколько месяцев маршал, поспешно забыв о своих словах, охотно примет участие в антиконституционной попытке переворота и не возразит против отстранения от власти своего президента.