§2. Внушение вины и требование благодарности
Александр Ваксер разыскал в архиве потрясающее свидетельство: протокол заседания парткома приборостроительного объединения «Светлана». В протоколе с полной откровенностью сказано: «Рабочие кадры – это как раз та червоточина, которая мешает нормальной работе каждого завода, любого цеха нашего объединения. Уходят тысячи, которые не дорожат честью нашего объединения, это летуны природные, рвачи отменные, и после их ухода образуется дыра» (Ленинград послевоенный: 1946 – 1982. с. 404—405).
Червоточина завода – рабочие. Червоточина страны – население. Строй, власть, режим, партия, государство, правительство – они правы всегда. Беда в том, что им достались плохие люди.
Даже если государственные структуры откровенно не исполняют свои обязанности, все равно виноваты жители. Райисполком не организовал уборку льда и снега, но образцовая статья обвиняет «хлопчиков»: пусть бы взяли лопаты и убрали сами.
Это убеждение благополучно сохраняется у властей и сегодня: «Вице-губернатор Петербурга Игорь Албин предложил петербуржцам вооружиться лопатами и самим очистить свои дворы от снега. „Пригласить друзей, взять лопаты и навести порядок хотя бы в своем дворе. Это и для здоровья полезно, и мысли в порядок приводит. Труд облагораживает человека. Равнодушие и иждивенчество убивают и отдельную личность и целые государства“, – напомнил Албин» (https://goo.gl/o8mQRD).
Сохраняется и убеждение, что девушкам нельзя ходить в кафе. Доказательство мы получили зловещее: женщинам «Луганской народной республики» запрещено посещать рестораны и клубы. Так приказал командир бригады сепаратистов Алексей Мозговой: «Патрулю будет дан особый приказ – всех девушек арестовывать, которые будут находиться в кабаках. Всех, я сказал. Пора вспомнить, что вы русские. Пора вспомнить о своей духовности, – заявил Мозговой. Его решение было принято аплодисментами и одобрительными выкриками, впрочем, позже Мозговой уточнил, что пока никто местных женщин преследовать не будет, это было лишь предупреждение» (https://goo.gl/mtzMmx).
Советский режим вменял людям в вину то, что они иждивенцы, которых Родина (=государство = советская власть) поит и кормит. Чувство вины внушали детям упорно и неотступно. А ведь они действительно находятся на иждивении, поэтому вставал вопрос – у кого? Естественный ответ «у мамы с папой» не вызывает у ребенка тягостных чувств вины и страха. Но пропаганда настаивала, что дети находятся на иждивении государства, а их родители… тоже.
Тот самый Михаил Студеникин в книге о коммунистическом воспитании давал методические рекомендации: «Учитель подводит учащихся к выводу: услуги социально-культурного характера бесплатны для каждого из нас, но дорого обходятся государству. На обучение школьника в общеобразовательных школах государство затрачивает около 180 рублей…» («Коммунистическое воспитание учащихся на уроках истории, обществоведения и основ советского государства и права». М.: 204). Каждый ребенок должен был усвоить: ты, иждивенец, дорого обходишься государству. В книжках, заметим, цифры были разные. У Студеникина 180, а в учебнике «Обществоведения» – 260.
Отученные задавать вопросы, дети не спрашивали, но могли подумать: «А у государства-то деньги откуда? Разве не мама с папой своим трудом его содержат?». Тут у Студеникина маленькая недоработка. Учебник «Обществоведение» предусматривает такое сомнение и объясняет черным по белому: нет, государство все дает не только тебе, но и твоим родителям. «По поручению и от имени народа государство пользуется всеми правами собственника. Непосредственно пользуются государственным достоянием все советские люди: рабочие в процессе труда используют машины и станки, учащимся предоставляются в пользование школьные здания, инструменты в мастерских и приборы в кабинетах» (Обществоведение. – М.: 1983. с. 140). Цитировать можно по любому изданию. Эта мысль прошла через все. Твой папа шофер? Твоя мама станочница? Они пользуются государственным достоянием.
В учебник не попала, но в пропаганде была уточняющая идея: государство рабочим все дает, а они виноваты в том, что не оправдывают, не отрабатывают дарованного.
В романе Бориса Горбатова «Донбасс» эта идея проведена прямо. По антирабочей откровенности текст поразительный. Тем более что сталинский лауреат взялся победить роман «Жерминаль» Эмиля Золя. Сравнения возникают постоянно, и они чудовищны. В противовес персонажу «Жерминаля» деду Бессмертному Горбатов сочиняет своего старика-шахтера и поручает ему высказать на собрании антирабочую декларацию. «Для нас, шахтеров, ничего не жалеет правительство! Килограмм хлеба получаем мы в такое трудное время. А как мы оправдываем этот дорогой килограмм? А? Так и товарищу Сталину передайте, Лазарь Моисеевич, мол, горняки сами понимают: стыдно!» (Борис Горбатов. Донбасс. – М.: Молодая гвардия, 1951. с. 219). Такое и вообразить невозможно, однако написано – читайте: рабочие благодарят эксплуататоров за пайку и каются, что плохо ее отработали. Речь идет о мирном времени, но у нас всякое время труднейшее и сложнейшее.
Дед Бессмертный тоже выступал на собрании – залез на пень и высказался: «Все его слова сводились к одному: всегда было плохо и лучше никогда не будет. Однажды их собралось в лесу человек пятьсот, потому что король не желал сократить часы работы; но об этом старик не стал распространяться, а заговорил о другой стачке; сколько он их перевидал! Являлись королевские солдаты, и дело кончалось стрельбой» (Эмиль Золя. Собрание сочинений в 18 томах. т. 10. – М.: Правда, 1957. с. 222). Далеко смотрел дед Бессмертный, но не мог догадаться, что рабочим будет запрещено думать и говорить, как им плохо. Приказано будет думать и говорить: советская власть ничего для нас не жалеет, а мы не оправдываем ее заботу.
В романе Горбатова несознательный бригадир забеспокоился: повышение норм выработки слишком тяжело для шахтеров. Его тут же осадили: хочешь урвать для своих рабочих с государства, как раньше с хозяина? – рвачество не пройдет: «Это хвостизм!» (с. 261). Бригадир устыдился: о самом главном – о государстве – он, хвостист, не подумал, «погруженный в мелочные заботы о своей шахте, о своих шахтерах» (с. 263).
А почему самое главное – это государство? Конечно, такого вопроса школьники задать вслух не могли, однако на незаданный вопрос существовали два ответа. Один четкий и повторяемый без конца: потому что государство строит коммунизм. Второй неявный, суггестивный, сакральный: государство и мать-родина, государство и отец-отечество – это одно и то же.
Ирина Сандомирская высказывает убедительную гипотезу, что по сути эти два ответа объединялись: та Родина, которая всегда пишется с большой буквы, – «это прежде всего государство с определенным общественным строем, с определенной государственной идеологией. <…> Родина дает человеку всё… Всё – это гарантированное политическим режимом место в будущем – в грядущем царстве коммунизма. <…> За это счастье Родина взимает с человека (неоплатный) долг. Будучи неоплатным, он оказывается обязанностью без прав…» (Ирина Сандомирская. Книга о Родине. Опыт анализа дискурсивных практик. – Wien: Wiener Slawistischer Almanach, 2001. c. 80, 81).
Сегодня мы тоже слышим утверждения, в сорокалетней давности оборотах слов и мысли, будто коммунистическое государство и мать-родина – одно и то же. Откроем, например, газету для учителей «Словесник» – приложение к «Литературной газете»: «Произведения, порочащие наше прошлое, „Архипелаг ГУЛАГ“ и „Один день Ивана Денисовича“, нужно вообще изъять из школьной программы. <…> Мрачный образ Советского государства, нарисованный Солженицыным в „Архипелаге ГУЛАГ“ и других произведениях, не чем (sic!) иным, как ненавистью к своей стране объяснить нельзя. Возражения в том духе, что это ненависть вовсе не к родине, а к режиму, тут неуместны! Можно либо любить свою мать, либо ненавидеть. Нельзя любить и ненавидеть одновременно <…> Поэтому художественные произведения, порочащие наше прошлое, в первую очередь те, что включены в школьную программу, должны быть утилизованы, как старые ядохимикаты!» (ЛГ-Словесник. 27 мая – 5 июня 2015, №21. с. 2). Итак, Иван Денисович – это яд, а тоталитарный режим – это ваша мать. Что ж, слышали много раз, еще в школьные годы.
Петр Вайль и Александр Генис отмечают: «Так школа закладывает фундамент мироощущения, которое навсегда оставляет в человеке стыд перед любым актом протеста. Ему – всё, а он… Это как кусать руку, которая кормит» (60-е. Мир советского человека. – М.: АСТ, 2013. с. 138).
Родители должны были возражать против этого внушения, чтобы дети его не усваивали. Мои собеседники свидетельствуют, что такие практики существовали. Варианты противодействия были разные: частичное несогласие, полное отвержение, замалчивание, презрительное игнорирование.
«Я знал, что власть нам все дала, но благодарности не испытывал: на то она и советская, чтобы всем все давать» (А. М. Интервью 1. Личный архив автора).
«Я никогда этого не принимал, и в семье это не признавалось. Все, что мы имели, было заработано и куплено нами, своим трудом и знаниями. Долг перед семьей (в широком смысле – народом) был основным. Я, например, чувствовал вину перед своими родичами в селе, которые жили намного хуже нас, хотя и работали очень тяжело, но никак не перед каким-то „государством“» (П. Г. Интервью 2. Личный архив автора).
«Не чувствовала ни страха, ни благодарности, к любой пропаганде была не восприимчива. Фразу „советская власть мне все дала“ услышала в этом году от соседки по номеру в санатории. Очень удивилась и даже поспорила. Соседку не переубедила. Она была женщина неглупая и куда более подготовленная к политическим спорам» (А. Б. Интервью 4. Личный архив автора).
«Мне отец говорил, что человек должен работать не только для себя, должен приносить пользу государству, городу, кафедре, окружающим. Говорил, что не так важно, где и кем работаешь, везде можно работать достойно. Говорил, что семье надо создать достаток. Они с мамой спорили, она-то говорила, что ей ничего не надо, а он говорил, что надо, что семья должна жить в достойных условиях» (Л. И. Интервью 7. Личный архив автора).
«Вот этой формулы совсем не помню, в мое время и в моем месте (город Новороссийск) она была уже как-то не в ходу. Наоборот, люди были смутно недовольны жизнью: дефицит был сплошной, чтобы одеть и накормить семью, приходилось не столько деньги зарабатывать, сколько разыскивать продукты и вещи. То есть, может, и дала, но недодала – вслух не говорили, но в воздухе это висело» (А. К. Интервью 11. Личный архив автора).
Если родители не возражали против утверждения «советская власть нам все дала», то морально обезоруженный ребенок встречался с ним один на один – и последствия бывали тяжкими. Почему старшие не возражали – особый вопрос. Во-первых и в-главных, родители наложили печать на уста и не вмешивались в государственное, коммунистическое воспитание детей. Во-вторых, некоторые родители соглашались с этой идеей, хотя истолковывали ее по-разному.
Политолог Илья Земцов высказывает мысль, что в советской пропаганде был специальный обертон – «внушить советским людям, что, как ни трудна жизнь в их собственной стране, там, за кордоном, она еще хуже» (Илья Земцов. Советский язык – энциклопедия жизни. – М.: Вече, 2009. с. 99). Свидетельства моих собеседников и мои детские воспоминания подтверждают эту идею. Здесь мы хоть и трудно, хоть и скудно, но выживаем, справляемся, а там мы бы не выжили, не справились, под забором подохли – такое настроение существовало. Иногда наивное: здесь государство хоть что-то людям дает, а там только отнимает. Иногда циничное: там надохорошо работать, «вкалывать», чтоб хорошо жить, а здесь мы разучились. Иногда эти несовместимые утверждения совмещались.
Но существовала и дожила до наших дней вера в то, что советская власть и впрямь все нам дала. В новейшей книге «СССР: Жизнь после смерти» (М.: Издательство Высшей школы экономики, 2012) социолог Анна Очкина, профессор Пермского университета, утверждает, что все мы выжили в постсоветской реальности только благодаря «дарам» советской власти: «Стало понятно, что СССР незримо присутствовал почти в каждом благосостоянии, в каждой семейной экономике в виде чего-то, полученного от советского социального государства, будь то квартира, земельный участок или высшее образование» (с. 289). То есть не мама с папой, не бабушки с дедушками, не мы сами заработали то, что имеем, а государство облагодетельствовало – дало.
Историк Александр Пыжиков полагает, что идея «государства-благодетеля» в своем законченном виде сложилась к началу 60-х годов: «Н. С. Хрущев и его окружение исходили из того, что, во-первых, население страны должно быть сыто, одето, проживать в достойных условиях, а во-вторых, все это человек должен получать из рук государства. Помещенная в сеть идеологических координат социальная политика лишалась своих экономических корней. Она превращалась в особый род государственной благотворительности, снисходящей сверху на все население или на какую-то его часть, молодежь, например. Средства массовой информации делали акценты на заботе власти о людях, за что требовалось благодарить правительство в самых разных формах…» (Александр Пыжиков. Хрущевская «оттепель». – М.: ОЛМА-Пресс, 2002. с. 267).
И многие благодарили. Кто-то ритуально, а кто-то искренне. Борис Грушин, организатор первых в Советском Союзе опросов общественного мнения, анализировал благодарности, полученные в ходе опроса: «Какие поразительные обороты мысли! Труженики мордовского колхоза стали лучше жить не потому, что стали эффективнее работать, а «благодаря заботе партии», молодая женщина окончила институт, но связывает это не со своими личными намерениями, а с“мудрым руководством КПСС и правительства». Это значит, что люди не осознают себя в качестве сколько-нибудь активных, самостоятельных субъектов социального действия, производящих свою собственную жизнь и держащих свою судьбу в собственных руках. Совсем наоборот: они – всего лишь бессильные существа, чье счастье полностью зависит от кого-то другого, «наверху», что-то вроде детей, чьи родители в любую минуту могут либо наказать, либо осчастливить их» (Борис Грушин. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. В 4-х книгах. Жизнь 1-я. Эпоха Хрущева. – М.: Прогресс-Традиция, 2001. с. 156).
Профессор Очкина не напомнила, а пропаганда постоянно напоминала про «неоплатный долг»: советская власть все дает и ничего не жалеет, но за это каждый у нее в долгу по гроб жизни. Даже песня была, старшее поколение помнит: «И где бы ни жил я, и что бы ни делал, пред Родиной вечно в долгу». Слова Марка Лисянского.
«Засыпая, я был счастлив, что родился в Советской стране, а не где-нибудь в Америке, а то сейчас бы под забором валялся. Наша страна права всегда. Все плохое в нашей жизни – от нехороших людей. Точка. Я бесплатно учился в спортивной школе, где меня обеспечивали всем, дневали и ночевали со мной, бесплатно занимался в киностудии, каждое лето родители возили меня к бабушке в деревню через полстраны, бесплатно поступил в институт, то есть был типичным благополучным советским ребенком, и мне, конечно, говорили (в школе – не дома), что долги родине (партию и власть упоминали редко и в основном наша директриса) надо отдавать. Я в общем-то был не против и даже за. Было не то что чувство вины, а желание отличиться, сделать что-нибудь значительное для страны. В армию пошел с охотой, а там увидел, всей шкурой прочувствовал, как советский народ уничтожал друг друга. Это были последние годы СССР – на них и пришелся конец моего счастливого детства. Но поскольку после армии люди прежнего поколения начали массово ругаться, тосковать по советской власти, которая мне все дала, и даже сваливать на меня (17-летнего при Горбачеве) вину за развал страны – я окрысился, написал кучу статей о том, что не успел родиться, а уже всем задолжал – но это была запоздалая реакция» (А. Г. Интервью 3. Личный архив автора).
«Я прекрасно знал, что такое „капитализм в Америке“, где полисмены бьют резиновыми дубинками маленьких негритят на улице Уолл-Стрит, что президент Трумэн – поджигатель войны и негодяй, что в Америке царит эксплуатация человека человеком, иногда я – ночью – просыпался в слезах от чувства счастья, что живу в СССР. Помню, с каким смехом я читал книгу Джеймса Гринвуда „Маленький оборвыш“. Надо же! – у нас танки, самолеты, поезда, электричество, а там еще ездят на телегах! В 9 лет я не понимал, что книга Гринвуда повествует о жизни англичан в 19 веке. Думал по глупости, что это сейчас у них такая тьма и отсталость. Правда, когда книгу прочел, задумался, что-то в голове не складывалось, тогда я заглянул в послесловие и понял, что это было сто лет назад и все же… чувство превосходства над телегами англичан и газовыми фонарями на улицах Лондона доставили мне минуты счастья: мы живем лучше! СССР светоч мира!» (А. К. Интервью 6. Личный архив автора).
«Советская власть мне все дала – воспринимала прямо. Страха не чувствовала никогда. Вину чувствовала всегда только за то, что мало стараюсь во всем» (О. К. Интервью 8. Личный архив автора).
В моем личном случае внушение агитпропа было поддержано семьей, и у меня, десятилетней, появились весьма болезненные чувства пополам с неприятными мыслями о нашем государстве. Ситуация развивалась точно так же, как в рассказе «Арбузный переулок». На каникулах меня отправили в лагерь, а я взвыла в письме: заберите меня отсюда, здесь плохо! Подробно описала, что именно плохо, и ждала, что заберут. Но пришел суровый и короткий выговор от бабушки Маруси. Меньше странички: компендиум идей пропаганды.
В наше сложнейшее время под нацеленными на наши города американскими атомными бомбами советское государство ничего для тебя не жалеет и дает тебе летний отдых. Государство заботится о тебе, поит и кормит, а ведь миллионы детей умирают с голоду и только мечтать могут о том, что тебе досталось даром. Ты неблагодарная белоручка, ты заелась и потеряла совесть. Обдумай свое поведение. Мама и папа очень серьезно с тобой поговорят. Всё!
Воспроизвожу, как запомнилось, а запомнилось крепко. Думаю, что бабушкино письмо было рассчитано на перлюстрацию, потому что мой вопль «заберите!» был «клеветой на материальные условия жизни в Советском Союзе» и указывал на мещанские настроения в семье. Бабушка, родная дочь раскулаченного и расстрелянного отца, о советской власти знала и понимала все.
Физические и моральные условия в рядовом пионерлагере старшему поколению известны: тюрьма-light. Мечтать о них мог только умирающий с голоду, больше никто. Палаты на двадцать человек. Ни на минуту не остаешься один. Всегда настороже в ожидании окрика и унижения. Казенные трусы и майки меняют раз в неделю. В деревянный нужник водят строем. Ночью у двери ставят ведро. По утрам воспитатель проверяет, как застелены койки. Если ему не понравится, он перевернет матрас: воспитание аккуратности (и покорности). Политическое воспитание тоже в полной силе: пионерские сборы, политинформации, беседы.
В настоящей тюрьме хуже. Перетерпеть можно. Только не называйте это летним отдыхом. Называйте упражнением в претерпевании неприятностей.
Сборники инструктивных материалов и методические пособия предлагали для воспитательной работы в пионерском лагере большой выбор тематики с разработками. Вот, например: «„Ленин всегда с тобой“, „Ленин вечно живой“. В условиях пионерского лагеря значительное место занимает чтение произведений о Ленине, просмотр художественных и документальных фильмов о жизни и деятельности Ленина» (Воспитательная работа в пионерском лагере. В помощь вожатому и воспитателю. – Ростов-на-Дону: Ростовское книжное Издательство, 1964. с. 32). Или еще: «Беседы „Ленин и дети“, „Ленин – лучший друг детворы“ всегда находят горячий отклик в детских сердцах. В заключение сбора все поют песню „Верны мы ленинским заветам“» (Воспитание школьников в пионерском лагере. – Минск: Народная Асвета, 1974. с. 43, 44). Или еще: серия бесед и сборов для пропаганды материалов ХХIV съезда – «Завтрашний день нашей Родины», «Мы к коммунизму на пути» (Там же, с. 52). И наконец – запредельное безумие: «Жизнь и труд, мечту и счастье – все нам партия дала» (Там же, с. 52).
О чем думали и на что рассчитывали методисты-пропагандисты, предлагая детям идею, что партия дала им жизнь? Кто меня на свет родил – мама или партия?