Объемная картина изменений на возрастной шкале

На графиках зафиксированы всплески и падения средних величин активности в целом относительно средней по всему массиву, представленной осевой линией. В 1981 г. это эволюционирующее общество с достаточными уровнями социализации, создания предметного мира и естественным процессом угасания в старших возрастах. В 1991 г. это агонизирующая система. Вычтем из среднего значения активности каждого возраста среднюю по ансамблю в каждом из двух массивов. Получим вариацию активности когорт от точки баланса на уменьшение (на «-») и на увеличение (на «+») по каждой годовой когорте. Каждая когорта имеет репрезентативный объем. Перемножив этот нормированный объем на вариацию активности каждой группы от средней, увидим отклонение суммарной массы активности, измеренной формами общественной жизни, от точки баланса. Рассмотрев взаимосвязь вариации активности и массы отклонений у значений возрастов, шкала которых имплицирует физическое время в 58 лет, мы получим в трехмерной графике фигуры поверхности социума для 1981 и 1991 гг.

Итак, если формы общественной жизни представляют собой объективно данные индивидууму инструменты его личностного и одновременно социального существования, то в 1991 г. мы имеем уникальную возможность наблюдать смещение центра выпадения из общественной жизни не по естественным причинам (как это видно по 1981 г.), а по причинам уничтожения форм обмена в институциональной структуре. Поля социальной активности взрываются в кристаллической решетке социума. Воронка выпадения масс человеческой деятельности в асоциальную область сдвигается в зону младшего поколения, видны отчаянные всплески и падения в ряде возрастных когорт.

Мы далеки от попыток идеализировать порядок функционирования социальной системы в 1981 г. Перед ней объективно стояли задачи баланса обмена результатами труда на межнациональном, отраслевом, территориально-производственном уровне, между разными по социальным функциям общностям (семья – территориально-производственные агломерации), наконец, в целом между трудом и капиталом. Эти задачи могли решаться оптимизацией товарно-денежного обращения, конверсией, снижением доли госзаказа и степени эксплуатации труда. Главным политическим инструментом решения этой задачи была сильная представительная власть, местное самоуправление и основанная на базе внутрипроизводственной демократии самостоятельность предприятий, создающих стоимость в цепочке производственно-торговой кооперации при отчислении прибыли на социальное развитие регионов. Торговлю следовало приватизировать на балансе нового производителя стоимости с легализацией производящего, промышленного капитала при отсутствии льгот спекулятивно-агрессивному капиталу, умеющему создавать обществу лишь инфляцию, а себе «бешеные» деньги. Эти меры могли бы усилить существовавшую в недостаточно развитой степени обратную связь между властью и населением. Причем, по всем параметрам недостаточную: экономическим, социально-политическим и идеологическим. Но под лозунгом возрождения полновластия Советов, которым Советы на самом деле фактически почти никогда не обладали, номенклатурный слой власти окончательно приватизировал государство и всю институциональную структуру общества. Вместо усиления социально данных человеку форм институциональной структуры через оптимизацию производства и затем товарообмена вся эта структура была превращена в «своего рода частную корпорацию». Все (бывшие в определенной степени общественными) формы коллективного воспроизводства жизни стали частными формами наживы и стяжательства. Можно сказать, что верхи политической партии превратились в стране в секты, где «выборная общественная работа» плавно перетекает в занятие ипотечным кредитованием, «отдельные общественные поручения» в создание финансовых пирамид и превращения стоимости всей группы «А» в денежную массу доверенными для этого «общественного» дела лицами. Реставрация социальных порядков, однако, превзошла возврат к капиталистическим отношениям. В части форм взаимодействия между трудом и капиталом-«работовзятелем» она шагнула в дофеодальную эпоху, воссоздав темные виды крепостничества[70].

То, что такие социальные резонансы мертвых форм прошлой жизни не происходят случайно, очевидно. И теперь, увидев картину в целом, мы можем позволить себе разобрать те конкретные действия, которые люди избрали для своего спасения в этой головокружительной ситуации. Однако, прежде чем опускаться до садово-огородных участков, сколачивания шаек государственных корпораций-«пирамид», клак нищих и сутенеров и т. п. – то бишь до конкретных форм общественных «суверенитетов» дозоологического типа, имело бы смысл посмотреть на более крупные детали социального, очередного эксперимента «советской» (только в кавычках) и российской правящей «элиты». Но пойдем по порядку.

Рис. 3.3.Поверхность институциональной активности в 1981 г. на данных Всесоюзных исследований.

Рис. 3.4. Поверхность институциональной активности в 1991 г. на данных Всесоюзных исследований.