ОККУПАНТЫ ХОЗЯЙНИЧАЮТ

Трудящиеся Одессы в дни оккупационного режима находились в невыносимо тяжелых условиях. Об этом свидетельствуют многочисленные официальные документы. Даже буржуазные и соглашательские газеты не могли скрыть тех страданий, которые переживал рабочий класс и трудовое население Одессы. Газета «Одесские новости» писала:

«Никогда еще Одесса не переживала такого трагического, кошмарного момента, как теперь. Население изнемогает в буквальном смысле этого слова от голода и холода. Голод достиг небывалых размеров. Сотни тысяч семейств не только лишены возможности питаться горячей пищей — они мечтают о сухом куске хлеба, сделавшемся недоступным даже для средних классов. Нет не только хлеба, но и картофеля, кукурузной муки, нет бобов, нет вообще пищевых продуктов, а если они имеются, то в ограниченном количестве и продаются по баснословной цене… Ужас дополняется холодом, полным отсутствием топлива и безработицей, достигающей потрясающих размеров» [105].

Буржуазной газете незачем было сгущать краски. Она описала лишь то, что ни для кого не было секретом. В действительности положение населения Одессы было еще более тяжелым. Рабочие находились накануне голодной смерти. Большинство заводов и других промышленных предприятий было закрыто. Одесская газета «Коммерческий курьер» 29 января 1919 г. опубликовала сообщение председателя «Общества промышленников юга России» (Проюга) Бахновича, в котором говорилось, что в Одессе работает только 30 процентов общего числа заводов и фабрик, да и те накануне закрытия, поскольку у них нет ни сырья, ни заказов.

Безработица достигла огромных размеров. В феврале 1919 г., только по данным Совета профессиональных союзов, имелось 25 тысяч безработных. В действительности их было, конечно, гораздо больше. Если считать рабочих с семьями, то, вероятно, свыше 70 тысяч человек стояло перед перспективой голодной смерти [106]. Выборочные обследования, которые произвел Совет профсоюзов, показали, что из числа рабочих 42 самых крупных обследованных промышленных предприятий остались без работы 90 процентов [107].

Население Одессы получало четверть фунта хлеба на человека, да и то не ежедневно. Происходили «голодные бунты». В первых числах января 1919 г. на Новом рынке толпа в 300 человек разгромила палатки хлебных торговцев.

Вот два сообщения, опубликованные в местных газетах:

«По Большой Арнаутской улице, дом № 96, кв. 34, постепенно умирает семейство от голода и холода. Отец семейства — фельдшер, безработный, жена и ребенок болеют тифом… Проданы последние подушки, и больше нечего продавать» [108].

«По Большой Арнаутской в доме 96, кв. 17, умирает с голоду и замерзает семейство из семи душ… Отец семейства полгода ходит безработным. Из вещей все уже распродано…» [109]

Такие сообщения только изредка проникали в буржуазные газеты. Цензура, как правило, их снимала, и газеты выходили с белыми пятнами в полосах. Но эти два сообщения из одного и того же дома проливают яркий свет на подлинное положение трудящихся Одессы в дни оккупации.

Империалисты рассчитывали, что советские люди не устоят против иноземного оружия и экономической блокады. Министр иностранных дел Франции Пишон с циничной откровенностью говорил: «Антанта предпринимает операции против большевиков не только с оружием в руках. В наших руках имеется более страшный способ — полное окружение и блокада Советской республики, чтобы заморить ее голодом. Большевизм будет уничтожен голодом» [110].

В городе свирепствовали эпидемические заболевания. Сыпной тиф ежедневно косил сотни людей. Процветало взяточничество. Спекуляция достигла невиданных размеров. Не только ночью, но и средь бела дня происходили грабежи и убийства, расстрелы без суда. Интервенты не только не боролись с налетчиками и бандитами, но даже поощряли их: предоставлялась возможность убийства, совершенные ими самими, относить на счет уголовников.

Французские, польские и греческие интервенты и их лакеи — белогвардейцы и петлюровцы как будто хотели перещеголять друг друга в зверствах и расправах, чинимых над мирным населением. По неполным данным созданного в апреле 1924 г. Всеукраинского общества содействия жертвам интервенции, за период англо-французской оккупации на Украине, главным образом на Одесщине, среди мирного населения было убито более 38 тысяч человек, изувечено более 15 тысяч, изнасиловано более тясячи, подверглись арестам, порке и т. д. около 46 тысяч человек [111].

Перед своим отступлением из Херсона интервенты взяли заложниками из рабочих кварталов города около двух тысяч человек и заперли их в деревянные склады, расположенные в порту. Затем, когда начался артиллерийский обстрел, интервенты подожгли склады зажигательными снарядами. Сгорело несколько сот ни в чем не повинных людей, в большинстве стариков, женщин и детей. Украинское Советское правительство направило правительствам стран Антанты ноту протеста против этих зверств, но империалисты не сочли нужным ответить на ноту. Их войска продолжали бесчинствовать на оккупированной территории.

Какие только изуверские способы уничтожения советских людей не придумывали оккупанты! В материалах указанного общества приводятся конкретные примеры этих зверств: «Вся семья облита спиртом и сожжена», «Изувечен при пытке путем выжигания порохом рисунков на спине», «Убит электрическим током», «Закопан живым в землю», «Изнасилована, а затем повешена», «Брошен живым в море», «Выколоты глаза, отрезаны уши» и т. д.

Приведем рассказ крестьянина Пешкова из села Буялык (ныне Ивановского района Одесской области):

«Дело было в марте 1919 г. Через наше село проходила греческая дивизия. Была ночь. Стук в дверь. Открываю — передо мной солдаты европейской интервенции. Удар прикладом по голове, и я сваливаюсь на землю.

С шумом врываются солдаты в хату и набрасываются на жену. Срывают с нее крест с цепочкой, серьги из ушей, окровавив ее. Завершается изнасилованием. Затем следует обыск сундуков и шкафов. Что понравилось, взяли. Забрали всю одежду и белье» [112].

На улицах Одессы оккупанты могли расстрелять любого человека, объявив его большевиком или обвинив в сочувствии большевизму. Офицер 1-го колониального сводного полка поучал своих солдат:

«Вы знаете, что такое большевики? Это разбойничьи банды, они скрываются среди населения. Поэтому, если на улицах на вас кто-либо косо посмотрит, долго не раздумывайте: проткните ему штыком брюхо» [113].

Этот офицер ничего не придумал от себя, он ничуть не превысил свои полномочия. Он только выполнял инструкции своего командования. 26 марта 1919 г. в Одессу прибыл командующий французскими армиями на Востоке генерал Франше д’Эспере. В тот же день он созвал в штаб офицеров и сделал следующее заявление:

«Вас прошу не стесняться с русскими. С этими варварами надо поступать решительно, и потому — чуть что, расстреливайте их, начиная от мужиков и кончая самыми высшими представителями их. Ответственность я беру на себя» [114].

Это циничное заявление французского генерала испугало даже одесских белогвардейцев. «Добровольческие» информаторы сразу донесли об этом заявлении Франше д’Эспере адмиралу Колчаку, который, однако, ограничился лишь тем, что написал на донесении: «К делу».

Французский патруль на улицах Одессы

Ежедневно в газетах появлялись сообщения о расстрелянных за истекшие сутки. Газета «Одесский листок» 10 марта 1919 г. сообщала, что за Шуваловским приютом, недалеко от тюрьмы, шедшие на работу рабочие обнаружили 18 наспех присыпанных землей трупов. Не было ни одного дня, чтобы в разных частях города не находили по утрам расстрелянных и изувеченных. Особенно много трупов обнаруживали в Александровском парке.

О зверствах белогвардейцев рассказывал один французский матрос. Вечером он шел в порт сменить часового у парохода, груженного мукой. На полпути, недалеко от товарных вагонов, он увидел, как группа белогвардейцев истязала какого-то человека. Человек уже не дышал, а они все еще продолжали с остервенением колоть его штыками.

— Что вы делаете с человеком?! — закричал француз.

— Это не человек, — ответил ему офицер, — это большевик!

«Меня многому научил этот случай», — писал французский моряк.

Другой очевидец зверств англо-французских оккупантов и белогвардейцев писал в своих воспоминаниях: «Расстреливали за то, что ты революционер, за то, что ты родственник революционера, сосед революционера, и даже за то, что ты можешь стать революционером».

Интервенты и белогвардейцы не раздумывали над тем, кто виноват, кто прав, они арестовывали сразу пачками, десятками. Газета «Одесские новости» 21 февраля 1919 г. сообщала, что «за пропаганду большевистских идей» арестованы Н. Казаков, В. Герасименко, А. Смирнов, П. Шульга, Я. Яровой, И. Москаленко, В. Броженко, И. Довженко, С. Матвеева. «Одесский листок» 4 марта сообщил, что градоначальник приказал арестовать «за большевизм» несколько десятков китайцев.

Как правило, арестованные расстреливались без дознания и следствия. Чтобы как-то скрыть и оправдать свои преступления, оккупационные власти в местных газетах сообщали, что убийства происходят якобы «при попытке к бегству».

О диких зверствах интервентов и белогвардейцев большевики рассказывали солдатам оккупационных войск, писали о них в газете «Коммунист», разоблачали подлинное лицо европейской «демократии». Советское правительство Украины послало французскому правительству несколько нот протеста против зверств оккупантов.

Кровавый террор белогвардейцев и интервентов вызвал ненависть к установленному режиму не только среди рабочих, но и послужил причиной разочарования и озлобления в среде мелкой городской буржуазии.

Характерно высказывание одной буржуазной газеты: «Такого издевательства над правом и жизнью человеческой, такого систематического холодного массового убийства Одесса, кажется, еще не знала. А ведь мы думали, что Одесса, ставшая крупным политическим центром, даст пример порядка и законности. Увы, эта мечта затоплена в крови…» [115]

Вопрос о бессудных расстрелах в Одессе возбуждался в городской думе. Засевшие в ней меньшевики, эсеры, буржуазные националисты «возмущались» кровавыми расправами над ни в чем не повинными людьми, однако вынесли постановление, которое заканчивалось следующими словами: «Арест большевиков, изобличенных в определенных преступных действиях, оправдывается требованиями момента». Были «узаконены» через городскую думу расстрелы большевиков.

Оккупационные власти стремились использовать любой случай, чтобы вызвать у французских солдат озлобление против большевистских агитаторов, которые снабжали их нелегальной литературой, а заодно посеять у рабочих Одессы страх перед войсками Антанты.

Вечером 17 февраля перед окончанием смены на станции Одесса-Товарная раздался взрыв. Вышедшие из помещения депо рабочие увидели, что взрыв произошел под вагоном, где находилась караульная команда французских солдат. Был немного поврежден вагон, и осколками стекла легко ранены два солдата. И хотя рабочим незачем было бросать бомбу для уничтожения французских солдат, французские и белогвардейские офицеры схватили двух ни в чем не повинных рабочих — кочегара Василия Горбатюка и смазчика Василия Прищака, работавших у паровоза, закололи их штыками и подвесили к пролету моста, прицепив надпись: «Предупреждение большевикам» [116].

Однако надежды интервентов не оправдались. Провокационный взрыв не вызвал озлобления французских солдат, к этому времени уже хорошо знавших, кто такие большевики и за что они борются. Не запугал он и рабочих. Утром рабочие депо не сразу приступили к работе. Повсюду слышались возгласы:

— Скорее бы пришли большевики! До каких пор будем терпеть? Так нас всех перевешают!

Возбуждение рабочих было настолько велико, что достаточно было малейшей искры, чтобы вспыхнул пожар.