ПРЕСТУПНИКИ ЗАМЕТАЮТ СЛЕДЫ

Единственным очевидцем злодейского расстрела членов Иностранной коллегии был чудом спасшийся Стойко Ратков. Его не преследовали, не гнались за ним: палачи торопились. Они дали по нем в темноту несколько залпов и тотчас приступили к дикой расправе над своими жертвами. То, что свершилось далее, нельзя назвать расстрелом, это было зверское убийство. Ратков, притаившийся неподалеку, слышал беспорядочные выстрелы и крики. Когда тела убитых были доставлены в городской морг, то на них было обнаружено множество пулевых и колотых ран, кровоподтеков от побоев. Палачи стреляли в них, кололи штыками, били прикладами, лишь бы поскорее прикончить.

В своем отчете в ЦК, написанном 4 апреля 1919 г., Стойко Ратков указывал, что расстрел производили белогвардейские и французские офицеры. Но кто же непосредственно совершил это чудовищное злодеяние? Кто предал пламенную и бесстрашную коммунистку Жанну Лябурб, членов Иностранной коллегии Якова Елина, Михаила Штиливкера, Исаака Дубинского, Александра Вапельника и других?

Имена белогвардейских и французских палачей до последнего времени были покрыты тайной. И только недавно удалось разыскать архивные материалы, которые проливают свет на это кровавое побоище, показывают его организаторов и исполнителей.

Из документов явствует, что провокатором был бывший офицер немецкой охранки некий Манн, перешедший после поражения Германии на службу к французскому командованию. Некоторое время Манн находился при штабе генерала Франше д’Эспере, а затем был переброшен в Советскую Россию. В Одессу он прибыл в конце февраля с сомнительными документами, якобы от группы немецких коммунистов. Ему удалось связаться с Иностранной коллегией. Свое появление в городе Манн объяснил тем, что прислан для работы среди немецких солдат, но так как с германской оккупацией уже покончено, то он хочет помочь большевистской организации в работе среди французских войск. Помимо немецкого Манн отлично владел французским и турецким языками, что было очень ценно. И все же появление Манна вызвало у некоторых членов обкома подозрение. Бросалось в глаза то, что он, заявив о своем полнейшем незнании русского языка, вполне улавливал смысл разговоров, когда речь велась лично о нем. Однако дело шло к концу антантовской интервенции, и под влиянием больших успехов в работе некоторые члены коллегии несколько ослабили конспирацию, стали действовать более открыто. В этих условиях сомнениям в отношении Манна не придали должного значения, и он стал работать во французской группе, выполняя отдельные поручения.

Манну удалось особенно сблизиться с Михаилом Штиливкером, которому он сообщил, что имеет возможность поехать на германском судне в Константинополь для работы среди формирующихся там частей антантовских войск. Он пообещал взять с собой Михаила, если удастся раздобыть для него заграничный паспорт. Накануне кровавых событий Штиливкер пришел на заседание коллегии с вестью о том, что Манн уезжает и что по прибытии в Константинополь он сообщит о возможностях работы. Ему же документов на проезд он не достал [124].

Это было днем. А вечером начались аресты товарищей, которых Манн знал лично по агитационной работе во французской группе, чьи адреса и места явок ему стали известны. Провокация была задумана широко, и если бы французская охранка имела возможность повременить с арестами, то, вероятно, ей удалось бы выследить с помощью этого провокатора не только арестованных работников французской группы, но и других видных деятелей большевистского подполья.

По какому поводу созывается 2 марта совещание, Манн точно не знал, но сообщил французскому командованию, что это совещание будет рассматривать план вооруженного восстания солдат и моряков оккупационных войск совместно с одесскими рабочими. Французское командование решило поэтому немедленно обезглавить организацию, захватить, пользуясь полученными от Манна адресами и явками, членов Иностранной коллегии и уничтожить их.

Обнаруженные документы разоблачают лживые заявления военного губернатора Гришина-Алмазова и командующего французскими войсками генерала д’Ансельма о том, что они якобы ничего не знали о расстреле членов Иностранной коллегии.

После окончания гражданской войны и военной иностранной интервенции бывшие царские сановники, генералы, промышленники и другие «высокопоставленные лица» остались не у дел. Им ничего не оставалось, как писать мемуары, публиковать свои дневники. Напечатал свой дневник и бывший председатель Центрального военно-промышленного комитета, активный белогвардеец И. С. Маргулиес, который находился в Одессе с января по март 1919 г. и почти ежедневно делал записи в дневнике. Из этих записей также явствует, что работников Иностранной коллегии арестовала французская контрразведка. В беседе с Маргулиесом начальник французской контрразведки Порталь 4 марта сообщил, что они арестовали руководящий центр большевиков. Показывая номер газеты «Le communiste», изъятый у арестованных, Порталь говорил, что среди арестованных и расстрелянных одна француженка, «заведомая большевичка». Маргулиес отмечает в дневнике: «Начальник контрразведки боится предстоящих похорон. Как говорится, у нашего Прошки задрожали ножки».

5 марта Порталь вызвал к себе городского голову кадета Брайкевича и просил его похоронить расстрелянных ранее назначенного часа. Порталь спрашивал Брайкевича, не будет ли столкновения с населением. «В Париже несколько гробов вместе, — говорил Порталь, — это обеспеченная революция, а теперь в Одессе к тому же 3000 рабочих забастовало». Выполняя просьбу начальника французской контрразведки, Брайкевич распорядился увезти ночью трупы расстрелянных большевиков на кладбище.

Как теперь установлено, вместе с французскими офицерами расстрел производил ротмистр Бекир-Бек Масловский, командир особого отряда, состоявшего при военном губернаторе. В обязанности этого отряда входила ликвидация всех неугодных белогвардейско-антантовскому режиму лиц по специальным спискам, которые составлялись контрразведками и утверждались лично Гришиным-Алмазовым. Многочисленные расстрелы без суда, убийства «при попытке к бегству» и другие злодеяния были делом рук Бекир-Бека Масловского, который, однако, без личного указания военного губернатора не мог ступить и шагу. А с военным губернатором, командующим белогвардейскими частями в Одессе генералом Гришиным-Алмазовым мог вести переговоры о расстреле руководителей подпольной большевистской организации, конечно, не начальник французской контрразведки, а лично генерал д’Ансельм.

В расстреле работников Иностранной коллегии около стены кладбища непосредственно участвовали французский майор Андре Бенуа и еще три французских офицера, которым было поручено проследить за действиями белогвардейских палачей.

Обнаруженные документы разоблачают и еще одну ложь. Правительство Советской Украины 4 марта 1919 г. направило французскому министерству иностранных дел, президенту США Вильсону, министру иностранных дел Англии Ллойд-Джорджу, а также в адрес проходившей в Париже мирной конференции ноту протеста против невиданного террора оккупационных войск стран Антанты на Украине. В числе других примеров в ноте рассказывалось и о зверском расстреле членов Иностранной коллегии. В ответ на эту ноту правительство Клемансо заявило, что французские военные власти в Одессе не причастны к этому расстрелу, что якобы не французская, а «добровольческая» разведка арестовала Жанну Лябурб и других.

Вся рабочая печать Франции была возмущена варварским злодеянием. Гнев пролетариата был настолько велик, что в октябре 1919 г. Лига прав человека запросила французское правительство относительно убийства Жанны Лябурб. Правительство долго молчало, но потом под давлением общественного мнения вынуждено было дать ответ. В ответе, опубликованном в феврале 1920 г. в газете «Awenire internationale», вновь была сделана попытка переложить всю ответственность за арест и расстрел Жанны Лябурб на белогвардейскую охранку.

«Русская полиция в Одессе, — ложно утверждало французское правительство, — арестовала во время заседания членов этой делегации (Иностранной коллегии. — В. К.). Некоторые из них стали стрелять в полицию, поэтому все арестованные были тут же расстреляны».

Правительство Клемансо всячески изворачивалось, грубо искажало факты, не хотело признать достоверными показания очевидца дикой расправы, хотя Советское правительство Украины в официальной ноте довело до его сведения показания Стойко Раткова.

Однако шила в мешке не утаишь. Хоть и через много лет, но истина прояснилась. У Гришина-Алмазова был личный адъютант Зернов, который день за днем вел подробный дневник. Характер записей показывает, что адъютант был в курсе всех личных и служебных дел генерала. В этом дневнике 6 марта 1919 г. сделана запись:

«Много шума сейчас вокруг имени Масловского по случаю расстрелов без суда. По ликвидационным спискам отправлено на тот свет немало людей. Одесса все видит, все знает, и вокруг этих событий, естественно, поднялся страшный шум со стороны «демократии». Горы протестов. Особенно потряс Одессу «расстрел 11-ти». Это группа большевиков, переданная для ликвидации французской к-р (контрразведкой. — В. К.). Во всех этих делах деятельно участвует Николай Юзефа [125]. Он теперь ближайший соратник Масловского» [126].

Что же касается арестованных вместе с Жаком Елиным двух французских солдат, то они, а также ряд других близких к Иностранной коллегии французских солдат и матросов бесследно исчезли. Не было ни малейшего сомнения в том, что французская контрразведка расправилась с ними самостоятельно, без посторонней помощи.

Работники Иностранной коллегии были расстреляны через несколько часов после ареста. Почему так торопились палачи? Что заставило их тайком, глубокой ночью на окраине города свершить свою кровавую расправу?

Враг знал, что большевистские агитаторы прочными нитями связаны с рабочими коллективами одесских заводов и фабрик и солдатскими массами иностранных войск. Французское и белогвардейское командование боялось, что если утром рабочие и солдаты узнают об аресте Жанны Лябурб и других членов Иностранной коллегии, то они предпримут попытку их освободить. У них еще не изгладилось в памяти освобождение одесскими рабочими из тюрьмы политических заключенных по призыву И. Е. Клименко.

О возможном освобождении в случае провала знали и руководители одесского подполья. Елин говорил:

— Если нас арестуют, но не расстреляют в тот же день, французские матросы выручат.

Поспешность, с какой была учинена расправа, объяснялась еще и тем, что французское командование и сам Гришин-Алмазов мало доверяли продажным «добровольческим» офицерам и тюремному начальству. За деньги подпольному обкому нередко удавалось выкупать товарищей, схваченных контрразведкой.

Но главной причиной была шаткость положения оккупантов и их пособников, неуверенность в завтрашнем дне. Призрак восстания все время стоял перед глазами интервентов и белогвардейцев. 3 марта командующему «добровольческими» войсками генералу Деникину прислали из Одессы паническое донесение: «Получено непосредственное сведение о решении большевиков 4 марта объявить всеобщую забастовку и восстание» [127].

Возникает также вопрос, почему трупы расстрелянных были брошены у кладбищенской стены?

Французское и белогвардейское командование стремилось замести следы, снять с себя ответственность за расстрел. В буржуазных газетах появились сообщения, в которых говорилось, что убийцами являются уголовники, налетчики, а некоторые газеты писали, что расстрелянные — жертвы… большевиков. Одна из буржуазных газет с серьезным видом утверждала, что расстрелянные — фальшивомонетчики. Чтобы ввести в заблуждение общественность, палачи с этой же целью прикрепили к телам убитых записки: «Неизвестные лица», хотя у всех арестованных были заранее отобраны документы и они были хорошо известны палачам.

Оккупанты рассчитывали, что, расстреляв большевиков и бросив их трупы на окраине города, они не только обезглавят большевистскую подпольную организацию, но и внесут смятение в ее ряды, а сами уйдут от ответственности. Однако враги просчитались. Остался в живых Стойко Ратков, и он рассказал подробности кровавой расправы у кладбищенской стены. Этого никто не ожидал. Бекир-Бек Масловский и его свирепая банда обычно «работали чисто» и потому особенно ценились Гришиным-Алмазовым.

В то время, когда белогвардейские и французские палачи расправлялись со своими жертвами — Жанной Лябурб, Яковом Елиным, Михаилом Штиливкером, Александром Винницким и другими, адъютант военного губернатора заносил в дневник запись о расстреле «11-ти», а не десяти. Белогвардейские осведомители, как и губернаторский адъютант, руководствовались «планом», заранее разработанным их начальством, и поэтому в своих донесениях, посланных Деникину на второй день, тоже сообщили о «расстреле 11-ти».

Все одесские буржуазные газеты, которые сообщали о расстреле группы работников Иностранной коллегии, вначале также писали, что было обнаружено 11 трупов. Это говорит о том, что редакции получили от властей заранее подготовленную информацию. Только в последующие дни газеты начали писать, что трупов было не 11, а 10.

Одиннадцатой жертвой должен был стать Стойко Ратков, которому удалось вырваться из рук палачей.