Почему это важно?

На первый взгляд можно подумать, что соавторы этой книги вгрызлись во все эти детали, попросту сойдя с ума. Ну какая действительно разница, поехал пастор Круйт в Ясную Поляну в 1919, 1920 или 1921 г.?! И всё-таки, как мы сейчас покажем, этот вопрос – никакой не факультативный.

1919 год – это когда в советской России был «военный коммунизм»: горожан сгоняли в трудовые армии, у крестьян по так называемой «продразвёрстке» отбирали весь «лишний» хлеб и т. п. А вот 1921 г. в российскую историю вошёл не столько Третьим конгрессом Коминтерна, сколько Х съездом правящей партии. Это был тот самый, как казалось, многообещающий съезд РКП(б), который провозгласил своего рода «либерализацию»: во имя сохранения монополии на власть большевиков, были распущены трудовые армии, драконовская продразвёрстка заменена на вменяемый продналог, а вместо эрзац-денег введены золотые червонцы, которыми смогли рассчитываться вновь узаконенные частные предприниматели, немедленно насытившие потребительский рынок[820].

Эта либерализация хозяйственной сопровождалась и, скорее, декоративными, но всё-таки послаблениями (что ли «политическими взятками») для той части интеллигенции, которая из патриотических соображений не уехала из страны, но, конечно, уже совершенно осатанела от большевистских экспериментов над здравым смыслом. Открытие на базе усадьбы Толстого государственного музея, назначение его директрисой дочери писателя, освобождённой из заключения, приезд к ней настоящего священника (пусть и голландского, пусть и социалиста) – одна из таких «взяток».

Если паломничество пастора-пацифиста Круйта в Ясную Поляну действительно пришлось на, как мы считаем, 1921 г., то осознавал ли он, что Ленин благословил его на эту поездку по причинам, имевшим к самому Круйту только весьма опосредованное отношение? Кстати, интересно, что ему в 1920 г. объяснили по поводу отсутствия Александры Львовны. Осознавал ли пастор, что осуществляет разворот от христианского социализма к воинствующим атеистам-большевикам, явно неправильно считав реалии и явно не ориентируясь во внутрироссийской политической конъюнктуре? Боимся, что нет…

Между тем Круйт проникся. Известно, например, что когда он в тот период вернулся из поездки в советскую Россию и на митинге в Нидерландах его спросили, как в этой новой России обстоят дела со здравоохранением, то он ответил, что «в коммунистическом обществе нет больных»…[821] На родине в Голландии его обозвали в том числе «толстовским фиговым листком на коммунистическом терроре»[822]. Но он явно считал, что узрел правильный путь.

Чуть позже Круйт, этот вчерашний пацифист, признает допустимость и целесообразность и некоторого насилия. Ну, ведь для благого дела…