Развивающий тренинг для мозга

Представьте себе, что вы много лет вели малоподвижный образ жизни и потом записались в фитнес-клуб. Первая тренировка дается вам нелегко, но когда вы возвращаетесь домой, ваш спутник жизни сразу замечает результат.

Никто не ожидает подобного эффекта от занятий фитнесом. Одна тренировка ничего не дает. А вот первый же урок музыки заметно влияет на мозговую деятельность.

В фитнес-клубе есть специальные тренажеры для каждой группы мышц, но рост мышечной массы потребует некоторого времени.

Музыка же не воздействует на отдельные зоны головного мозга, а устанавливает новые связи между ними.

Для наглядности представим себе игру на фортепиано: нажатие клавиши одним пальцем ассоциируется с определенным звуком. После достаточно продолжительных упражнений связь между представлением о звуке и выполнением соответствующего движения рукой настолько автоматизируется, что отпадает необходимость в сознательном осмыслении этого процесса. Эту связь можно зафиксировать уже через 20 минут, как утверждают Эккарт Альтенмюллер из Высшей школы музыки и театра Ганновера и Марк Бенгерт из Медицинской школы Гарварда. В 2003 году они опубликовали результаты исследования, в котором с помощью энцефалограммы изучали успехи детей при обучении игре на фортепиано.

В одну группу испытуемых отобрали 17 детей, которые ни разу в жизни не играли ни на одном музыкальном инструменте (таких, кстати говоря, сейчас в Германии найти все труднее), и предложили им играть «вслепую» — то есть слушать несложный мотив и нажимать на клавиши, не видя их. Таким образом ученые стремились избежать возникновения побочной активности в головном мозге, поскольку их интересовали лишь связи между слухом и движениями. Прежде чем эксперимент начался, дети получили по десять двадцатиминутных уроков.

Второй группе было сложнее — у них при каждой новой мелодии нажатие клавиши рождало другой звук, то есть звуки не выстраивались последовательно, как в гамме, а были разбросаны по клавиатуре по случайному принципу. Поэтому, прежде чем играть новый мотив, испытуемым приходилось устанавливать соответствие клавиш и звуков — а в следующий раз все снова менялось.

Эта контрольная группа при всем желании не могла ничего выучить, они должны были лишь на короткое время запомнить расклад нот на клавиатуре. Это как с номерами телефона — те, которые мы набираем лишь однажды, через несколько минут, как правило, забываем, важные же номера, по которым приходится часто звонить, наоборот, запоминаются уже после нескольких раз, и потом мы в состоянии восстановить их в памяти даже спустя десятилетия.

Во время эксперимента с помощью энцефалограммы снимались показания активности головного мозга. Выяснилось, что у тех испытуемых, которые играли на «нормальной» клавиатуре, при прослушивании музыки активировались также моторные центры в мозге — причем уже после первого урока. То есть они мысленно нажимали клавиши. У тех же, кто имел дело со «случайной» клавиатурой, такой активности не наблюдалось.

Имел место и обратный эффект: когда пианисты-новички должны были играть на клавиатуре с отключенным звуком, активизировались соответствующие зоны в слуховом центре мозга, то есть они еще и «слышали» музыку мысленно.

Этот опыт еще раз доказал пластичность мозга, его способность постоянно перестраиваться. И одновременно опроверг долгое время незыблемую теорию о том, что в мозге взрослых людей с годами происходит только снижение функций.

Применительно к музыке результат эксперимента означает: если вы чему-то не научились в детстве, сделать это никогда не поздно. Разумеется, для обучения музыке, как и для освоения иностранного языка, потребуется время, а поскольку мозг наиболее восприимчив в детстве, то чем вы старше, тем больше времени потратите на приобретение необходимых навыков. То есть начинать брать уроки музыки лучше всего в возрасте не старше семи лет. Но это вовсе не означает, что учиться после этого вообще не имеет смысла.

Эксперимент дал и второй, не менее важный результат: исследователи не ожидали такой скорости обучения. Думаю, каждому, кто смотрел по телевизору выступление гитариста, знакома ситуация: пока не умеешь играть на гитаре, непонятно, что делает артист, а как только сам возьмешь несколько уроков, начинаешь разбираться, какие аккорды тот берет. Это можно уловить даже без картинки, только на слух, и все равно начинаешь непроизвольно перебирать пальцами. (Кстати, в отличие от ситуации с пианистом, тут не нужен абсолютный слух — ведь основные гитарные аккорды сильно различаются — соль-мажорный звучит совсем не так, как ре-мажорный.)

Через какое-то время связь между слухом и рукой доходит до автоматизма, и становится возможным подобрать аккорды к любой, даже незнакомой мелодии. Это поражает как профанов, так и классических музыкантов, которых учат не подбирать аккорды на слух, а зазубривать наизусть написанное в нотах.

Изменения в мозге при музицировании не только быстро наступают, но и сохраняются надолго. Ученые исследовали мозг известных личностей, например, Ленина и Эйнштейна, в надежде обнаружить видимые признаки особых умственных способностей — и не преуспели. Масса мозга сама по себе не свидетельствует об интеллекте. Однако, похоже, музыканты в этом смысле — исключение. «Музыкальность отражается на мозге, — утверждает американский невролог и автор бестселлера «Однорукий пианист» Оливер Закс. — Современным патологоанатомам трудно было бы идентифицировать мозг художника, писателя или математика, но они немедленно узнали бы мозг профессионального музыканта».

Закс ссылается при этом на опубликованные в 1995 году работы немецкого исследователя физиологии головного мозга из Гарвардского университета Готфрида Шлауга, который установил, что у профессиональных музыкантов, и особенно у тех, кто имеет абсолютный слух, головной мозг более ассиметричен, чем у людей, не связанных с музыкой, — левое полушарие, отвечающее за речь, развито значительно больше.

Отсюда ученые делают вывод, что в переработке музыкальной информации участвует в большей мере именно оно — левое, «рациональное», полушарие, и не столь интенсивно — правое, «эмоциональное». Разумеется, я упрощаю, а если говорить точнее, то музыка для профессионалов представляет собой некий язык, допускающий рациональное разложение на составные элементы, и именно по этой причине переработка музыкальной информации происходит в левом полушарии, там же, где располагаются речевые центры.

Могу проиллюстрировать это примером из собственного опыта: когда мне исполнилось 20 лет, мои музыкальные вкусы изменились: от незамысловатой поп-музыки я перешел к арт-року таких групп, как «Genesis», затем к новому для того времени джаз-року (сегодня именуемому фьюжн) Джона Маклафлина и Чика Кориа. Синтез авангардистского джаза и рока в исполнении джазового гения Майлза Дэвиса нашел отклик в моей душе не только благодаря его бурной энергетике, но и из-за головоломной гармонической и ритмической структуры. Мне доставляло интеллектуальное наслаждение понять ритм некоторых композиций или попробовать воспроизвести услышанные гармонии на гитаре.

В результате мы с друзьями, разделявшими мои новые увлечения, стали относиться к поп-музыке свысока: «Песня, которую можно сыграть после первого прослушивания, не заслуживает внимания». Теперь, спустя многие годы, такое высокомерие напоминает мне, учитывая мои тогда еще весьма скромные достижения, слова Граучо Маркса[31]: «Не хотел бы я стать членом того клуба, в который меня примут». Теперь я осознаю, что звуковые конструкции моих кумиров становились все сложнее, лишаясь того, что составляет существо музыки: чувства.

Потом в один прекрасный день приятель принес мне целую стопку пластинок с совсем другой музыкой: «Sex Pistols», «Buzzcocks», «Talking Heads» — представителей движения панков и «Новой волны», объявивших войну заумной искусственности поп- и джазовой музыки. Если «интеллектуалы» сочиняли композиции, подчас не умещавшиеся на одной стороне виниловой долгоиграющей пластинки, то панки исполняли коротенькие двухминутные мелодии на трех аккордах, полные энергии и чувства. Они на меня подействовали, и через некоторое время я привык к ним и снова стал слушать музыку, не анализируя ее, а воспринимая эмоционально. Я мог назвать все их аккорды, но не хотел этим заниматься. В те времена еще не существовало приборов, сканирующих мозг, но, думаю, если бы меня обследовали, то выяснилось бы, что реакция на музыку у меня снова вернулась из левого полушария в правое.

Ученые во главе с Готфридом Шлаугом смогли доказать, что у музыкантов связи между правым и левым полушарием гораздо сильнее, чем у обычных людей. Очевидно, активные занятия музыкой способствуют коммуникации между полушариями!

Сегодня ученые на основании исследования структур головного мозга музыканта даже способны определить, на каком инструменте он играет! На грифе скрипки, например, нет, в отличие от гитары, полосок, позволяющих точно определять высоту звука. Скрипач должен делать это сам, и если у него проблемы со слухом, его игра доставит слушателям немало мучений. С другой стороны, игра на скрипке тренирует слух, точнее, восприятие тончайших расхождений в высоте звука.

Таким образом, мозг музыканта отличается от мозга обывателя, прежде всего, спецификой обработки звуковых сигналов. «Профессиональные занятия музыкой вызывают в мозге структурные изменения», — говорит Эккарт Альтенмюллер. Он имеет в виду три процесса: во-первых, возникновение связей между моторными и слуховыми центрами мозга, во-вторых, способность к анализу музыки и, в-третьих, улучшение ее восприятия, особенно в диапазоне звучания своего инструмента.

Если мозг при музицировании столь пластично изменяется, не отражается ли это также на других когнитивных способностях — например, к изучению языков или математике? Короче говоря, дают ли занятия музыкой побочный эффект?

На этот вопрос не так-то легко ответить — прежде всего, из-за отсутствия объекта исследований. Музыкальные занятия продолжаются годами, и вряд ли удастся получить объективные результаты, просто отобрав в одну группу несколько учеников музыкальных школ и составив другую из тех, кто музыкой не занимается. Дело в том, что музыке обучают детей родители образованные и с более высоким уровнем доходов. Для получения же корректных результатов опыта желательно вычленить один фактор, а влияние остальных исключить.

Гленн Шелленберг, много времени уделивший проблеме «эффекта Моцарта», провел многочисленные исследования по этой тематике. В первом эксперименте он отобрал группу из 144 шестилетних детей, которые прошли IQ-тест перед поступлением в школу и затем, повторно-через год. Детей поделили на четыре группы: первые брали уроки фортепиано, вторые — пения, третьи посещали драмкружок, четвертые — только общеобразовательную школу. По прошествии года коэффициент IQ вырос во всех группах — это вполне предсказуемый результат школьных занятий. Однако у детей, занимавшихся музыкой, коэффициент интеллекта увеличился значительнее, чем в двух других группах.

Если так складывалась ситуация после одного года музыкальных занятий, как обстояло бы дело после нескольких лет? Во втором опыте IQ-тест проделали 150 студентов-первокурсников, и Шелленберг сравнил их показатели с тем, как долго они занимались в детстве музыкой. При этом испытуемых старались отобрать так, чтобы другие параметры, скажем, доходы их семьи или уровень образования родителей у всех был примерно одинаков. И снова выявилась взаимосвязь между уровнем интеллекта и занятиями музыкой, хотя расхождение двух групп было не столь значительным, как у первоклассников.

Шелленберг очень осторожен в оценке своих результатов. Поскольку школьные уроки повышают IQ у всех, его более высокие показатели у музицирующих детей объясняются тем, что они посещают еще одну дополнительную школу, в отличие от тех, кто в свое свободное время занимаются, к примеру, спортом. Но могут объясняться и изменениями в мозге, обусловленными занятиями музыкой. А музыкальные занятия как способ повышения показателей интеллекта требуют больших затрат времени и, к тому же, дороги. Что называется, «овчинка не стоит выделки».

Эккарт Альтенмюллер тоже не расценивает результаты своих экспериментов как впечатляющие. Правда, он исследовал IQ вообще, а музицирование влияет на личность и в плане социального поведения. «Трудно измерить личностный и межличностный интеллект, — пишет Альтенмюллер, — у таких трудно контролируемых, высокодинамичных и подверженных влиянию многочисленных внешних факторов биологических систем, как дети. Для этого следует определить такие параметры, как творческий потенциал, уверенность в своих силах, постановка долговременных целей, эстетическое восприятие, эмоциональное тепло.

Кроме того, хотя каждый музыкант убежден, что занятия музыкой положительно влияют на эмоциональное развитие, и здесь могут возникнуть вопросы. «Увы, реальность нередко опровергает известную немецкую поговорку “Где поют, спокойно пребывай, нет у злодеев песен, знай![32]”, — подчеркивает психолог из Вены Оливер Виточ. — Образ сентиментального нацистского палача, который самозабвенно слушает Бетховена и Вагнера, стал уже расхожим клише». Музыке еще не удавалось злого человека сделать добрым.