От автора
От автора
На протяжении войны я был военным корреспондентом. Насколько позволяла обстановка, я делал на фронте краткие записи в блокнотах, а потом в Москве между командировками передиктовывал их стенографистке, восполняя недостающее по памяти. Часть фронтовых блокнотов сохранилась, часть при разных обстоятельствах пропала. Все, что было продиктовано, сохранилось полностью.
Записи за июнь — сентябрь 1941 года, которые я сейчас предлагаю вниманию читателей, были продиктованы в марте — апреле 1942 года. В этот период весеннего затишья на фронте я около месяца работал в Москве, в редакции «Красной звезды» и урывками диктовал свои записки работавшей там во время войны дежурной стенографистке, ныне покойной, М. Н. Кузько.
Небольшая часть этих записок с существенными купюрами была опубликована сразу после войны — летом 1945 года; несколько страниц вошло в 1965 году в мою книжку «Каждый день — длинный».
Сейчас, при публикации записок, я исправил в них бросавшиеся в глаза стилистические погрешности и сделал купюры личного характера.
На страницах записок отражена точка зрения, сложившаяся у меня к марту — апрелю 1942 года.
И когда читатель будет встречаться в тексте записок с такими оборотами речи, как: «Сейчас, когда я знаю…» или «Теперь, когда выяснилось, что…» — пусть он помнит, что все эти «сейчас» и «теперь» относятся к весне 1942 года. Позади оставались поражения первых месяцев войны, победа под Москвой и наше зимнее, уже начавшее выдыхаться наступление. Впереди были тяжелые весна и лето 1942 года — Керчь, Харьков…
В начале Великой Отечественной войны мне было двадцать пять лет. Сейчас — пятьдесят.
Готовя записки к печати, я испытал потребность высказать мои нынешние взгляды на события того времени — это сделано в комментариях.
В них читатели найдут также ряд фактических уточнений. Я сделал это в комментариях, а не в тексте, потому что наше тогдашнее незнание или неверное толкование многих фактов есть историческая черта того времени, и, чтобы наглядно ее обнаружить, я предпочел комментировать, а не исправлять написанное мною тогда.
В тех случаях, когда мне это удалось, я постарался проследить дальнейшие судьбы людей, с которыми я встречался в 1941 году, и историю частей, в которых был.
Если верно, что нельзя оценивать события сорок пятого года, упуская из памяти сорок первый год, — в такой же мере верно и обратное — невозможно осмыслить события начала войны, не памятуя о падении Берлина. Хотя погибшие в сорок первом так и не узнали об этом.